Битвы божьих коровок - Платова Виктория (читать книги без сокращений TXT) 📗
К работе строители приступали в восемь утра. А в семь Павло Полтавченко, в прошлом спортсмен-пятиборец, как правило, выбегал на пробежку. Вне зависимости от погодных условий. Сегодня он тоже отправился по старому маршруту через холмы. Когда он возвращался с пробежки, то заметил сидящего на вершине одного из двух ближайших к особняку холмов Бабаджона Насруллаева. Таджик наблюдал за окнами особняка. Когда Полтавченко подошел к приятелю, тот указал ему на свет. Колеблющийся неровный свет в широком окне второго этажа.
– И что вас в этом так удивило? – спросил у Полтавченко Забелин.
– Как же не удивило! Раньше же свет никогда не горел. Все три месяца, что мы здесь, ни разу не зажегся. А тут – пожалуйста, горит. Да еще такой странный. Что не электричество – это я сразу понял.
– И решили посмотреть, что там происходит?
– А вы бы что решили? – задал риторический вопрос Полтавченко. – Вообще, если честно, я сначала не хотел… Ну, вроде как нехорошо это – в окна подглядывать. А потом как сатана меня дернул. Воистину, сатана и есть! Я ведь на ту сторону – где окно это – никогда и не бегал раньше. А тут…
Полтавченко взъерошил колом стоящие волосы и надолго замолчал.
– Что же было дальше? – поощрил его Забелин. Дальше началось самое ужасное. Влекомый демоном любопытства и подстрекаемый лепетом таджикского приятеля, Полтавченко влез на стену высокого забора, перепрыгнул с нее на сосну у дома и заглянул в окно. И увидел прямо перед собой сатанинскую трапезу…
Личные впечатления Полтавченко по поводу увиденного интересовали Забелина мало, и потому он сразу же перешел к конкретике.
– Что вы можете сказать нам о гражданине Спасском Феликсе Олеговиче? – спросил он.
– Это еще кто такой? – безмерно удивился Полтавченко.
– Сторож особняка. Вы работаете здесь уже три месяца. Разве вы ни разу его не видели?
– А-а… Малахольный? Малахольного знаю.
– Малахольный?.
– Ну да. Отмороженный какой-то… Разговаривать не разговаривал. Только улыбался издали, да и то так паскудно. По-кацапски…
– Как? – переспросил Забелин.
– Ну, в смысле вроде как лыбится тебе, но сам как будто сквозь тебя смотрит. Да и лыбится-то как-то криво. Как будто у него зубы болят или свищ на шее. Как будто он на огороде кошку сиамскую зарыл. Живьем. Взглянет на тебя – и бочком, бочком к себе в хатку… Мы тут с хлопцами договориться с ним хотели, чтобы он, значит, нас по этому особняку поводил… Который охраняет… Такое нечасто увидишь. А увидишь – так не уснешь. Одни колонны перед домом какие.
– И что? Поводил он вас по дому?
– Держи карман шире – “поводил”… Поухмылялся нам из-за забора ухмылкой своей кацапской – и все. А я сразу его заподозрил. Как увидел девушку, так сразу и понял – он, собацюра, вампир, поганец!..
Забелину пришлось приложить определенные усилия, чтобы вернуть беседу в более спокойное русло. Впрочем, и сам Полтавченко уже перегорел. Теперь его интересовало только одно: когда будут судить гнусного ката <Палача (укр.)>, оборотня и извращенца. Прозрачно намекнув, что следствие разберется во всем произошедшем и авторы преступления будут наказаны по справедливости, Забелин выпроводил экспансивного хохла восвояси.
Следующим на очереди был Бабаджон Насруллаев, забитый улыбчивый дехканин с лицом Авиценны. Сорок минут мучительных выкладок на пальцах – и Насруллаев подтвердил все сказанное приятелем. Да, он первый заметил свет в окне особняка во время совершения утреннего намаза. Он давно выбрал себе это чистое место на отдаленном, самом высоком холме – для молитв. Да, когда молитва была закончена, он на некоторое время задержался на вершине, привлеченный светом. В это время к нему присоединился Павло. Он указал ему на свет. Оба решили выяснить происхождение загадочных отблесков.
