Комплекс Росомахи - Зосимкина Марина (книги txt) 📗
принципе, я с ним согласен. Твоя последняя шутка была не очень. Не слишком
смешная, я хочу сказать. Однако ездил я за ним не напрасно, поскольку он мне
подсказал, где тебя можно найти, и вот я здесь. Отличное местечко для
созерцания. Клевое. Приедем как-нибудь вместе.
Это он не спросил. Это он так вслух планировал. Алине стало весело, хотя
она нервничала ужасно. Ну куда они сейчас поедут? И зачем? Лучше бы
поговорить, отношения выяснить.
– Мне сейчас главное тебе одну вещь показать, – прочитал ее мысли Егор. –
Наговоримся еще.
И они отправились караваном в две машины, и ехали довольно долго, но все
же успели до наступления сумерек. Московская промзона, граничащая с зоной
отдыха. Бывает. Егор оставил машину на въезде, Алина пристроила свою
рядышком, и они заспешили по разбитой асфальтовой дорожке вглубь городского
лесопарка. Вскоре они оказались на берегу прудика, обычного, заброшенного,
поросшего камышом и сине-зелеными водорослями.
А в середине этого вполне обычного московского прудика утвердился на
прочных металлических сваях широченный бревенчатый помост. И на помосте
этом был сооружен терем с резными кокошниками крыш, балкончиками,
огороженными витыми балясинами, и фигурными арочками вместо дверей. Только
терем был совсем невысокий, метр в высоту, не больше. Зато он простирался по
помосту вширь и вглубь наподобие крепостной стены. Или это не терем был, а
именно что крепостная стена? Из одной арочки, деловито покрякивая,
выкарабкивалось утиное семейство в составе строгой рябенькой мамаши и
четырех подросших утят, а непосредственно под крепостными стенами
расхаживали, шлепая по струганному деревянному настилу смешными красными
лапами, два селезня и несколько утиных матрон. Остальные члены сообщества
нарезали прогулочные круги, ладными корабликами рассекая серую рябь
прибрежных вод. Приостровных вод, если точнее.
Алина стояла, замерев, как завороженная, не в силах оторвать взгляд от
этой красоты, и вдруг возмущенно ахнула, стремительно развернувшись к Егору:
– Ты украл у меня мечту! Как ты мог! Если бы я знала, что ты так
воспользуешься моей откровенностью!..
– Да ладно тебе, – устало усмехнулся Егор. – Ничего я не крал. На вот,
держи.
Он полез во внутренний карман пиджака, вытянул оттуда сложенный вдвое
какой-то документ с голограммой герба Москвы в верхней части и солидной
фиолетовой печатью снизу и протянул его Алине.
Алина, взяв из его рук сей державный документ, отчего-то сразу не смогла
вникнуть в его содержание и все перечитывала и перечитывала сухой
юридический текст.
Тогда Егор подхватил ее под локоток и подвел к высокой, выше его роста, и
узкой сварной металлической конструкции типа «ферма», зацементированной в
берег пруда, по всей видимости, совсем недавно. К фронтальной части этой
конструкции была намертво приварена толстенькая зеркально сияющая табличка
размером в журнальный разворот, а на табличке было выгравировано
каллиграфически и очень крупно: «Остров «Серая Шейка», частное владение».
– Какое название оригинальное, – сказала Алина.
– Колька Ревякин придумал. Я не мог отказать.
– И что? – спросила Алина безучастно.
– Ничего. Это твое. Это мой подарок. То, что ты держишь в руках, – это
свидетельство на акваторию и на постройку. Все зарегистрировано и оформлено
самым тщательным образом. Видишь ли, Алина, я просто очень захотел тебе
сделать подарок.
А поскольку она никак на эту новость не отреагировала, то есть, вообще
никак, лишь смотрела в сторону пруда на чудо-островок и на уток, которые, ей
казалось, счастливо улыбаются, то со вздохом продолжил:
– Я еще раз хочу извиниться за тот неприятный случай. Который с Лори.
Понимаешь, мне трудно тебе в этом признаться… Я ведь старше тебя. Я этого
стеснялся. Стесняюсь.
