Голубой бриллиант - Шевцов Иван (лучшие книги онлайн TXT) 📗
Он снова умолк, закурил сигарету и Маше предложил. Она отказалась. После длительной паузы спросила:
— Это все?
— Куда вы торопитесь? — улыбнулся Леонид Ильич пересохшими губами, обнажившими широкий частокол мелких зубов. — Здесь точку ставить рано, потому как зло не наказано. Юлик уехал, исчез, короче говоря спрятался, но преступники остались, и наша доблестная милиция шаг за шагом приближается к цели. И они это почувствовали — преступники. Их главарь, некто Сазон, приглашает Силанова и строго спрашивает: «Ты давал полотенце Юлиану в своей ванной?» Тот, естественно, говорит: «Давал». «А на полотенце номерок из прачечной был?» — «Был. Но это не мой номерок, я предусмотрительно взял его у знакомого, у Федота». Сазон вскипел: «А знаешь ли ты, курва, — извините за выражение, — что от Федота менты пойдут к тебе, к нам? Ты чем, каким местом, подонок, думал, когда оставлял в ванной полотенце с номерком?! Ты нас всех заложил. Ты сам вынес себе приговор». Силанов, конечно, понимал, о каком приговоре говорит шеф: смертный приговор.
— Сазон сказал Силанову, что в данной ситуации есть два выхода: покинуть грешную землю должен один из двух — либо Силанов, либо Федот и таким образом оборвать следствию ниточку. Вы понимаете, что Силанов не имел желания уходить в мир иной, да и Сазону не очень хотелось лишиться своего верного партнера. Жребий пал на Федота, и привести в исполнение приговор было поручено лично Силанову. Как развивались события дальше, вам лучше и подробно расскажет следователь. Вот вам его телефон, звоните, договаривайтесь, встречайтесь, — неожиданно закончил рассказ Леонид Ильич. Вернее, оборвал на самом остром пункте который больше всего сейчас интересовал Машу. Леонид Ильич встал и повелительным жестом самоуверенного хозяина в сторону соседней комнаты не предложил, а приказал:
— Прошу вас… пройдите сюда.
Несколько озадаченная таким поведением предпринимателя, Маша не спеша, осмотрительно переступила порог. Посредине просторной комнаты, заставленной мягкой новой мебелью оранжевого цвета, стоял прямоугольный стол с приставленными к нему двенадцатью стульями. Стол был сервирован на две персоны с закуской доперестроечных времен: черная и красная икра, холодная осетрина, ветчина, колбаса «салями», сыр. В хрустальной вазочке ароматно нежились апельсины и краснобокие яблоки. И над всем этим перестроечным деликатесом златоглавой башней возвышалась бутылка французского «Наполеона». Висящая над столом хрустальная люстра играла высверками в хрустальных коньячных рюмочках и фужерах для воды. Вся эта обстановка дохнула на Машу чем-то давнишним, ушедшим в небытие, словно ее отбросили лет на пять вспять, и это сразу настроило ее на колюче ироничный лад. И память мгновенно высветила другую обстановку, в которой она только что побывала, мастерскую Иванова, скромно сервированный стол, и такой резкий, кричащий контраст, что она с нескрываемой подначкой сказала:
— Однако шикарно вы живете. Прямо, как в коммунизме, до которого мы едва не дошли. Впрочем, Леонид Ильич жил при коммунизме.
— Вы хотите сказать, живет в коммунизме, — шуткой воспринял ее колкость хозяин. — Леонид Ильич — это я.
— Я имела в виду другого, несгибаемого и совершенно забыла, что вы тоже Леонид Ильич.
Так, обменявшись легкими колкостями, они сели за стол. Разливая по рюмкам коньяк, Леонид Ильич — Второй, как он сам себя в шутку величал, между прочим заметил, что каждый живет по средствам, работает по способности и получает по труду.
— Какой лично у вас «навар»? — поинтересовался гостеприимный хозяин и прибавил: — Если это не коммерческий секрет.
— Вы имеете в виду заработок?
— Естественно, — ответил Леонид Ильич, покровительственно и в то же время самодовольно рассматривая Машу.
— Тысяча с небольшим, — ответила Маша, начиная догадываться, куда клонит разговор и ради чего вся эта шикарная сервировка.
— Не густо. Ниже прожиточного, — с деланным сочувствием ответил Леонид Ильич.
