Цапля ловит рыбу - Словин Леонид Семенович (книги хорошего качества txt) 📗

— Подъезжаем, — Шахов кивнул на дорогу.

Впереди показались прокопченные трубы, снег вокруг тоже был густо покрыт копотью.

— Наш газоперерабатывающий. Переработка нестабильного газового конденсата. Попросту: сажевый завод, продукция на пятнадцать стран…

За заводом и по сторонам тянулся холодный низменный край, отороченный по горизонту невысоким лесом; остроконечные верхушки елей неброской строчкой чертили границы узора.

— А может, Жанзаков, все же, по какой-то причине приехал в Сосногорск? — спросил Денисов. — Девочка дома?

— В школе! Я узнавал… — Барчук погасил сигарету. — Конечно, Сабир человек непредсказуемый… Все может быть. Пока идет разговор с Овчинниковой, мы постараемся снова все проверить. И тогда скажем точно: в Сосногорске Сабир или нет…

Женщина в кресле, ссутулившись, что-то быстро записывала в толстую тетрадь. Увидев Денисова, сразу убрала записи.

— Вы из Москвы? — Голос оказался глуховатым, простуженным. — Овчинникова. Жена Сабира Жанзакова, — у нее чуточку перехватило горло. Она тут же добавила: — Бывшая.

На ней была натуральная рыжеватого цвета дубленка, валенки, но внимание Денисова привлекло другое — на столике, рядом с креслом, он увидел связанные, как носки, теплые, из грубой шерсти варежки.

«Это она! Приходила к поезду „Таджикфильма“ в Москве, разговаривала со скуластой гримершей…»

— Денисов, оперуполномоченный. Вы уже знаете?

— Сабир пропал, — глаза ее, маленькие, сухие, следили за Денисовым. — Это правда?

— Да.

— Но, видимо, не вся. Из-за этого вы не прилетели бы в Сосногорск!

— Где мы можем переговорить? Я должен записать.

Общежитие было маленьким, на несколько комнат, удачно спланированное: все двери располагались словно по периметру правильного квадрата, в центре квадрата виднелись раковины умывальников. Был предобеденный час, комнаты пустовали.

— Давайте хотя бы сюда, — она пошла впереди.

В угловой комнате стоял телевизор, несколько кресел, — она предназначалась для отдыха, рядом была кухня. Денисов увидел электроплитку, холодильник.

— Я поставила чай. — Овчинникова оказалась скорой на ногу. Через минуту она уже вернулась с чашками. — Вы сегодня уедете?

— Да, но до этого я должен еще кое с кем встретиться в Ухте.

— Мы, наверное, приедем провожать. Хочу, чтобы Люда увидела вас.

— Дочь?

— При возможности очень важно напоминать ей, что отец существует. Я поняла это. Знакомить с друзьями Сабира, показывать фотографии, вещи. Тогда ребенок не чувствует себя брошенным.

— Девочка тоскует?

— Она ничего еще не понимает. Сабир позволяет ей делать с собой все, что она захочет. — Овчинникова повторила слова начальника розыска.

— Живете вдвоем?

— Втроем. Еще старуха — девяносто лет. Дочь выставила, вот и перебивается с нами.

— Чужая?

— Абсолютно! А дочь родная на соседней улице! Свой дом! И смех, и грех!

— Жанзаков бывает в Сосногорске?

— Когда я болею. Он тогда сам не свой. Может, считает себя виноватым. Трудно объяснить. Говорит, все валится из рук. Я это чувствую. Показывает разным специалистам… Один раз профессора привез, чуть ли не академика. Потом знахаря… — Она заговорила отрывочно. — В то же время, пока здоровье… Такие дни! Их так мало! Мне кажется: у меня на лбу написано «Сабир» — и все видят… Не хочет сделать человека счастливым…

Овчинникова вышла. Заваривала чай она чуть дольше, чем требовалось, когда вернулась — глаза были сухи.

— Сабир физически очень сильный человек, — она разлила чай. — Но духом слаб. Я — маленькая женщина — много раз сильнее его. Он это знает. Как и то, что со мной он становится крепче, независимее. И получается, замкнутый круг. Я поднимаю его, и он уходит. Тереза фактически не стала его другом! Это — как свидетельство успеха! Как награда, которой он добивался. Визитная карточка. Странно, но я даже не ревную. Она старше меня. Это как в его любимом фильме: мальчик-боксер влюбился в дочь спортивного босса… Вам говорили?

