Флердоранж – аромат траура - Степанова Татьяна Юрьевна (бесплатные онлайн книги читаем полные версии TXT) 📗
В принципе, до этого момента Леша Изумрудов не рассматривал свою внешность как нечто такое, что поможет ему как-то устроиться и пробиться наверх. Но в «Балтии» сидели дальновидные многоопытные деловые циники. И они сразу сбили с Леши Изумрудова этот постмладенческий флер невинности, объяснив все по буквам: вот так и вот так. Вот так одна ставка в у.е., а вот так – совсем другая.
Но с Салтыковым Леша познакомился не через агентство. Случай свел их или судьба – как знать? Словно в безбрежном океане отыскали они друг друга в Интернете. Салтыков в каждый свой приезд в Россию из Франции обязательно посещал Северную Пальмиру. Программа у него была обширной – Эрмитаж, Мариинский театр, филармония, Царское Село, Петергоф, где его предок некогда был так счастлив объятьями юной Екатерины. И непременно Михайловский замок. Салтыков изыскивал возможности его посещения, даже когда он был закрыт для туристов. В роду Салтыковых среди многочисленных легенд жил и миф о прямом родстве с Павлом Первым.
Михайловский замок в Петербурге, как и Лесное под Москвой, всегда притягивали Салтыкова как магнитом.
В Интернете он с завидной настойчивостью искал для себя «спутника и друга, молодого, интеллигентного, обладающего вкусом и тактом, привлекательного внешне и желательно блондина, чтобы разделить всю сладость путешествия по Северной Пальмире и приятно провести время».
Когда они вот так случайно встретились в Петербурге год назад, Леша Изумрудов и не предполагал, что это начало больших перемен в его маленькой жизни. Понимать он начал, когда они с Салтыковым переехали сначала в Москву, потом в Лесное и когда Салтыков объявил, что принял окончательное решение развестись с женой. Это были памятные дни для них обоих. Майские, июньские, июльские ночи, жаркие, слишком короткие…
Их было так отрадно и так больно вспоминать особенно теперь, когда нормальной жизни в Лесном практически не стало. Леша Изумрудов все чаще обращался мыслями к тому времени, когда здесь, в стенах усадьбы, была психиатрическая больница. Психушка. Все знали, что в этой больнице когда-то было совершено убийство. Леша Изумрудов порой пытался представить себе, как именно это было, где – в центральной ли части дома, в левом ли флигеле, где все еще продолжались реставрационные работы, или же…
Однажды ночью он проснулся от странного ощущения. Ему приснился кошмар, но он никак не мог его вспомнить, хотя и пытался. Напрягал память изо всех сил. Сосредоточивался – казалось, это так важно, просто необходимо. Казалось – вот-вот он уловит то, что ускользало, увидит то, что видел перед тем, как очнулся в кромешной темноте с бешено колотящимся сердцем и испариной на лбу, но…
Сон не позволял вспомнить себя. Уходил. И это Лешу Изумрудова почему-то сильно беспокоило и даже пугало.
А затем несколько раз по ночам случалось так, что он опять и опять просыпался в холодном поту. Лежал, дышал, чутко прислушивался к тишине и темноте. Все чудилось ему – он не один в комнате. Вот скрипнет пол, колыхнется штора, хлопнет незакрытая форточка…
Но все было тихо в доме. И от этой могильной тишины сердце Леши начинало колотиться так, словно он, распростертый на кровати, полусонный и неподвижный, бежал, мчался как марафонец, спасаясь и прячась от кого-то. Кого?
Однажды он не выдержал этой ночной гонки – это было в такую же дождливую и непроглядную осеннюю ночь, – сделал над собой усилие. Буквально сбросив себя с постели, поднялся, вышел в коридор и… наткнулся в темноте на белую фигуру, безмолвно припавшую к соседней двери.
Леша пережил шок, но все разъяснилось мгновенно. Привидение обернулось Долорес Дмитриевной Журавлевой, одетой в белую ночную пижаму и шлепанцы. Она стояла у двери в комнату своего сына Вали.
Наутро Изумрудов рассказал обо всем приятелю. От Вальки у него не было секретов. Они как-то сразу подружились, сблизились. У Вальки был деятельный характер – по крайней мере, так считал Изумрудов. И еще его подкупало в Вальке то, что тот относился к нему абсолютно нормально, по-мужски, как к равному. Выслушав рассказ о ночном происшествии, Валька только хмыкнул и совершенно спокойно пояснил, что «мать сильно переживает, потому что догадывается о вас с патроном».
