Через лабиринт. Два дня в Дагезане - Шестаков Павел Александрович (лучшие бесплатные книги .txt) 📗
«Прекрасное начало отдыха», — попробовал Мазин мобилизовать на помощь юмор, но это не помогло. Обстановка была жутковатой. В полустеклянной комнате обосновались холод и сырость. Струйки воздуха, просачиваясь сквозь щели, колебали язычок пламени на маленьком огарке. Игорь Николаевич пересек мансарду и опустился в кресло так, чтобы мольберт отгораживал его от двери и, он сознался себе, от покойника. «Нервы разболтались», — подумал он недовольно, убеждаясь, что присутствие мертвого художника гнетет, мешает осмыслить происшедшее. «Стоило захватить пару свечей. Огарок вот-вот догорит. А может, это и к лучшему? Убийца скорее решится. Если решится! Если попадется на удочку». И словно подстегнутый этой мыслью, огонек затрепетал беспомощно и погас. Наступил полный мрак, но ненадолго. Постепенно окружающие предметы выступили из темноты.
Мазин поймал себя на том, что ему хочется взглянуть на мертвого. «Чертовщина какая! Прямо «Вий»! Нет, нужно подойти и посмотреть. Убедиться, что ничего страшного нет. Обыкновенный мертвец. Но кто убил этого человека? Зачем?» И снова Игорь Николаевич почувствовал, что не может сосредоточиться. «Хватит!» Он встал и решительно направил луч фонарика на художника… И вздрогнул. Из груди мертвого торчал глубоко всаженный в тело охотничий нож.
Игорь Николаевич опустил фонарик и перевел дыхание. Первым пришло чувство досады, поражения. «Сам виноват, проболтал, опоздал». Вторым — недоумение. «Как он успел? Когда?» Потом стало спокойнее. «Что-то мы и приобрели, заставили убийцу действовать, а значит, оставить новые следы, нервничать. Он был в гостиной, когда Борис сказал, что Калугин жив Хоть это доказано».
Мазин покинул мастерскую и спустился на второй этаж. На столе горела керосиновая лампа с низко забранным фитилем. В кресле, положив голову на спинку, дремал Сосновский.
— Подъем, Борис. Есть новости.
Сосновский вздрогнул и заморгал.
— Неужели взял?
Мазин влил в стакан вина.
— За блестящую победу криминалистической школы профессора Сосновского!
— Смеешься? Я ж доцент.
— Это по табели о рангах. Для меня же ты теперь академик. А также мореплаватель и плотник. И герой на общественных началах. Ты все угадал, Боря… Сходи, посмотри сам., а я, пожалуй, выпью.
Когда Борис Михайлович вернулся, Мазин заедал вино куском хлеба с холодной медвежатиной.
— Ничего себе обмишурились!
— Будем точны и справедливы: не мы, а я. — Игорь Николаевич, отодвинув тарелку, достал записную книжку и карандаш. — Поэтому шутки в сторону. Начнем с наименее подозрительных. Первым я ставлю самого Калугина. Он один из трех наверняка не принимавших участия в убийстве. Двое других — Игорь Николаевич Мазин, о котором мне доподлинно известно, что он невиновен, и Борис Михайлович Сосновский, пребывавший на виду у Мазина.
— Благодарю за алиби.
— Оно понадобится милиции. Еще двух людей мне хотелось бы исключить из круга подозреваемых: Марину Калугину и пасечника. И Демьяныч и Марина с самого начала знали, что Калугин мертв, и у них не было необходимости резать его вторично.
— Тогда вычеркни их.
— Охотно бы… Однако история слишком запутана, чтобы быть категоричным хоть в чем-то. Пока отчеркну их от других, которых ты мне перечислишь.
— Кушнарев, архитектор.
— Бывший архитектор. Есть. Олег, турист. Два.
— Егерь Филипенко — три. Учительница исключается.
— Посмотрим. Пишу, Галина — четыре. Постой, а сын? Я его весь вечер не видел, кстати. Валерий — пять. Вот и обойма. Что скажешь?
— Не могу даже отдаленно предположить, зачем одному из них понадобилось покушаться на Калугина.
— Попробуй от противного. Зачем им, вернее, почему не было нужно?
— Для Кушнарева смерть Калугина — тяжелый удар.
— Они старые друзья?
— Как-то Калугин упомянул, что многим обязан Алексею Фомичу. А тот фигура странная. Вроде бы пострадал, претерпел, не смог войти в колею, остался на мели.