— А разве я исключение. Так живут девяносто процентов населения. Даже еще бедней, — не приняла сочувствия Маша.
— То есть в нищете. А когда ваша газетка отдаст концы? — сказал он, сделав ударение на последнем слове.
— Почему у вас такой мрачный прогноз?
— Такова неумолимая судьба десятков ей подобных блошиных изданий. Извините, я не хотел вас обидеть. Но факт есть факт — рынка вы, то есть ваша газетка, не выдержите. Рынок раздавит.
Машу коробило от пренебрежительного «газетка», да еще «блошиная», но она решила пока что не показывать коготки, хотя ей стоило усилий сдерживать себя. В глазах ее сверкнула живая, смелая улыбка, как инстинкт самосохранения. Какой-то интуицией она предвидела его следующий вопрос, предчувствовала и ожидала. И он, именно этот вопрос, прозвучал как пощечина:
— И куда вы намерены пойти, когда ваша газетка прикажет долго жить? Уже сейчас болтаются в поисках работы сотни журналистов.
— Там видно будет, — не слишком утешительно ответила Маша.
— Разумные люди заранее готовят плацдарм для отступления, — поучающе посоветовал он.
— Считайте меня неразумной.
— Это неправда, вы умная, но беспечная, как все талантливые и красивые, — сделал он первый комплимент, бесцеремонно разглядывая ее высокие девичьи груди. — Вы чертовски обаятельны, и это сущая правда. Я не могу себе представить вас в положении безработной нищенки. У вас семья: ребенок, пенсионерка-мать.
— Удивительная осведомленность, — невольно сорвалось у Маши. — А здесь случайно не филиал спецслужб?
— Я бизнесмен. В нашем деле информация — половина успеха. — Высокомерие он решил сменить на доброжелательность и покровительство. Набрякшие веки его дергались, в глазах и в тоне появились несдержанность и беспокойство. — С вами я буду откровенен. Детектив, о котором мы с вами говорили в «предбаннике», — кивок головы в соседнюю комнату, — несколько наивный предлог познакомиться с вами. Хотя сюжет действительно интересный и вы можете написать, у вас это хорошо получается, вы умница и талант, я это высоко ценю и чистосердечно признаюсь: вы мне нравитесь. Я хочу предложить вам работу у себя. Бросьте газету («уже не газетку», — отметила про себя Маша) до того, как она прикажет долго жить. Не ждите. Важно вовремя оставить тонущий корабль.
— Как крыса? Вот уж не думала, что меня зачислят в разряд этих тварей, — съязвила Маша, все еще храня сдержанность.
— Ну зачем вы так: я к вам всей душой. Предлагаю вам отличный пост референта с окладом в два раза выше того, что вы получаете сейчас. Работа не обременительна, у вас будет достаточно свободного времени для творчества. Пишите детективы. Потом могут быть солидные премии и вознаграждения за прочие услуги и хорошее поведение. — Лицо его изобразило лукавую улыбочку.
— Что вы имеете в виду под «прочими услугами»? — В Маше заговорила раненая гордость. Однако ее негодующий вид не смутил Леонида Ильича, и он, погасив улыбку, ответил:
— Это выяснится в процессе работы. Жизнь покажет. Фирма наша процветает и будет процветать.
«Какая самонадеянность, сколько хищного самодовольства», — подумала Маша и решила остудить его вопросом:
— А если придут к власти наши? Ну те, кого вы называете «красно-коричневыми»?
— Они не придут. Они опоздали. Август не повторится.
Слова его прозвучали жестоко, а глаза сощурились, ощетинились гневом.
— Почему такая уверенность?
— Америка, Запад не допустят. ООН введет свои войска, — резко и раздраженно ответил он.
— Это что ж — третья мировая война? Ядерная?
— Не получится. Все предусмотрено. Но оставим политику. Лучше к делу. Поймите: у меня нет недостатка в женщинах вообще и в претендентках на должность референта. И смею вас заверить — самого высокого разряда, как говорится «экстра-класс».
— Не сомневаюсь, — Маша уколола Леонида Ильича язвительно-ироническим взглядом. — Должна вас разочаровать: вы получили обо мне ложную информацию. Я не из семейства крыс. — Она встала, демонстративно посмотрела на часы. — Благодарю вас за угощенье и участие в моей судьбе. Но принять ваше предложение не могу. — И, раскланявшись, но не подав руки, направилась к выходу.