Приятели Насруллаева и Полтавченко ничего существенного к уже данным показаниям добавить не могли. Русский они знали “мало-мало, якши?”, но общую картину состряпать сумели. Все пятеро эти два выходных провели на рабочих местах – как и предыдущие субботы и воскресенья. Никто из них понятия не имел даже об имени соседа; никто никогда с ним не разговаривал; никто никогда не видел возле дома посторонних; никто никогда не видел, чтобы к Спасскому приезжали гости. Слова “никто” и “никогда” доминировали в лексиконе залетных строителей, и Забелину пришлось смириться с тем, что ничего больше он из косвенных свидетелей не выдоит.
Как ничего не выдоит и из самого Спасского.
Этот – крепкий орешек, этот будет держаться до последнего. Забелин хорошо знал этот тип лютиков-хиппи, модернизированных урбанистических дурачков в очочках без оправы “Арриведерчи, Roma” и с университетом за плечами. И не просто с университетом, а с каким-нибудь гуманитарным вывертом. Английский с французским да немецкий с испанским их не прельщают, подавай им что-нибудь поэкзотичнее. Португальский без примесей, японский с каллиграфией или малайский с диалектами…
Да, такие типы никогда не нравились Забелину. Кроме приснопамятных очочков, в джентльменский набор Феликса Спасского входили: копеечная серьга в ухе (в виде дракона, кусающего свой хвост), копеечный перстенек на мизинце (в виде скорпиона, жалящего себя в голову) и не поддающиеся исчислению веревки на запястьях.
Во времена юности Забелина собирательный образ Феликса Олеговича Спасского украшал собой стенды “ОНИ МЕШАЮТ НАМ ЖИТЬ”.
Сам Спасский держался совершенно спокойно, если не сказать – отстранение. Его совсем не смущало то обстоятельство, что задержан он был неподалеку от места преступления, а именно – спящим на раскладушке, под которой стоял таз с кровью убитой.
– Вы же понимаете, что это ничего не значит, господин следователь, – мягко увещевал подозреваемый Забелина.
– Значит, вы полагаете, что убийство в доме, который вы сторожите, ничего не значит?
– Я к нему непричастен.
– А таз с кровью под вашей раскладушкой… Как он там оказался?
– Вот вы и должны установить, как он там оказался. Вы ведь сотрудник правоохранительных органов, не я. И вы должны доказать мою невиновность или найти более существенные доказательства моей виновности, чем эта… емкость с кровью. Разве на ней уже обнаружены мои отпечатки?
Спасский снял свои старенькие “Арриведерчи, Roma” и аккуратно протер их рукавом. И кого-то живо напомнил Забелину. Где-то он уже видел и эту лисью мордочку, и эти бесцветные, сдвинутые к переносице глазки, и такие же бесцветные волосики… И короткую верхнюю губу.
– Кое-какие отпечатки на … как вы сказали, “емкости”, обнаружены, – соврал Забелин. Соврал от отчаяния: не было на тазу никаких отпечатков. – Так что нам остается подождать только результатов дактилоскопии.
– Подождем. Время ведь у нас есть? – Спасский, этот блеклый обмылок, откровенно хамил следователю.
– Время есть. А пока расскажите мне, где вы были в субботу вечером.
– Когда было совершено убийство, я так понимаю? – холодно уточнил Спасский.
– Правильно понимаете.
– Меня не было. Я уезжал на выходные.
– Надеюсь, найдется хотя бы несколько свидетелей, которые это подтвердят?
– Надеюсь. – В голосе Спасского послышались тревожные нотки.
– Мать, сестра, возлюбленная. – Забелин сразу же ухватился за кончик этой тревоги и принялся рвать ее зубами.
– Мама сейчас в санатории… “Северная Ривьера”. Это недалеко от Зеленогорска. Санаторий для сердечников, – пустился в пространные и совершенно ненужные объяснения Спасский.
Он явно занервничал. Это было уже кое-что, и Забелин воспрянул духом.
– Значит, вы ездили к ней?
И снова сторож продолжил манипуляции с очками.
– Не совсем.
– Что значит “не совсем”?
– Я собирался поехать. Даже взял билет на электричку… Но в последний момент решил остаться в Питере.
– Что вы говорите! И почему вы решили остаться?
– Купил книгу, – просто сообщил Спасский. – Довольно редкую. Я давно ее искал. А когда нашел, то…
– То?
– Просто вернулся домой. Я так безуспешно за ней гонялся, и когда, наконец, заполучил, – просто стало жаль тратить время на пустяки.
