Готическая коллекция - Степанова Татьяна Юрьевна (хорошие книги бесплатные полностью .txt) 📗
Кравченко шумно, как кит, нырнул, снова с удвоенной силой и азартом ударив по воде руками и грудью. Катя видела, как на том берегу Линк застыл на месте, цепляясь за дверной косяк, так и не отважившись спуститься к воде.
В темноте послышался шорох – мокрый Кравченко в камышах выбирался на берег. У Кати не было слов! От страха или от душившего ее смеха – она так и не поняла.
Через много-много дней она вспомнила эту ночь и этот пруд. И Драгоценного В.А. – мокрого как мышь и торжествующего. Они умчались оттуда, как воры. Бежали всю дорогу, чтобы Кравченко не замерз и не схватил воспаление легких. В гостинице взлетели вихрем по лестнице, едва не сорвали дверь с петель и в изнеможении рухнули на кровать (покрывало потом пришлось сушить в ванной). И вот именно тогда у Кати впервые появилось ощущение, что черта под всей этой историей ПОЧТИ подведена. Ах, если бы она только знала, сколько еще событий скрывается за этим коротеньким словечком!
А наутро, в половине восьмого, разбуженная солнечными ласковыми лучами, Катя, бодрая и отдохнувшая, спрыгнула с постели, нацепила первое, что попалось, – футболку Кравченко, подняла жалюзи и распахнула окно.
– Доброе утречко, – послышался снизу дребезжащий старческий голос. – Новость-то слыхали, нет? В поселке-то говорят – взяли вроде вчера насильника-то, душегуба-то этого. Чтоб его, паразита, пополам поезд переехал! Вроде участковый наш постарался, молодец парень, давно пора. Милиции снова в поселке – тьма-тьмущая. Вот какие дела-то, красавица, на белом свете творятся, а ты спишь!
Во дворе, под самым Катиным окном, стоял Баркасов. Забыв про свою метлу, он настороженно, с любопытством смотрел на улицу, качая головой и тяжко вздыхая.
Глава 30
ПОЧТА
Следовало отыскать Катюшина. И немедленно. Однако улизнуть по-тихому из гостиницы не удалось. Внизу Катя наткнулась на Юлию.
– Без завтрака? Куда? Не пущу, нет и нет. – Юлия шутливо расставляла руки. – Эти два гаврика улимонили спозаранку, а теперь и ты еще. На хоть кофе выпей с бутербродами. Все уже на столе. К участковому торопишься за новостями?
Катя кивнула: врать и отнекиваться было глупо.
– Что-то не нравится мне это, – сказала Юлия, сразу помрачнев. – Очень даже не нравится. Я, конечно, двумя руками за то, чтобы этот кошмар закончился. Но чтобы закончился вот так – нет уж, дудки. Я за справедливость.
– Но Дергачева пока что никто ни в чем не обвиняет. – Кате было неловко. Врать все же приходилось.
– Ну да, держи карман! Мне вон Илюшка мой поведал, как его Клим в гараже долбал. При тебе, кстати, это было, да, – Юлия скользнула по Кате взглядом. – Зря вы с ним так. Несправедливо. Я своего Илью знаю. Он, конечно, не подарок, и закидоны у него разные, и характер не сахар, и на сторону он, паршивец, иногда гуляет. Но чтобы это, вот то самое… эта мерзость… Да как у Клима мозги-то только повернулись обвинять его! Зря вы это, зря. Ты-то правда, что, с тебя какой спрос, а вот с Клима спрос особый. Он ведь наш, здешний. И я с него за Илюшку своего еще спрошу. Будь спокойна.
– Я спокойна, – ответила Катя, подавленная натиском темпераментной собеседницы. После такой отповеди столь радушно предложенный завтрак не лез в горло.
– Да ты что? Обиделась на меня, что ли? Ой, – хмыкнула Юлия, – это ты брось. Я тебе-то отчего это все говорю? Потому что ты – это ты, ты – это не он. Ты искренне помочь нам хочешь. И нас тебе жалко. И Крикунцову ты жалела, что я, не видела, что ли, какие вы с твоим-то тогда в гостиницу вернулись? И не глупая ты вроде, думаешь сначала, а уж потом – раз, два, с плеча и по лбу, – Юлия снова окинула Катю с ног до головы пронзительным взглядом. – Я тебе вот что скажу, и это чистая правда: попридержи Клима, а то беды не миновать. Я не знаю, какая муха его укусила, что он вдруг ни с того ни с сего Ивана в потрошители записал, только он крупно не прав. И сам это потом поймет. Но когда он поймет и до его начальства это дойдет – тогда уж поздно будет. А к тебе он неровно дышит. Я давно уже заметила, на что наш Климчик губы свои раскатал. Только это, может, сейчас и как раз то, что надо. По крайней мере тебя-то он выслушает. А ты скажи ему – так прямо и скажи: «Дурак ты Клим, дурак, идиот и простофиля».
