Пир во время войны - Миронова Елена (книги бесплатно полные версии TXT) 📗
Жанна узнала о том, что больна, смертельно больна, вчера. Вчера были готовы анализы, и доктор пригласил её в свой кабинет, и долго уговаривал её, сообщая о случаях, когда «практически безнадёжные больные вылечивались». Но Жанна не верила в эти сказки. Доктора всегда говорят так, они хотят утешить пациента. Всё-же неприятно говорить человеку, что ему осталось жить не больше трёх месяцев. А она и на самом деле чувствовала себя неважно — в последнее время её постоянно тошнило, сильно болел желудок, и начисто пропал аппетит.
Лошадь, казалось, чувствовала, что творится с хозяйкой. Сегодня она, обычно непослушная, не доставляла хлопот, и была паинькой, хотя обычно вела себя как вздумается.
Она могла взбрыкнуть ни с того ни с сего, и отказаться везти Жанну. Могла встать, и, не как породистая лошадь, а как обычный мул, упереться и не двигаться с места. Норов у неё был тот ещё, но Жанна постепенно научилась управляться с ней.
Она теперь проводила целые дни на конюшне, и возвращалась домой к появлению Павлика. Совсем недавно она сказала ему, что пора бы поменять квартиру: жильцы странно посматривают на неё, они ведь замечают, что с Павликом приезжает куча охранников! Надо бы снять квартиру в таком месте, где куча охраны никого не удивит. А лучше бы вообще — домик за городом. Хотя Павлу будет неудобно ездить…
Жанна вздрогнула. Она думала о будущем, как обычная девушка! А ведь никакого будущего у неё нет и уже не будет. Очень обидно умирать в двадцать лет, и она никак не может привыкнуть к мысли, что скоро, очень скоро, её уже не останется. Она не могла заставить себя не мечтать, и постоянно забывала, что ей нельзя думать о будущем. Что теперь всё изменилось, ход её жизни нарушен. Да и жизни нет никакой! Никогда ей уже не нежиться в душистой пене в ванне, никогда больше не видеть солнца, не слышать музыки, и главное — не видеть Павлика…
Жанна поспешно вытерла неловкую слезинку. Она не привыкла плакать, да и не приучена была. Малик всегда говорил, что плакать — стыдно, что слёзы — проявление слабости. А она — его дочь, и она — сильная. Она оглянулась, убеждая себя, что, раз вокруг никого нет, то, в общем-то, можно и поплакать, как плачут обычные девушки. Ведь плачут обычные девушки?!
К тому же у неё есть повод, чтобы проливать слёзы. Но по старой, с детства сформировавшейся привычке Жанна поспешно вытерла их. Она не имела права плакать, как обычные девушки. Потому что она — не такая, как все. Она — не обычная девушка. Она никогда не жила, как обычная девушка, поэтому не имеет права делать то, что могут делать ОНИ, обычные.
Жанна вспомнила, как с самого детства отец учил её драться, учил водить машину, понимать язык жестов, чтобы знать, когда человек лжёт. Малик ненавидел лжецов, и заставлял её быть откровенной и честной. Он воспитывал её в строгости, никогда не гладил по голове и не читал сказки. Жанна несказанно удивилась, узнав, что мать Павлика до сих пор приходит к нему перед сном и целует в щёку, желая спокойной ночи. Эти телячьи нежности вызывали в ней отвращение — до того, пока она не познакомилась с Павлом. Только тогда она узнала, что, оказывается, она может быть не только строгой и серьёзной, а и весёлой, и ласковой. И что ей хочется этих телячьих нежностей, несмотря на то, что она умеет великолепно стрелять — из любого оружия, владеет восточными единоборствами, и навыками экстремального вождения. Несмотря на то, что её умению обращаться с компьютером может позавидовать любой хакер. Несмотря на то, что она спланировала самолично несколько операций, в результате которых отец расширил зону своего влияния. Малик приучил её страдать в одиночестве, и ни с кем не делиться ни своим позором, ни болью, ни страхом. Он учил её принимать решение — быстрое и верное.
Но не привыкшая лгать самой себе, Жанна вынуждена была констатировать, что напугана — как никогда в жизни. И растеряна — как никогда в жизни. Впервые она не знала, что ей делать. И впервые пожалела о том, что она — не обычная девушка, которая может позволить всплакнуть, и, главное, умеет это делать, не стыдясь.
