Готическая коллекция - Степанова Татьяна Юрьевна (хорошие книги бесплатные полностью .txt) 📗
Катя увидела, как изменилось его лицо.
Потом, когда подбежали Катюшин и милиционеры, когда глухо, страшно завыла, заголосила старуха, она по-прежнему стояла рядом с Кравченко. Смотрела на это.
– Выходит… она там все время и была, – испуганно шепнул Чайкин, – а мы-то… Ну правильно, я еще удивился, откуда здесь такая лужа?
Крикунцова была мертва. Тело вытащили из бочки с водой.
– Может, она сама как-нибудь туда, случайно? – Чайкин смотрел на труп. – Влезла, сорвалась и утонула? Много ли ей надо? Она ведь вроде больная?
Кравченко наклонился над телом, отвел в сторону мокрые слипшиеся пряди волос на окоченевшей шее. Катя увидела на коже четкие сине-багровые отпечатки.
– Утопили ее. Это видишь? – указал на следы Кравченко. – Схватили вот так сзади за шею, окунули головой вниз в воду, пока не захлебнулась. А потом и тело туда же засунули, полбочки расплескали. Опоздали мы. И ты, лейтенант, кажется, тогда тоже опоздал. Она уже несколько часов как мертва. Ее еще до тумана в бочке утопили, а может, и до дождя.
Катюшин стоял возле бочки – спиной к ним и к распростертому на мокрых грядках тщедушному мертвому телу. Катя хотела было подойти к участковому, сказать ему что-то ободряющее, но Катюшин вдруг с остервенением и яростью пнул бочку ногой, и она с глухим стуком опрокинулась набок, нещадно калеча и заливая потоками воды куст белых ромашек.
Глава 26
ЗА ЗАКРЫТЫМИ ДВЕРЯМИ
Кравченко оказался прав: смерть Крикунцовой наступила более девяти часов назад. А это означало, что убили ее – Катя думала об этом с содроганием – почти в то самое время, когда они так мирно загорали, купались и считали облака.
– У самих тут черт знает что творится, а на меня все спихнуть хотели, – проворчал Чайкин, мрачно наблюдавший за тем, как прибывшие вслед за патрульными оперативники и молодой, модно бритый наголо следователь прокуратуры деловито шныряли по двору.
Катюшина отослали опрашивать соседей. Катю, Кравченко и Чайкина вежливо пригласили в понятые. Катя показала удостоверение – уж извините, не получится, что вызвало весьма вялую реакцию чисто профессионального недовольства.
– Что-то я никак не пойму. Девочку-то за что утопили? – не унимался Чайкин.
Катя терпеливо поджидала Кравченко у калитки. Стоявший в нескольких метрах по ту сторону забора милицейский «газик» был уже смутно различим – он точно плыл в белом облаке над дорогой.
– Тот, кто убил Крикунцову, хотел себя обезопасить, – сказала Катя. – Девочка что-то видела или же вообразила, что видела, за это и поплатилась.
– А что эта малявка могла такого видеть? – спросил Чайкин.
– Никто этого точно не знает. Катюшин, например, думает, что она могла стать свидетелем убийства вашей приятельницы.
– Она видела, как убили Иру? Она так сказала?!
– Нет, этого она не говорила. Просто в присутствии нескольких человек она повела себя очень странно. Так что можно было по-разному истолковать и ее слова, и поведение. И знаете, Борис, – Катя смерила Чайкина взглядом, – вам крупно повезло, что вас в тот момент там не оказалось.
– Это почему?
Катя сложила пальцы «решеткой» и поднесла к глазам:
– Потому что «свои» в этом водно-курортном раю, как мне кажется, дошли уже до того, что готовы поступить с любым из чужих не слишком-то честно. Вы разве не слышали, что здесь уже произошло несколько убийств?
– Слыхал, – Чайкин кивнул, – мне они сразу, еще в первый вечер после тюряги, как я у них заночевал, все выложили.
– Кто – они?
– Участковый наш с его дружком, – Чайкин усмехнулся.
– Борис, я вас вот о чем все спросить хочу. Вы только не обижайтесь, ладно? Вот если честно и откровенно – вы Ирину Преториус ведь не жалеете? Ни капельки не жалеете?
Чайкин не отвечал.
– Ну, вы можете мне правду сказать? Я же не Катюшин. Вы ведь не любили ее и не сожалеете о ее смерти, так?
