Жара - Славкина Мария Владимировна (книги онлайн полные версии txt, fb2) 📗
Анна удивленно подняла брови.
– Не удивляйся, не удивляйся. Между нами остается много недосказанного. Давай сделаем так. Приезжай ко мне на работу в воскресенье. Я все равно в этот день работаю. Сначала обсудим дела грешников из окружения Розенфельда, а потом – и научную работу товарища Захарьиной. Ну как, идет?
– Конечно, идет, – согласилась Анна, – только ближе к вечеру желательно было бы мне освободиться. Родители с дочкой приезжают из Питера. Кончилась жара. Такое вот радостное событие.
– Ну, конечно, Анюта, о чем ты говоришь. Подъезжай ко мне часам к 11. Думаю, за час-полтора мы управимся. Как муж-то, Анна Германовна? Он ведь здорово помог нам во всей этой розенфельдовский истории.
– Да, на работе у Федора все в порядке. В Юнгфрау идет тотальная проверка оборудования. Уже понятно, как это все проворачивалось.
– Ну а дома как?
– Да все ничего, только Федя очень скучал без Верочки и, представьте себе, без моего папы. У них установилась какая-то особая идейная и чувственная близость. Я побегу, Анатолий Борисович.
– Ну, Анюточка, с богом, – сказал пребывавший в отличном настроении шеф.
Суббота, 28 августа
В допросной присутствовали Захарьина, Трефилов и Анохин. Дежурный ввел Кляйна, который не потерял ни спокойствия, ни выправки, ни изящных манер. Анна решила форсировать эндшпиль затянувшейся партии.
– Гражданин Кляйн, – сказала она, – для начала я ознакомлю вас с результатами экспертизы обуви.
– Так я и знал, – зло усмехнулся Игорь Юлианович.
– На вашей обуви обнаружены следы крови убитого Розенфельда. Вы должны учитывать то обстоятельство, что кровь трудно смыть, отскоблить практически с любого материала, а уж с замши и кожи тем более. Ваша обувь буквально напичкана кровяными следами. Причем, как утверждают эксперты, кровь попала на ваши ботинки при выстреле в живого человека. В живого Розенфельда. Брюки и рубашку вы предусмотрительно выбросили, а вот туфли пожалели. Мы знаем, почему вы так поступили. С учетом представленных доказательств, а сюда входит еще и сумка с деньгами, спрятанная на вашей даче, вы признаетесь, что это вы убили Розенфельда Владимира Борисовича вечером 5 июля сего года?
– Мне нужно подумать, – сказал Кляйн.
– Хорошо, – согласилась Захарьина.
Напряженное молчание длилось несколько минут. Наконец Игорь Юлианович произнес:
– Я добровольно и чистосердечно признаю, что это я вечером 5 июля убил тремя выстрелами в грудь гражданина США Владимира Розенфельда. Если бы такое было возможно, я убил бы его еще раз. Ни о чем не жалею и ни в чем не раскаиваюсь. Розенфельд был подонком и получил по заслугам.
– Игорь Юлианович, – мягко перебила его Захарьина. – Нужны определенные детали. Где орудие убийства? Я так понимаю, это ПМ с глушителем?
– Вы все правильно понимаете, госпожа следователь, хотя подождите, я теперь ведь должен называть вас гражданкой?
– Не стоит, – спокойно ответила ему Захарьина. – Так где пистолет?
– Смешно сказать, – ответил Кляйн, – он в летнем сортире на моей даче. Есть там такой в углу участка.
– Ой, – вздохнул Анохин.
– Ничего, ничего, Андрей Алексеевич, заказывайте специальные службы и продолжайте поисковую операцию. Понятым, конечно, будет противно. Игорь Юлианович, прежде, чем вы перейдете к письменному изложению вашего чистосердечного признания, поясните нам мотивы, толкнувшие вас на столь дерзкое преступление.
– Мотив был один. Это месть за любимую женщину и за те издевательства, которым он ее подвергал.
– Игорь Юлианович, не проще было бы просто вырвать Татьяну из лап этого чудовища?
– Вы понимаете, – ответил Кляйн, – Таня была в капкане. И я ничего не мог с этим поделать.
– Вы бы не могли хотя бы в общих чертах обрисовать следствию ту ситуацию, которую вы называете капканом?
– Госпожа следователь, – сказал Кляйн, – зачем вам это? Поймите, я пошел на убийство человека. Конечно, главным образом из мести. Но в то же время и для того, чтобы вырвать Татьяну из этой страшной ситуации. Вы же предлагаете мне фактически сдать ее. Как это вы выражаетесь – в руки правосудия. Давайте обойдем этот вопрос, тем более что я все признаю, все беру на себя и ни от чего отказываться на суде не собираюсь.
