Флердоранж – аромат траура - Степанова Татьяна Юрьевна (бесплатные онлайн книги читаем полные версии TXT) 📗
– Видишь ли, Сережа, – Салтыков обнял его за плечи. – Вчера я был просто не в себе, я погорячился. Меня до крайности возмутила та нетерпимость и та бесцеремонность, с которой… О, наши с тобой предки, Сережа, никогда бы не позволили так с собой обращаться в стенах своего родового имения. Но мы, конечно, люди совсем иной эпохи. А здесь у нас, на нашей многострадальной Родине, видно, так уж принято теперь… Нет, Сережа, что хочешь говори, а большевизм, патологический, утробный большевизм на бытовом уровне все еще не изжит. Да-с… И это меня очень огорчает. Ты, конечно, сейчас спросишь – звонил ли я адвокату. Нет, я никуда пока еще не звонил. А вот мне звонили.
– Из милиции?
– Нет, представь себе, из политсовета движения «Евразийское наследие».
– Монархисты?
– Мне предложили войти в политсовет. Переговоры-то об этом давно шли. А на днях у них должен состояться учредительный съезд. Я сказал, что должен обдумать это предложение. И тут возникает серьезная дилемма, – Салтыков закусил нижнюю губу. – Они кое в чем страшные консерваторы, ортодоксы. У них самые тесные связи с церковью, а она некоторые вещи считает в числе смертных грехов – ну, ты не маленький, догадываешься. Но кто не грешен в этом мире, господи? Я, наверное, самый большой грешник из всех, я все сознаю. Но если только до них дойдут слухи о том, что я замешан в какую-то историю с…
Мещерский ждал, что он скажет «с убийствами», а может, даже и «с поисками клада», но Салтыков закончил с нервной усмешкой:
– С неким юным и прекрасным созданием…. Ну, ты меня понимаешь? Вчера я вел себя очень неосмотрительно. Я был в ярости. И… и большое тебе спасибо, что ты не позволил мне наделать еще больших глупостей. Ты и Анечка удерживали меня, а я… Словом, я приношу тебе свои извинения за свое вчерашнее поведение. Готов повиниться и перед Аней. Они вчера с Иваном так неожиданно покинули меня – я даже не успел сказать Аннушке, что я… – Салтыков вздохнул. – Она мой друг – искренний и преданный. И я знаю, она желает мне только добра. Такие женщины, Сережа, сейчас большая редкость. Они наше фамильное достояние. Кстати, ты не знаешь, где она может быть?
– Кто, Аня?
– Да. Я звоню ей с утра. Дома никто не отвечает, а в ее антикварном магазине мне сказали, что она на работу не пришла.
– А ты звонил ей на мобильный?
– Он отключен, судя по всему. Жаль. Я бы хотел принести милой Анечке свою повинную голову – как говорится, которую меч не сечет, – Салтыков улыбнулся.
– А как же этот парень, этот Леша Изумрудов?
– Я тут поразмыслил, ночь выдалась бессонная, знаешь ли… Ну что мальчику может грозить? – Салтыков пожал плечами. – За ним же нет никакой вины. Все должно выясниться само собой.
– Значит, мы не поедем в отделение милиции выручать его?
– Пока нет. Ты видишь – сейчас я не могу, я занят. Малявин звонил утром, он задерживается. У него какие-то личные обстоятельства непредвиденные. Я не могу все здесь бросить на самотек. И потом, мне так и хочется поработать, я все же инженер в прошлом, и неплохой, надо думать.
– А насчет охранного агентства ты хотел…
– Ах да, помню, конечно, – Салтыков устало улыбнулся. – Но после, хорошо? А пока пойдем, я покажу тебе, чем мы тут занимаемся.
– Роман Валерьянович, опять вода под фундаментом! Вчера откачивали, а сегодня опять скопилась. Начали качать, а там даже и не вода, а грязь, жижа одна идет пополам с гнилым илом. Эту дрянь в пруд сбрасывать, как мы раньше делали, – себе дороже, – к Салтыкову подошел бригадир рабочих. – Пойдите сами гляньте.
– Сережа, пойдем посмотрим, в чем там проблема, – Салтыков сразу оживился – неприятная тема с объяснениями была исчерпана. Он повлек за собой хмурого Мещерского по аллее в направлении Царского пруда. – А что, если в овраг сделать сброс, где свалка? – повернулся он к шагающему за ними по пятам бригадиру. – Все равно там все засыпать будем полностью, новый грунт возить.