Алина презрительно фыркнула.
– Лариса это сразу почувствовала. Она вообще спец по болевым точкам.
Отыщет, уколет и кайфует. Вампир, видимо. Ей ни в коем случае нельзя
показывать, что она достигла цели, иначе присосется насмерть. Вот я и не
показывал. Кретин. Прости меня, Алина, я смалодушничал. Мне было стыдно
перед тобой за наши десять лет разницы. Но самое скверное, что мне было
стыдно перед этой… Ларисой.
– Двенадцать с половиной, – глядя на рябь пруда обронила Алина.
– Извини. У меня была тройка по арифметике.
– В прошлый раз ты мне все объяснял иначе.
– Я помню. Ты мне не поверила.
– Не поверила.
– Я бы не хотел, чтобы ты не поверила мне и на этот раз. Вот и
подстраховался, приготовил подарок. Чтобы задобрить. Я как рассуждал: вот
подарю тебе что-нибудь этакое, сногсшибательное, ты обрадуешься и бросишь на
меня сердиться. А со временем и поверишь. Я правильно рассуждал?
И замер, ожидая ее ответа. Оказывается, он волновался, очень сильно
волновался. Хорошо, что этот кретинский текст был заготовлен и выучен заранее.
Однако, чего так нервничать-то? Подумаешь, ну пошлет она его куда
подальше вместе с его сумасшедшим подарком, ну порвет гербовую бумажку на
мелкие кусочки. Ну и дурой будет. Тебе-то, парень, что до этого?..
Чего так нервничать, говоришь? Это как сказать. Если ты возненавидел свои
привычные маленькие радости, и работа тебе не в кайф, если тяготишься
обществом приятелей и с кислой миной отвечаешь на звонки недавних пассий,
если образовавшееся свободное время с упоением воешь попеременно то на
Луну, то на стены и при этом тебя все, абсолютно все, устраивает, то нервничать,
конечно, ни к чему. И продолжай в том же духе.
Смешно, но ему теперь безразлично, пахнет от нее французскими «Клима»
или советским «Тройным» одеколоном, как она одета и что у нее на голове на этот
раз.
Когда он увидел ее на обочине дороги, растерзанную и грязную, со
страшным кровоподтеком на шее от удавки-ремня, мокрую от слез и минералки,
которой ее обильно поливали верные братья Коробковы, пытаясь вытащить из
обморока, то жалость к ней намного превысила злость на того мерзавца, который
сначала мучил и пугал ее в каком-то вонючем подвале, а потом увечил и чуть не
задушил здесь.
Мало было Егору, что с первой встречи его необъяснимо и сильно влекло к
этой непростой и колючей девочке, которая, как могла, защищалась от хищного
мира, сама и только сама. Так теперь еще и треклятая жалость подлезла. Ему
захотелось стать для нее броней. Это вообще-то для мужчины нормально. Но еще
ему захотелось стать для нее нянькой, а такой симптом его озадачил. Теперь он
частенько, как заполошная мамашка, предавался бессмысленным терзаниям на
тему, что там девочка сейчас поделывает и не попала ли опять в беду.
Он искоса посмотрел на нее и отвернулся. Что-либо добавлять к сказанному
ему не хотелось. Он все сказал. Пусть думает и решает. И гори оно…
Алина, пряча в пушистом капюшоне куртки горящее лицо и сосредоточенно-
напряженный взгляд, думала и решала, и старалась поймать в суматохе мыслей
главную, самую важную, и кажется, поймала. И с этой мыслью она согласилась.
И она подумала, что ни за что ему не скажет: «Уважаемый, как вы смеете
мне это предлагать, я вам не продажная девка!» Или: «Что вы хотите этим
сказать!?» Или жеманно и лицемерно: «Я не могу принять настолько ценный
подарок, поскольку не имею возможности отплатить вам тем же».
Даже ограниченной дуре должно быть понятно, что деньги в данном случае
не только деньги. С такой суммой очень нелегко расстаться, сколько бы у него на
счетах ни было. А он расстался. Корректно ли тогда предположить, что таковая
денежная трата есть показатель того… Показатель чего? Да, например, того,