Катя слушала ее и думала: знала бы она. Знала бы, кто всю эту кашу заварил!
– Ладно, я попытаюсь, – сказала она, поднимаясь.
– Правильно, попытайся, да обаянием, обаянием ему прямо по башке его глупой трахни, не стесняйся, муж не узнает. Что узнаешь, расскажешь потом?
– Конечно. Спасибо за завтрак. Я пошла.
– Если что, потом еще раз вместе сходим. Да не к Катюшину уже, а прямо к его начальнику. Если Марта заедет, и она с нами пойдет. Иван ей не чужой. Мало ли что там между ними было, а несправедливости в отношении человека допускать нельзя.
– А что между ними было? – наивно спросила Катя.
– Долго рассказывать, потом, – Юлия вздохнула. – Несчастный он парень, Иван. Его пожалеть надо, а не в тюрьму пихать. Но разве ж они что-то понимают? Это только женское сердце способно понять. Тонкая душа.
Катя быстро шла по поселку. Площадь, залитая утренним солнцем, снова была пуста и безлюдна. Ни торговых палаток, ни машин, ни шумной толпы. Мусор и тот почти весь уже убрали за ночь. Сколько же перемен несет с собой новый день – просто чудеса. И то, что вчера еще казалось таким реальным, таким осязаемым – горы ящиков со свежей рыбой, вереницы трейлеров, разноязыкая толпа, наводнившая поселок, – наутро исчезло, словно испарилось. Будто и не было двух этих ярмарочных дней в Морском, принесших такое веселье, такой страх и такую печаль.
На дверях опорного пункта висел замок, как на сельском амбаре. Даже крупнее и страшнее. Не видно было нигде поблизости и мотоцикла. Катя не пала духом и сразу же двинулась на поиски улицы Баграмяна – адрес участкового смутно брезжил в ее мозгу, при ней Клим называл его Чайкину.
Узкая улочка, затененная старыми яблонями, склонявшими свои ветки, усыпанные недозрелым белым наливом, начиналась сразу за углом почты. Пройдя по ней, Катя поначалу не встретила никого, кроме кур, рывшихся в траве у забора и склевывавших сквозь штакетник смородину с кустов. А потом набрела на копавшегося в своем гараже пенсионера. Обливаясь на жаре потом, он подкачивал колесо своего старенького «жигуленка». От него Катя и узнала, что участковый снимает комнату совсем рядом, у Сидоренковых, через три дома.
Старый двухэтажный дом с круглым «мезонином», явно еще немецкой кладки, прятался в глубине такого же старого разросшегося фруктового сада. Новый синий штакетник густо оплетал шиповник. В его цветах гулко жужжали пчелы. А возле калитки росли чудесные, смахивающие на оранжевые прожекторы подсолнухи. В другое время Катя непременно восхитилась бы и залюбовалась незатейливой простотой и сельским уютом жилища Катюшина. Но сейчас ей было не до яблок и подсолнухов. Она долго и громко стучала в запертую калитку в надежде вызвать кого-то из хозяев Сидоренковых или же из новых жильцов. Но, кроме басистого ленивого лая дворовой собаки, ничего не услышала.
Она плюнула с досады и решила снова вернуться к опорному – а вдруг Катюшин уже там? И вообще – где его носит с утра? И где сейчас Дергачев – уже в КПЗ, в том «пенале», так испугавшем своей теснотой и клопами Чайкина? Или же подозреваемого еще вечером забрали с собой в Зеленоградск вызванные оттуда оперативники? А Катюшин тоже уехал туда и еще не возвращался?
Катя ругала себя на чем свет стоит: вместо того, чтобы целое утро носиться по поселку, надо было прямо в гостинице переговорить с Чайкиным! Он наверняка уже на кухне – Юлия лодырей не держит. И уж он-то точно знает, где его соседи по дому. Интересно, ночевал ли Катюшин среди своих роз и подсолнухов? А может быть, вместе с опергруппой ночь напролет искал какие-то улики, чтобы уж окончательно и бесповоротно предъявить Дергачеву обвинение? Может быть, они даже проводили обыски? Но где? Не в этой же рыбацкой хижине, где Дергачев жил на виду у всех бок о бок с участковым?