На берегу пруда земляные работы (в чем конкретно они заключались в тот, первый момент, Мещерский так толком и не понял) шли на участке, где в оные времена располагался павильон «Версаль». От его фундамента остались всего несколько плит, да и те почти полностью были скрыты наносным илом, мусором и грязью. Оглядевшись, Мещерский заметил, что берег Царского пруда был низкий и сильно заболоченный. Чтобы привести его в норму, надо было бы вогнать сюда не одну тонну песка. Но пока здесь, напротив, отчего-то только выбирали грунт – вернее, жидкую липкую глину. Какой-либо логики и целесообразности Мещерский во всем этом не видел.
Салтыков размашистым решительным шагом направился к рабочим, жестами показывая, куда отводить толстую пластиковую трубу, по которой мощный электрический насос гнал глину в отвал. Работяги закивали, подцепили скоренько к трубе трактор и поволокли ее прочь от пруда в сторону небольшой рощи, росшей по склону неглубокого оврага, где еще во времена психиатрической больницы была свалка.
Спустя четверть часа насос снова заработал. Двое работяг спустились в овраг: под напором жидкой грязи труба так и ходила из стороны в сторону, грозя в любой момент лопнуть, не выдержать. Ее надо было укрепить специальными стальными скобами.
– Роман, а не проще ли не мучиться так, не вычерпывать это болото, – заметил Мещерский, когда Салтыков вернулся, – и восстановить этот самый «Версаль» где-нибудь левее или правее, где посуше? Вон, кажется, место подходящее, на пригорке.
– Нет, тогда сразу нарушится вся планировка, весь усадебный ландшафт, – Салтыков улыбнулся, покачал головой. – Я не хочу вносить в план Лесного какие-то изменения. Я, Сереженька, не строю, как это сейчас называется… новодел. Я хочу до малейшей детали восстановить здесь все так, как это было два века назад.
– Но ведь и в восемнадцатом, и в девятнадцатом веке здесь постоянно что-то перестраивали, меняли, копали. Вносили изменения и в облик дома, и…
– Надо же, – Салтыков, явно не слушая, рассеянно улыбаясь, названивал кому-то по мобильному, – Анечкин телефон до сих пор не отвечает. Да что ты будешь делать? Где же она? Может быть, в метро едет? Там связи нет. Знаешь, Сереженька, а я до сих пор еще ни разу не спустился в Московское метро. А так хочу его увидеть – особенно все эти старые станции в сталинском стиле. Кстати о стилях… Ты видел дом, в котором живет Аня? Он наверняка тоже эпохи этого вашего «съезда победителей», которых потом всех расстреляли. С виду – настоящая трущоба. Как это ужасно, что потомки такого славного гордого рода вынуждены жить в такой дыре. Я думал об этом сегодня ночью с болью в сердце. И, знаешь, кое-что придумал. Только вот сначала хочу с тобой посоветоваться… Что, если мне оказать им по-родственному помощь в этом вопросе?
– В каком вопросе? – не понял Мещерский.
– Ну, я имею в виду покупку новой квартиры в хорошем благоустроенном районе, – Салтыков прищурился. – Я, естественно, возьму на себя оплату всех расходов. Думаю, Анечка будет довольна.
– Об этом надо с Иваном разговаривать. Они вместе живут, в одной квартире, – Мещерский помолчал. – Но с ним говорить на эту тему я бы тебе не советовал.
– Почему? – Салтыков искренне удивился.
– Иван вряд ли примет от тебя такой щедрый подарок. И сестре не позволит. Ты меня извини, Роман, но я бы на твоем месте вообще бы при нем об этом даже не заикался.
Салтыков вскинул светлые брови, вздохнул, развел руками.
– Да, ты, наверное, прав. Я не подумал. Но поверь, я от чистого сердца, из самых лучших побуждений. У меня есть деньги, и я хотел… Я очень хотел помочь близким мне людям, родственникам, друзьям.
Послышался какой-то шум – рабочие столпились у ревущего насоса, громко, возбужденно переговаривались, тыча руками куда-то вниз, себе под ноги.
– Роман Валерьянович! Идите сюда скорее! Вроде бы есть что-то. На кирпичную кладку смахивает, – крикнул во всю мочь своих прокуренных легких бригадир.
Салтыков быстро направился к ним, Мещерский подошел тоже. Насос теперь работал в траншее, вырытой, по словам бригадира, для того, чтобы тоже отвести лишнюю воду. И вот на дне этой траншеи или ямы среди вязкой коричневой грязи действительно что-то виднелось. Работяги подтянули шланг, струей чистой воды из пруда смыли слой глины, и в открывшейся промоине Мещерский ясно разглядел выщербленные кирпичи. Мгновение – и жидкая грязь снова затянула кладку.
