Зеркало для невидимки - Степанова Татьяна Юрьевна (читать книги онлайн полные версии .txt) 📗
– Урок второй, – сказала Катя. – Не доверяйте некрофилу. Тем более не берите его в агенты.
– На ноже, который Кох якобы «нашел в вольере», есть Гошкины отпечатки? – спросил Мещерский.
– Нет, нож отмыт с мылом. Как видишь, Гошка хорошо усвоил урок. Они устроили Никите настоящую ловушку.
– И во время этой инсценировки они почти ничем не рисковали. – Мещерский щелкнул зажигалкой, прикурил. – М-да-а, лев еще этот так некстати подвернулся… А вот интересно, кто теперь цирку возмещение убытков будет выплачивать? Ваше управление?
Катя только плечами передернула – еще чего!
– И какое счастье, что мы с Вадькой решили подстраховаться. – Мещерский выпустил дым колечками. – Вадя как-никак профессионал в таких вещах. Он решил, что лично будет охранять тебя в цирке.
Тут опять наступила крохотная пауза. Катя знала – они ждут от нее резюме: УРОК ТРЕТИЙ – старый друг лучше новых двух. Или: на опера надейся, а сам не…
Но на этот раз она не произнесла ни словечка. А про себя сформулировала этот самый «третий урок»: послушай мужчину и поступи наоборот. В следующий раз я все сделаю сама.
– На немецкой финке Гошкиных отпечатков действительно нет, – сказала она. – Но они выявлены экспертизой на другом ноже. Том самом, кухонном. Я его потом у экспертов рассмотрела. Я его хорошо помню. Я сама этим ножом чистила у Иры Петровой картошку…
С улицы снова донесся монотонный гул, рокот мощных винтов. Со стороны Крымского моста летел вертолет. Механическая стрекоза с ярко-алыми бортовыми огнями.
Кравченко плотно прикрыл окно. Он никогда не жаловал уличный шум.
Тусклая лампочка в сетке под потолком мигнула. Откуда-то из ночи, из-за каменных толстых стен слышалось все ближе и ближе монотонное жужжание, перекрывающее гул невидимого города.
Летел вертолет.
Гошка поджал под себя ноги, сел поудобнее, прислонившись к стене. Осторожно левой рукой передвинул на коленях правую руку, закованную в гипс. Попытался пошевелить распухшими пальцами. Там, в госпитале, врач сказал ему, что теперь у него в локте сустав из нержавейки. Вечный шарикоподшипник.
Как его везли в госпиталь, он не помнил. Помнил лишь, как ему сделали укол от столбняка в машине «Скорой». Помнил, как уже после операции открыл глаза в палате. Рядом на койках лежали еще два парня, постарше. Потом он узнал – раненые солдаты из Чечни, из-под Гудермеса. От них он узнал, что это Центральный госпиталь МВД.
А потом его увезли. Приехала тюремная машина с конвоем. Этапировали в Бутырскую тюрьму. Сначала поместили в санизолятор, где меняли гипс и делали перевязки, а затем перевели сюда, в третий блок. В камеру номер восемь.
В третьем в Бутырке сидели дохляки. Камера была переполнена несовершеннолетками, арестованными за грабежи и квартирные кражи. Старшим был бывший охранник мехового магазина, содержавшийся до суда под стражей за пьяный наезд на пешехода. Пацаны при нем пикнуть боялись: он бил без предупреждения под дых, если они мгновенно не прекращали гвалт в камере, лишь только он недовольно хмурил брови.
Правда, Гошку он щадил. Не трогали его и дохляки. Он был единственным, кто «пыхтел», как пацаны говорили, «по мокрой». Он облюбовал себе место в углу. Сидел, поджав ноги калачиком. Баюкал загипсованную руку. Не спал. Слушал, как в ночи летит над Москвой, над Бутырской тюрьмой невидимка-вертолет. Куда летит?
…А Москву за эти гастроли он почти не видел. В самом только начале однажды после вечернего представления Разгуляй прокатил его с ветерком по Москве на своем мотоцикле. И потом еще один раз они с Генрихом ездили на метро на ВДНХ прибарахлиться. Кох потратил на него, Гошку, почти все деньги. А себе так ничего и не купил, кроме набора лезвий «Жиллетт», тюбика вазелина и какой-то книжки на развале.
Но ведь они были настоящие друзья.
Странно, но лицо его Гошка начал уже забывать. Лица как-то вообще быстро стирались из его памяти. Он путал следователя, к которому его водили на допросы, с адвокатом, который тоже всегда на них присутствовал. А лицо брата, когда им дали свидание… Ромка сказал, что привез ему сигареты и теплые вещи. Больше он ничего не хотел говорить. И ничего не спрашивал.
Куда летит этот вертолет?!
Да, он отчетливо помнил, как ему делали укол от столбняка. И еще он помнил то самое место – у обочины шоссе, ведущего от Стрельни к кладбищу, под старой елью – подстилка из палой хвои, ГДЕ ОН ПОХОРОНИЛ ТУФЛИ. Он нашел бы его с закрытыми глазами. Ночью и днем. В дождь, снег и буран.
Это были ее любимые белые туфли. В ту их единственную настоящую ночь она позволила ему снять их с себя.
Потом каждый вечер он находил туфли у дверей ее гардеробной. Надо было искать бесцветный крем или выпрашивать у Ирки немного молока, чтобы вымыть их… Чтобы они стали белее снега. Чтобы она смогла одеть их на свои стройные загорелые ноги. А потом пройти, протанцевать на высоких каблуках по опилкам манежа, по асфальту, по земле, по облакам, по зыбучим пескам…
Вертолет летит. Вращающийся винт его подгоняет ветер, превращая его в бурю. Совсем нечем дышать от этого горячего упругого ветра. От пыли, от этой спертой духоты. И это ночное солнце – электрическое солнце под ржавой сеткой слепит глаза до слез. И едкая пыль… А лишь на секунду закроешь глаза – перед тобой зыбучие пески, пески без конца и края. Море песка. Пустыня. И конь пал под тобой, любимый конь вороной. И латы твои, рыцарь, – обугленный хлам. И щит давно уже брошен, потому что кого защищать в этом аду?
А там, где-то в гиблых песках, куда уже не дойти, не добраться – призрачный хрустальный мираж – город сладчайший. Минареты и башни, рыцари и палладины, фонтаны, алмазы, сапфиры, бирюза, слезы… Эти вот предательские слезы, текущие по щекам… Соль. И ничего уже не нужно желать так сильно… Так сумасшедше хотеть… Все – в прошлом. Кончено.
А она… Вот только руку, левую, здоровую руку положить на грудь. Крепко прижать. Она здесь, где стучит все сильнее и сильнее. Бешено бьется сердце. Пойманный глупый зверек, раненая птица… ОНА ЗДЕСЬ. НАВСЕГДА С НИМ ОДНИМ.
Вертолет летит. Пролетел. Затих…
По коридору третьего блока не спеша прошел надзиратель. Заглянул в глазок восьмой камеры.
Тусклая лампочка в сетке под грязным потолком.
