Грешная женщина - Афанасьев Анатолий Владимирович (книги онлайн полностью бесплатно TXT, FB2) 📗

— Нет, не я, — Башлыков пригладил чубчик. Я по чужим снам не шляюсь.

— Интересно, что может сниться такому, как ты. Кроме голых телок, я имею в виду?

Башлыков задумался, честно вспоминая. Пожалуй, был всего один сон, который преследовал его постоянно. Он замахивался, а рука беспомощно опадала. И враг, крутомордый, белозубый смугляк, тщась, тешась, аккуратно вспарывал ему вилкой грудь. Но это был сон погони, не человеческий сон.

Он поднял разомлевшую Людмилу Васильевну на руки и отнес в комнату. Хотел помочь ей раздеться, но она капризно его оттолкнула.

— Грязный насильник, — сказала она, — сам жри всякое дерьмо.

Он сел на стул и наблюдал, как она освобождается oт одежды. С юбкой справилась отлично, но блузку ухитрилась затянуть на голове, как тюрбан, и, ослепленная, со стоном рухнула на кровать. Башлыков не стал дальше ждать и прыгнул на нее, как из засады. Раза два она трепыхнулась, ойкнула и вдруг ровно, в такт ритму загудела какую-то унылую мелодию. Если это была песня, то она успела пропеть ее несколько раз, пока Башлыков насытился. Потом рванул с нее пестрый капюшон, рассыпав по полу две-три блестящих белых пуговки.

— Так я и думала, — сказала она, — типичный буйвол. И бабки, наверное, тоже зажулишь?

— Без бабок не умеешь?

— Без бабок, Гриша, отдаются любимому. А ты мне кто?

— Действительно, кто?

Она не ответила, но глаз ее хитро сверкнул, как у цыганки. Вторично он приладился к ней в ванной, где рьяно соскребал с ее золотистой кожи шелуху прежних совокуплений. Взгляд его налился мутью.

— Миленький, ты что?! Не смотри так!

Он молча развернул ее спиной и вошел в нее с таким напором, что фаянсовая посудина заскрежетала, как на уключинах. Не владея собой, впился зубами в ее мягкий загривок, давясь волосами и собственной желчью. Людмила Васильевна перенесла пытку стоически. Отдышавшись, меланхолично заметила:

— Надо бы прибавить, рыцарь. Как за извращение.

Башлыков выплюнул в раковину кровь.

— Честное слово, Людмила Васильевна, ты мне по душе. Оформляю тебя в гарем.

8

Елизар Суренович придумал себе невинное развлечение: играл сам с собой в «русскую рулетку». Набивал девятизарядный вальтер холостыми патронами и пулял в висок. Каждый раз получалась осечка, и это его радовало. Необыкновенное везение делало его сентиментальным. Он нежно оглаживал пальцами матовое дуло. Перед очередным выстрелом писал завещание. Завещаний набралось уже штук сорок. В них он припоминал разные забавные случаи из своей непростой жизни и делился с потомками сокровенными мыслями. Мыслей было не так уж много, но все были выстраданные. Он создал империю, которую некому было оставить. Благовестов полагал, что это горький удел всех великих. Давным-давно он где-то прочитал: на вершинах духа царит одиночество. Это было чистой правдой. Многое из того, о чем мечтал, он осуществил, но еще больше утратил. Множество людей, лиц, судеб проходили перед его мысленным взором, сменялись поколения, прекрасные женщины превращались в старух, на костях мертвецов взрастала новая юность, но человек по-прежнему оставался подонком. Он не заслуживал того, чтобы о нем пеклись. С той заоблачной вершины, куда поднялся в мечтаниях Благовестов, хорошо было видно, как бессмысленно копошится серая человеческая масса, утопая в страстях, блудодействе и тоске. Но самое обидное и даже унизительное было то, что чем ближе к роковому пределу, тем острее чувствовал Благовестов свое кровное родство с каждой двуногой тварью и с каждой травинкой на земле.