— Любопытно, однако неопределенно. Оставим пока. Следующий — Олег.
— Его ты знаешь не меньше моего.
— Почему он живет у Калугина?
— Тот принимал всех, кто ни появится в Дагезане.
— Итак, личность случайная, а ограбление исключено. Но есть в нем что-то замкнутое, скрытное. И решительное одновременно.
— Психология?
— Увы. Одна психология. Кто на очереди?
— Матвей. Человек наверняка решительный. С Калугиным отношения неровные. Тот возмущался браконьерством, но охотно покупал у Филипенко мясо и шкуры. Ему привозил патроны.
— Заметим. Галя? Согласен, что она меньше всех похожа на убийцу, но не вес убийства совершаются в одиночку.
— Чушь! Вычеркни учительницу!
— Номер пять?
— Вот это номер, прости, каламбур. Сын. Сам видел, каков. Но в отцеубийство верить не хочется.
— Мне тоже. Однако где он был весь вечер?
— Когда мы пришли, Валерий откупоривал бутылки.
— Ножом?
— Тем самым?
— Похожим. Придется проверить. — Мазин посмотрел на часы. — Время бежит. Положеньице… Природа заключила двух сыщиков в старый добрый мир Шерлока Холмса. Даже отпечатки пальцев для нас практически не существуют. Одни умозаключения. А мы избалованы техникой, умными экспертами, энергичными оперативниками…
Закончить ему не пришлось. Без стука вошел Филипенко.
— Вижу — огонь. Решил зайти сказать. — Он показал пальцем в потолок. — Марина Викторовна там? С Михайлычем? Как ему?
— Не хуже, чем было. Ты что сказать собрался?
— Если не хуже, тогда хорошо. Помощи-то ждать долго. Связи не будет, столбы посносило. И мост тоже.
Сообщил он это обычно. Видно было, что здесь, в горах, событие такое не относилось к числу экстраординарных.
— Откуда вы знаете про мост? — спросил Мазин.
— Да сбегал. Я как стал звонить, молчит, зараза. Факт, столбы понесло. Значит, и мосту не устоять. Я ремонтникам двадцать раз говорил: на соплях держится. Все ж, думаю, нужно сбегать. Пошел — точно.
— Трудно было идти?
— Мне-то? Какой тут ход! По дороге километров десять.
— Выпей, Матвей, согрейся, — предложил Сосновский.
Егерь посмотрел на бутылку, причмокнул губами.
— Охота, конечно, но жинке зарок дал. На месяц.
— Хорошее дело — крепкая воля, — сказал Мазин. — Сейчас мы еще раз проверим вашу выдержку. Давайте поднимемся к Калугину.
— Не потревожим? — заколебался Филипенко.
— Не беспокойтесь.
В мастерской Мазин поднял свечу к лицу Матвея. Егерь прищурился и наклонился над тахтой.
— Шестнадцатый калибр, не иначе, — пояснил он профессионально. — Да и ножик еще. Ножик зря. По мертвому резали, крови-то нет. Эх, жисть человеческая, сегодня жив, завтра нету! Кто убил, нужно понимать, не знаете, раз меня испытываете…
Возразить было нечего.
— Сам-то что скажешь?
— Ничего не скажу. Неожиданное дело. Милиция нужна.
— Связи нет.
— Ну сбегаю. Местечко знаю. Там пихта над скалой сломанная. Если петлю закинуть капроновую, можно на тот бок перескочить. Только по светлу.
— Хорошо, Матвей. Отдыхай пока.
Филипенко повернулся было, но остановился и еще раз оглядел мертвого Калугина.
— Ножик интересный. Валерий таким бутылку открывал. Но не один же он такой на свете.
— Не один, — согласился Мазин. — Нож вынуть придется, Борис.
Сосновский достал носовой платок и извлек нож из раны.
— Нож побывал у Валерия. Что предпримем?
— Самое простое — спросим у самого Валерия. Как тебе показался Филипенко?
— Хаотичный человек. На каком он счету в заповеднике?
— Выгнать хотят за браконьерство. Ну, идем к Валерию?
— Сначала к хозяйке.
Марина Калугина не спала. Она сидела на кровати в спальне и вязала, механически перебирая спицами.
— Заснуть невозможно. Пытаюсь забыться, занять хоть руки. Чувствую себя ужасно. — Она мельком взглянула в зеркало. — Борис Михайлович, скажите скорее, пригодилось то, что вы сделали?
— Отчасти. Вашего мужа пытались убить еще раз. Вот этим ножом.