Захарьина задумалась.
– Игорь Юлианович, для того, чтобы раскрыть дело во всей его полноте, я должна знать все обстоятельства, толкнувшие вас на столь страшное преступление. У меня такое впечатление, что вы кое-что знаете обо мне от вашей любимой женщины. Вы ведь слышали, что я вытащила ее из уголовного дела об убийстве профессора Николая Верта. Она проходила как свидетель. Из этого можно сделать вывод о том, что я не являюсь кровожадной стервой, более того, я чувствую, будто бы принимаю участие в судьбе непутевой Тани Волковой.
При этих словах Кляйн покраснел.
– Я знаю обо всем этом.
– Пока еще не ясно, в какой форме и когда будет представлено дело о злоупотреблениях в московском представительстве компании Колорадо Текнолоджис. Мы сейчас рассматриваем очень важную, но всего лишь одну из составных частей этих нарушений и преступлений. Я всеми силами постараюсь помочь запутавшейся женщине, но по поводу ваших приключений я должна знать все.
Кляйн угрюмо молчал.
– Гражданин Кляйн, – атаковала Захарьина, – давайте поступим так. Я сформулирую свою версию по поводу капкана, в котором находилась Таня Волкова, а вы дадите мне знать, на правильном ли я пути.
Кляйн отвернулся в сторону окна.
– По моему мнению, Розенфельд поймал Татьяну на некоем служебном проступке, по существу, равном преступлению. Я думаю, что в какой-то момент она подделала его подпись на некоем важном документе, и эта подделка сыграла очень негативную роль для деятельности вашего представительства.
Кляйн молчал.
– Еще я думаю, – продолжала Захарьина, – что подпись была подделана на документах, которые позволили вашим жуликам за спиной Розенфельда подсунуть контрафактное оборудование, а конкретно бракованные превенторы. Я права? – Голос Захарьиной звенел в тяжелой густой тишине.
И тут произошло непредвиденное. Кляйн обоими кулаками ударил по столу старшего следователя по особо важным делам.
– Будь они все прокляты, – заорал он. – Розенфельд развел дикий бардак в офисе. На работе бывал редко. Корреспонденции много, он сам заставил Таньку изображать его подпись. Так, пользы ради, для экономии времени. Доверием девочка пользовалась неограниченным. Сначала согласовывала такие номера по телефону, ну а потом он разрешил проявлять инициативу на не слишком важных документах. Всякие отписки, распоряжения и тому подобное. Вообще-то Таня – чудо природы. Она, например, копирует мою подпись так, что я не могу отличить, моя эта подпись или подделка. Криминалисты замучаются. Никаких остановок, все на одном дыхании, движении, все очень точно. Так вот, этот негодяй Петя Брахман примчался как-то к ней, когда Розенфельд отсутствовал, и заорал, что все пропало, что срывается большой проект из-за того, что мы не подготовили вовремя необходимые документы. «Что будет, что будет», – рыдал Петя. Эта дура, добрая душа Танечка, спросила, подписаны ли документы или завизированы ли документы Брахманом. Он сказал, что конечно, и показал свои закорючки. Тогда Таня, ничтоже сумняшеся, предложила подмахнуть бумаги за Розенфельда, что и сделала с присущим ей мастерством. Что она натворила, поняла только, когда гад Розенфельд разоблачил эту аферу и выкатил свое обещание посадить ее к чертовой матери. Ну вы понимаете, все это шло на фоне нашего с ней романа. Вот такая картина. Но все равно, я надеюсь на вас. Надеюсь, что вы пощадите Татьяну в рамках возможностей, допускаемых законом.
Анна сухо сказала:
– Продолжим. Попытка вырвать Таню из лап Розенфельда была единственным мотивом совершенного вами преступления?
– Главным, но далеко не единственным. Вы себе не представляете, как трудно иметь дело с наглой надменной мордой, с человеком, который вообразил себя фараоном, а когда-то был твоим близким институтским другом. Откуда мы все могли предположить высокомерие, заносчивость, цинизм и откровенную грубость, которые проявились в Розенфельде образца XXI века. Он же был хорошим милым парнем. Ну, конечно, были у него свои заносы, но это был мой друг, которому я всецело доверял и которого очень любил. Моя ненависть к нему зашкаливала. Знаете, есть поговорка – из грязи, мол, в князи. Вот это про Вову Розенфельда. Терпеть его было невозможно. Я всю ночь думал в камере, что, наверное, убил бы гада даже вне истории с тем, как мы делили Таню. Ни о чем не жалею.