Тофик получал нагоняй от отца по полной программе — с проклятиями и ругательствами. Шахид обозвал сына ослом и кретином, потому что тот не позаботился о чистоте машины, подаренной Настеньке.
— Придурок, — орал Шахид, — она же могла тебя сдать! Тебя, идиот! За что мне такое, за что мне такие дети? Один дарит угнанную машину своей шлюхе, второй не может уследить за общаком! Аллах наказал меня — но за что?
Тофик предусмотрительно помалкивал. Он не стал напоминать отцу, что тот первый решил сэкономить на Насте и подарить ей не свежекупленную в салоне тачку, а угнанную. И Шахид сам виноват, что не предупредил Тофика о том, чтобы позаботиться о чистоте машины. Ребята обычно платили тысячу долларов за то, чтобы номер угнанной машины исчез из ментовских компьютеров. Откуда знать Тофику, чистая машина или нет? Вот он и не озаботился этой проблемой!
И вообще, как девка могла сдать его ментам, если не знает о нём ничего!
Она вообще не интересовалась ни им самим, ни его родственниками, ни родом его деятельности. Её интересовали только его деньги, и всё. Так что она знает только номер одного из мобильных Тофика! И всё! А номер зарегистрирован вообще на другого человека, который, в свою очередь, продал этот телефон вовсе не Тофику. Сейчас в Москве можно купить всё, буквально. И свободу, и счастье, и любовь.
А те, кто говорит, что за деньги счастье не купишь — это просто пижоны — неудачники, неспособные заработать. Таким вот образом они оправдывают собственную лень и никчёмность. В любом случае, Тофик прекрасно знал, что за деньги можно купить всё. И если не чистое счастье — то подобие его, суррогат. И пусть так, пусть суррогат, пусть замена — но всё — равно счастье, и — за деньги!
Тофик отвлёкся от философских размышлений, когда отец уже вошёл в раж, и продолжал обзывать его. Парень оскорбился — в конце концов, он не школьник, получивший двойку! И, хоть по азербайджанским традициям, на отца нельзя повышать голос, Тофик заорал:
— Да замолчи ты, надоел!
Вообще-то он рисковал получить оплеуху, но Шахид, изумлённый таким поведением сына, наконец-то заткнулся.
— Хватит меня оскорблять, я уже наслушался всего! И вообще, я пришёл, чтобы не слушать всякие гадости от родного отца, а чтобы сообщить кое-что важное. Но, если тебе это не интересно, валяй, оскорбляй меня дальше!
Обескураженный Шахид, пожевав губами, кивнул сыну: мол, говори.
— Настя согласилась помогать нам! Она сказала, что будет делать всё, что я скажу, чтобы прижать к ногтю Резника.
— Но он же её дядя, если я не ошибаюсь, — удивился Шахид.
— Папа, у русских родственные связи не так сильны. Поэтому они и не могут выиграть войну в Чечне — до сих пор! Они превыше всего ценят деньги! Даже превыше родной крови!
Тофик тоже очень ценил деньги. Но, будучи подкованным студентом, знал, что напыщенные фразы сбивают необразованного отца с толку.
— Значит, эта девушка решила помогать нам — за деньги? — сообразил Шахид.
Тофик кивнул, походя заметив, что теперь Шахид называет Настю не шлюхой, как обычно, а девушкой.
— За большие деньги, — спохватившись, добавил он. — Но зато теперь у нас есть свой человек в тылу врага!
Мила радостно разглядывала себя в зеркале. Перед отъездом отец-таки отвалил ей три штуки баксов, и она наконец-то купила себе новые шмотки. Начало июня выдалось очень тёплым, так что Мила приобрела несколько летних платьев, пару обтягивающих юбок, одна из которых была модной «мини», и супермодные колготки — с люрексом. Самое интересное, что ещё совсем недавно люрекс считался прерогативой старух. А сейчас — поди ж ты, звёзды кино и эстрады облачаются в сверкающие одежды и переливаются, как новогодние ёлки.
Владимир Ильич уехал куда-то на Урал, Мила не уточняла. Кажется, он собирается баллотироваться на выборы в Думу, которые пройдут в начале декабря. Интересно, как это за полгода он планирует стать депутатом? Хотя, если Резник отвалил ему кучу бабок, то, наверное, это вполне возможно. Иначе Ковалёв не поехал бы чёрт — те знает куда!