Часто на листках завещаний всплывало имя Алеши Михайлова. Благовестов упрекал мальчика за то, что тот не добил его на болоте. Обращаясь к Алеше, как к сыну, он учил его уму-разуму. Поверженный враг, писал он в завещании, есть не кто иной, как твой завтрашний победитель. Он приползет, когда забудешь о нем, и ужалит в сердце. Добить врага так же важно, как выдавить гной из раны. Тут нельзя полагаться на случай. Ты слишком молод, Алеша, с грустью писал Благовестов, чтобы позволить себе быть добреньким. Добро опаснее зла, и распоряжаться им нужно с предельной осторожностью, как чужим капиталом. Добро — это именно чужой капитал, Алеша, потому что от природы в наследство человек получает только злую силу, которая помогает ему выжить. Добренькие, ласковые дети напоминают овечек, затесавшихся в стаю шакалов, и редко дотягивают даже до брачного периода. Уничтожь врага — вот главный завет наших предков, и если ты способен на это, то со временем принесешь пользу своему роду. Ты можешь возразить, Алеша, что был Иисус и он завещал любовь к ближнему, и это верно. Иисус учил любить, и взял на себя все грехи людей, и погиб от происков коварного врага. Но что он исправил в этом мире? Где посеянные им семена? Может быть, ты находишь их в образах наших невежественных правителей? Или в сморщенных ликах покорно следующих их подлым капризам подданных? О, нет, Алеша! За два тысячелетия христианской эры человек изменился только к худшему. Все примеры светлых подвигов мы черпаем из истории. За последнее столетие не найдется ни одного человеческого деяния, про которое можно без оговорок утверждать: да, вот оно совершено во имя Христа и по его завету. Всякий, по первому впечатлению благородный поступок при ближайшем рассмотрении оказывается продиктован либо корыстью, либо дуростью, либо неуемной жаждой славы. Кровь, дикость и предательство веками тянутся по следу Учителя. И в наши дни, в нашей стране круг бытия наконец замкнулся: героем впервые публично провозглашен чистой пробы человеконенавистник и злодей. Пожалев меня в болоте, меня, который загнал тебя на пятнадцать лет в узилище и изнасиловал твою невесту, ты поступил не просто опрометчиво, а вопреки человеческой природе, проявил малодушие, свойственное лишь обреченным на заклание, и теперь твоя жизнь в моей руке; стоит сомкнуть пальцы, и она превратится в дым.

Страничка завещания кончилась, и в этот раз Елизар Суренович с особым удовольствием пульнул себе в висок холостым патроном. Потом дотянулся до телефона и позвонил Серго, чтобы из первых рук узнать о результатах нелепой разборки. Хозяина в конторе не застал, и дома его тоже не было, трубку сняла его дражайшая супруга Наталья Павловна, к которой Благовестов относился с любопытством. Он знал в подробностях всю историю их брака с Серго и удивлялся, как такой рассудительный, осторожный мужик клюнул на явную подставку, да еще на какую — на бабешку из провинции. Благовестов собирался при первой возможности сойтись с ней поближе, но все случая не представлялось. Серго свою половину никуда не вывозил, а приглашать эту парочку к себе Благовестов не мог — слишком велика для них честь. Но главное было, конечно, не в этом. За последние полтора года Елизар Суренович как-то немного поостыл в отношении прекрасного пола. Не то чтобы утратил мужскую доблесть. Семь с половиной десятков лет не возраст для бойца, но иногда охватывала обидная душевная вялость, и лень было руку протянуть даже к какой-нибудь аппетитной отроковице. Отталкивала, смущала досадная предсказуемость любовного акта. Так или иначе, с прачкой или с богиней, все быстро заканчивалось этим до отвращения примитивным ритмом: туда-сюда, туда-сюда… Постаревшая надзирательница Ираида Петровна Кныш, ответственная за досуг владыки, все ноги себе посбивала в поисках чего-нибудь необычного, остренького, пряного, но и она порой впадала в отчаяние. Прошлым летом, дойдя до крайности, раздобыла двенадцатилетнюю негритосочку, аккуратненькую, грудастенькую, с белыми глазками, похожую на влажную маслину. Сманила негритоску с бразильской выставки ширпотреба, свезла на конспиративную квартиру, накачала наркотиками, на дачу в Барвиху доставила готовенькую, прямо голышом, трясущуюся в похотливых судорогах. Надеялась, наконец-то похвалит. Куда там!

Только зыркнул вишневым оком, процедил сквозь зубы:

— Ну все, Ираидка! Действительно, пора увольнять. На какой свалке ты ее откопала?