– А через кого я попал в эту передрягу, а? Я не знаю, что мне делать дальше, как мне существовать. Кого бояться, сколько еще торчать в этой проклятой дыре. И мне страшно. Да, я ее не любил, – Чайкин кивнул, – и вообще, смешно говорить, в нашем с ней случае о какой-то там любви. Но мне ее очень жаль сейчас. Ясно вам? Я был идиотом, что согласился ехать с ней сюда. Отказался бы, она бы сюда не попала, осталась бы дома. Была бы жива.
– Но муж мог и дома с ней расправиться, разве нет? Вы ведь совсем недавно горячо убеждали нас, что Ирину убил муж из ревности. Он и вам ведь сейчас угрожает.
– А это тогда как же? – тихо спросил Чайкин, кивая в туман, откуда доносились голоса: «Осторожнее, на носилки переносите… Тут вроде закончили с осмотром, перейдем теперь в дом». – А как же все остальные убийства?
– Вы теперь по-другому думаете?
– Она… Она ведь могла наткнуться там, на пляже, на этого маньяка. Вы не видите, что ли, или обманываете сами себя – тут же настоящий маньяк орудует! Он и Ирку мог там подстеречь, вытащить из машины…
– А вы ведь тоже, кажется, слышали здешнюю легенду про Водяного? – спросила Катя. – А что, по-вашему, это такое?
Чайкин пожал плечами:
– Лично я в легенды не верю.
– Но кто-то в них верит? Вы человек здесь новый, как и я, поэтому мне интересно, что вы думаете обо всем этом. Кто-то здесь верит во все это, как по-вашему? Вот участковый, например, что так гостеприимно спрятал вас у себя от длинных рук мужа Ирины?
– Если вы считаете, что я трус… Ладно, что головой качаете, что я, не вижу, что ли? Да, я трус, мне просто охота жить, как, впрочем, и вам тоже. А про Клима я так вам скажу – если кто и верит тут в сказки, так только не он. И знаете почему? У него голова тыковкой затесана.
– А Дергачев?
– Понятия не имею, он мне не говорил, – снова хмыкнул Чайкин. – Его, по-моему, здесь никто, кроме одной особы, не колышет. У него вся стенка над кроватью фотографиями обклеена: он с ней в обнимку то на диване, то на теплоходе. То они вдвоем, то втроем с ребенком.
– С кем? – спросила Катя. – О ком вы?
– О ком вы меня спрашиваете? О Дергачеве и бывшей его. Ее, кажется, Марта зовут, она немка местная. Ну, к хозяйке нашей приезжает, неужели не видели? Маленькая такая, с кудряшками, на Золушку похожа. Она ж его жена бывшая.
– Они разве были женаты?
– Ну жили – какая разница? Жили в гражданке, кого это сейчас колышет?
– А ребенок? Вы сказали – ребенок на фотографии? Чей он?
– Да их. Маленький такой карапуз на снимке, годовалый, наверное. Что вы на меня так странно глядите?
– Ничего, – ответила Катя, – просто вы сказали мне потрясающую новость. А куда же он делся? Ведь у Марты нет никакого ребенка, она одна, у нее только жених.
Чайкин снова пожал плечами:
– Я не знаю. Я вообще у них всего три дня живу. Дергачев о себе особо не распространяется. Я тут пару слов ляпнул насчет девицы его на фото, ну похвалил, так он мне снова едва в зубы не въехал. Ну, потом пивка дернули, помирились. Он так вообще-то ничего, но иногда на него словно что-то находит.
Из тумана окликнули Чайкина – звали расписаться в протоколе за понятого. Появился Катюшин. Катя все прочла по его лицу и решила пока не лезть с вопросами. Если надо, и так скажет.
– Глухо у соседей. – Катюшин вытер со лба капли пота. – Все на рынке были. Никто ничего. Моя хата с краю. Вот заразы! Ну, что молчишь, ромашка? Презираешь, не удостаиваешь внимания? Думаешь, ты умная, ты права была, ты предупреждала, а Катюшин, придурок круглый, слушать ничего не хотел, ушами хлопал?
– Не пори ерунду, Клим.
– Поймаю – убью эту тварь! А там пусть хоть к стенке меня ставят самого. Свинца у меня, падаль, досыта наглотается!
– Сначала поймай. И прекрати истерику. – Кате было неприятно видеть Катюшина вот таким. – Возьми себя в руки, ну!
– Не кричи на меня.
– Я не кричу. Я хочу, чтобы ты успокоился, не психовал. Истерикой все равно никого не воскресишь и ошибки не поправишь. Что сделано – то сделано. Ты просто сам для себя сейчас должен понять, Клим. Не молоть языком, как раньше, не валять дурака, а понять.