— Да. Кстати, почему «Восьмой раунд»?

— В этом раунде он переломил судьбу… Чушь! Вы видели Терезу?

— Нет.

— Интересная женщина. Но не для Сабира. Он простоват, однолинеен. Тереза — женщина другого уклада, привычек. Когда она с мужем жила в Африке, им полагался бой. К ним наезжали журналисты и дипломаты, и не только наши. Сабир сам мне рассказывал. Теперь он превратился в боя, но ему это доставляет одну лишь радость.

— Друзья у него есть?

— Раньше было так: с кем общается — тот и друг. Мог привести домой, оставить ночевать. «Ты накорми его, Малыш!» — сам мог уехать. У него не было ни тайн, ни зависти, ни ревности. Сейчас все эти люди считаются его друзьями только по инерции.

— А враги?

— Врагов практически тоже нет. Но он их легко заводит. Как друзей.

— Женщины?

Много приятельниц, но от них, по-моему, стал уставать. С Терезой он больше думает об успехе. О больших ролях в кино. Самбисты, десантники… Это в прошлом. Тереза ввела его в свой круг. Сейчас он делает свою жизненную карьеру.

Рисунок взаимоотношений внутри пресловутого треугольника прояснился.

Овчинникова поспешила дополнить:

— Не подумайте. У него своя жизнь. Я ему никогда не мешала, я ему друг. Их любовь начиналась у меня на глазах.

— Он звонит вам?

— Иногда в день по нескольку раз. Телефонистки удивляются. Бывает, из-за границы. Из Ханоя, из Кельна!

— О чем говорите?

— Ни о чем. «Как ты? Как девочка? Дай ей трубку…»

— По-вашему, его сейчас нет в Ухте?

— Я бы вам сказала.

— Вы виделись в Москве?

— В этом году? Нет. С утра до позднего вечера заседали… На второй день перед работой заехала на станцию, где у них съемки, Сабира не было. Так и уехала.

— Где, по-вашему, он может быть сейчас?

— С Терезой его нет? Даже не представляю.

— Он снял деньги со счета. Может, речь идет о какой-то покупке? Машины, например. Не говорил вам?

— Сабир не водит машину. Мне он вообще ничего не говорил.

— Переписываетесь?

— Нет. Только дочь. С его матерью. Иногда Сабир ей отвечает.

— Помогает материально?

— У нас всего хватает. На алименты я не подавала.

— Расскажите о его последнем приезде в Сосногорск.

Своей просьбой Денисов словно подвел итог. Она подняла глаза. Лицо было приятным, хотя и невыразительным. Внешнее словно постаралось перечеркнуть чистое и глубокое внутреннее.

— В феврале, седьмого. Мы с дочерью встречали его в Ухте, в аэропорту. Две недели перед этим я была на больничке. Похудела. Врачи не знали, что делать. Прилетел не один. Привез старика знахаря. В халате, с колокольчиком на шее. Хотел, чтобы он меня посмотрел.

— Знахарь?

— Сабир называл его «табибом». Можно истолковать как лекарь или ученый. Я отказалась. Сразу и наотрез. Сабир расстроился, но старик сказал: «Если человек не верит, лучше не надо». Из аэропорта поехали на такси к нам, в Сосногорск.

— Все четверо?

— Впятером. С табибом была его мать — старуха лет восьмидесяти. Слепая. Он нигде ее не оставляет.

— Потом?

— Сабир привез и лекарство. Ампулы для инъекций. Они мне всегда помогали. Вечером начала курс лечения, назавтра мне уже было лучше. Сабир тоже влияет на меня благотворно, вообще мы друг на друга… — она не закончила.

— Какое впечатление он произвел на вас в этот приезд?

— Тяжелое. Я даже сказала: «Ты — как пес, побитый, безудачный…» Он засмеялся, попросил, чтобы я записала ему. Он нуждался в поддержке не меньше, чем я.

— Вы пишете стихи?

— Так, иногда.

Денисов достал блокнот, нашел переписанное в купе у Жанзакова четверостишье: «Забудь судьбу мою, забудь, и, если встретишь ты другую, ей не дари любовь такую, какую я должна вернуть…»

— Ваши?

— Да. Мы раньше часто писали друг другу, выписывали из книг.

— У вас есть что-нибудь?

— Из того, что записал Сабир?

— Да. За последнее время.