Игра в отрезанный палец - Курков Андрей Юрьевич (читаем книги онлайн .txt) 📗
Взяв чашечку кофе и понравившуюся ему белую конфетку-мышку за десять пфеннишек, он присел за столик лицом к площади. Конфета оказалась немецкой пастилой, сладкой и нежной.
Посидев с полчаса, Ник вышел на площадь. Уже капал дождь, но капли показались Нику теплыми. Он пошел дальше и увидел желтый рожок почты.
Захотелось написать письмо Тане и Володьке, и он зашел внутрь. Купил конверт и маленькую пачку почтовой бумаги, купил марку для России и стал у высокого стола.
"Дорогие мои Таня и Володька!
Я все время думаю о вас, как вы там? Что делаете? Не холодно ли вам на даче? Переезд немного затягивается, но я уверен, что через месяц-два буду встречать вас в Киеве. У меня все в порядке. Не болею. Можно сказать, что путешествую по Европе. Здесь интересно, но без вас скучно. Когда-нибудь мы вместе приедем сюда, и я поведу вас в кафе, где полчаса назад пил кофе и ел немецкую пастилу.
Держитесь. Если станет холодно — одолжите у родни денег и снимите где-нибудь квартирку. Как только смогу — отправлю вам деньги".
Ник вздохнул и тщательно замарал ручкой последнюю фразу про деньги. Даже при самом большом желании деньги отсюда в Саратов послать он не мог.
«Люблю, целую, привет всем, Ваш Ник».
Подписал конверт, заклеил. Прошелся языком по обороту почтовой марки, потом заметил, что рядом стоит специальная мокрая подушечка.
Вышел на улицу с письмом в руке. Постоял перед желтым почтовым ящиком, вделанным в стену почты. Постоял и пошел дальше, держа письмо в руке.
Капал дождь, монотонно и ненавязчиво, словно туча всерьез взялась за экономию дождевой воды.
Пальцы сжимали письмо и словно ощущали идущее от бумаги тепло. Это было его тепло, которое он хотел отправить своим. Хотел и боялся. Понимая, что нельзя это делать. Понимая, но все-таки думая, что ничего страшного не произойдет, если получат они от него весточку. Ведь ничего о своих делах в Германии он не написал, вообще ничего конкретного не написал. Это, может, даже испугает Татьяну, заставит задуматься. Но зато она узнает, что все у него в порядке, что он помнит о них.
«Брошу в следующий ящик», — решил он.
Но и мимо следующего почтового ящика Ник прошел, не остановившись.
Уже и тепло от письма не ощущалось сжимавшими его пальцами. Уже капли дождя запятнали голубизной тонкую бумагу конверта. Поднеся к глазам, он увидел сквозь полупрозрачность мокрой бумаги написанные им строчки.
Тяжесть, возникшая в душе, заставила стиснуть зубы. Позади остался еще один почтовый ящик. Впереди оканчивался Ойскирхен и начинался лес.
Ник повернул назад. Письмо уже почти полностью промокло под редким дождем.
Оно вдруг выскользнуло из руки и упало на мокрый асфальт. Ник остановился над ним, постоял пару минут и пошел дальше, оставив его на асфальте.
Сахно вернулся около десяти вечера. Ввалился в квартиру, едва стоя на ногах, веселый и заторможеный. Ник заметил из окна, что машину он оставил прямо у парадного.
— Ты что, не мог ее за дом поставить? — спросил он.
— Мог, — сказал Сергей. — Какая разница?
— А кому понравится, когда под парадным стоит катафалк?
— Давай пятьдесят марок — и поставлю!
— А что, ты уже все потратил?
— Нет, не все. Но деньги нужны!
— А за десять поставишь? — спросил Ник.
— За двадцать Ник протянул напарнику двадцать марок. Тот взял и с ухмылочкой, шатаясь, вышел.
Выглядывая из окна. Ник рассмотрел в свете фонаря, что у похоронного лимузина разбита левая фара.
Получив на прощанье от английского паспортного контроля треугольную печать в загранпаспорт, Виктор прошел на посадку. Ждать пришлось недолго, и уже через пятнадцать минут он, прищелкнувшись ремнем безопасности к креслу, сидел у окна «Боинга-737», встречая уставшим взглядом заходивших в салон самолета пассажиров.