– Она и за меня поэтому боится, – сказал он насмешливо. – Как бы и меня патрон, когда тут, в Лесном бывает, не охмурил. Вот она и проверяет, где я ночью – у себя ли в кроватке бай-бай.
Несмотря на всю дружбу, это объяснение произвело на Лешу гнетущее впечатление. И он дал себе слово, что и с Журавлевой теперь будет вести себя предельно осторожно.
С женщинами вообще следовало быть начеку. Женщины, по мнению Изумрудова, вились вокруг Романа Валерьяновича как мясные мухи. С ними все было ясно. Они жужжали, гундосили, ныли о своей любви, а хотели денег и только денег. В них не было ничего высокого, благородного, жертвенного. Ничего привлекательного. И музыку современную продвинутую они не переваривали. Леша помнил, как зло отозвалась однажды покойная Наталья Павловна о его любимейшем клипе группы «Ногу свело». Он и Валька фанатели от «Ноги». Особенно от этой их песни – помните? «Люди больше не услышат наши юные смешные голоса…» Валька, например, мог раз по пятьдесят в день прокручивать этот диск, уплывая мыслями куда-то далеко-далеко…
Но то был Валька. А то были женщины. Они как курицы рылись в своем домашнем хозяйстве, в тряпках, в сплетнях, в мужиках, в диетах, модных журналах. Музыки, стихов, новых пьес они не понимали. И вообще в них было что-то такое, что Лешу отталкивало. Возможно, все они были заражены слепой жаждой обладания мужчиной и тем, что ему принадлежало.
А еще отталкивала, пугала Изумрудова женская ненависть. С ней он сталкивался и прежде не раз. Но в Лесном ему пришлось особенно солоно. У каждой обитательницы Лесного, как он считал, ненависть эта проявлялась по-разному. Покойная Филологова, например, внешне относилась к нему невозмутимо, но очень уж им командовала: принеси то, подай это, рабочие ждут, съезди за этим. Она помыкала им как рабом. Долорес Дмитриевна им тоже командовала вовсю и вдобавок еще «оберегала от его дурного влияния» Вальку. Может быть, ничего этого и не было на самом деле, но ему это чудилось, казалось, а значит…
Анна Лыкова – частый и желанный Салтыкову гость в Лесном, его просто не замечала. В упор не видела. А если и видела, то на долю секунды – не больше. «Привет, хорошая погода, где Роман Валерьянович?» – это было обычно все, чем она удостаивала его при встрече. А ведь именно к ней он ревновал Салтыкова сильнее и мучительнее всего.
Еще более частый гость в Лесном, почти ежедневный завсегдатай, Марина Аркадьевна Ткач тоже, как он считал, ненавидела его всеми фибрами души. Прежде тайно, а сейчас, после смерти Филологовой, открыто давала это ему почувствовать.
Леша знал, что и она маячит в Лесном только ради Салтыкова. И терялся в догадках – знает ли об этом Денис Малявин, чьей женой Марина Аркадьевна фактически была. А если знает, почему не положит этому конец? Почему не вмешается и, как мифический Персей, не срубит этой Медузе, этой обольстительной стервозной гидре, ее золотоволосую голову?
Правда, раньше с Мариной Аркадьевной открыто он не сталкивался. Возможно, что-то про них с Салтыковым она, как и всезнайка Долорес Дмитриевна, подозревала. Но возможно, не верила своим догадкам. Ведь женщины – и это Леша считал их непростительным минусом – в отличие от мужчин никогда не осмеливаются взглянуть прямо, без предрассудков в глаза реальности, а забивают себе голову разными фантазиями. А затем случилось так, что она их застукала. Момент был не самый подходящий: наутро после убийства Филологовой Марина Аркадьевна примчалась в Лесное ни свет ни заря – якобы потрясенная происшедшим. Якобы…
Леша не очень любил вспоминать, какое выражение приняло ее холеное лицо, когда она переступила порог офиса-кабинета, явно намереваясь броситься на шею Салтыкову со своими утешениями и соболезнованиями (ведь так поступают в такой трагический момент все они), и увидела их на диване вдвоем. Воспоминания ночи были все еще сильны у обоих. Им так не хотелось разлучаться ради соблюдения приличий – ведь день, этот ужасный послеубийственный день обещал быть тяжелым и жестоким. Поэтому они так старались быть особенно нежными друг с другом. Это было так естественно! Но не для женщины в лице дражайшей Марины Аркадьевны. Леша помнил, как она остолбенела на пороге кабинета, глядя на них. Словно шаровая молния поразила ее навылет. Они тоже молчали, сразу же отпрянув друг от друга. Потом Марина Аркадьевна попятилась, хрипло сказала «простите» и хлопнула дверью.