Смотрел на их лица и словно не видел их. Усталость, озадаченность и разочарование командовали его настроением. Это все, что принесли ему последние два дня пребывания в Англии, два дня, на которые он очень надеялся.
По салону прошла стюардесса, строго проверяя взглядом прищелкнутость каждого пассажира к своему креслу.
Виктор выглянул в окно. Аэропорт Гэтвик стал медленно отъезжать от самолета. Самолет повернул налево, и здание аэропорта исчезло, осталось с другой стороны.
Через три с половиной часа он будет в Киеве, еще через два часа окажется в своем кабинете и, должно быть, сразу позвонит Георгий, которому рассказать будет почти нечего. Впрочем, судя по тому, что все-таки стало известно Виктору, Георгий сможет гораздо больше рассказать ему.
В Кембридж Виктор рискнул приехать сам. Проходя по улице, он заметил бюро туристической информации, на стеклянной стенке которого среди прочего было написано «Говорим по-русски». Там Виктору и объяснил молодой парень с заметным акцентом, как проехать в Кембридж и где найти этот колледж. Выйдяиз поезда в Кембридже, Виктор почти сразу услышал рядом русскую речь. У двух молодых женщин он и спросил о нужном колледже, и они быстро объяснили ему, как туда пройти, а потом даже предложили свою помощь. Ведь колледж был недалеко, а у них имелось достаточно свободного времени. Обе были аспирантки в Кембриджском университете.
Одна — химик, вторая — биолог. Виктор даже не спросил, как их звали.
Проведя его в колледж, они нашли «стафф-рум» — учительскую, где и подождали перерыва между занятиями. Дежурный по учительской — молодой парень в легком свитерке с какой-то эмблемой на груди — налил им из стоявшего там титана кофе и предложил печенья.
После раздавшегося звонка в учительскую стали заходить преподаватели.
Парень, которому женщины объяснили, кого ищет Виктор, подвел к нему коротко постриженного высокого мужчину в круглых очках. Этот мужчина, оказавшийся профессором, и объяснил, что вчера за Броницким-младшим приехала машина из посольства и забрала его прямо с занятий. Что-то случилось с его матерью, и он срочно вылетел в Киев. Больше профессор ничего сказать не мог.
Поблагодарив добровольных помощниц, Виктор вернулся на вокзал и поехал обратно в Лондон. Из своего номера позвонил Вике в посольство, попросил о встрече. Украинское посольство оказалось рядом, тут же, в районе Кенсингтон.
Вика встретила его на улице возле старой почерневшей церкви, мимо которой он ходил на заседания конференции. Прошлись двумя узкими улочками, перешли еще одну авеню и снова углубились в район невысоких трех-четырехэтажных домов и маленьких магазинчиков. Спустились по лестнице в подвальчик. Это был визовый отдел посольства. Она кивнула пожилой женщине, сидевшей за приемным окошком. Та открыла двери.
На втором этаже Вика предложила Виктору зайти в свой кабинет. Там он и рассказал о своей поездке и спросил, что случилось с матерью Броницкого и когда вылетел в Киев сын.
Вика вполне искренне пожала плечами, сказала, что первый раз слышит фамилию Броницких и вообще ничего об этом не знает. Попросила подождать, а сама на минутку вышла.
Виктор сидел в ее маленьком кабинете минут пять. Успел осмотреться и даже заметил трещинку на стекле единственного окна в этой комнате. Кабинетик был бедноват, ни компьютера, ни современного телефона. На стенке — портрет Шевченко и большой рекламный календарь какой-то западной рок-группы.
Вика вернулась вместе с невысоким плотным мужчиной лет пятидесяти.
Недоглаженный черный костюм сидел на нем как-то неуклюже, верхняя пуговица белой рубашки была расстегнута, а узел темно-зеленого галстука ослаблен, словно этот человек страдал от астмы и ему постоянно не хватало воздуха.
— Никто у нас ничего не знает об этом Броницком, — сказала Вика. — Расскажите, пожалуйста, еще раз нашему сотруднику о том, что вам сказали в колледже. — Плачинта Александр Иосифович, торговый атташе, — представился мужчина.
Виктор рассказал ему все, тот покивал и вышел. Вернулся через десять минут, за это время Виктор успел выпить чаю, предложенного Викой.
