Все оттенки черного - Степанова Татьяна Юрьевна (книга регистрации .txt) 📗
– Этот альбом Александра Модестовна любит частенько вот так же листать? – спросила вдруг Катя, помахивая кружевной закладкой.
– Иногда, когда приходит, точнее… когда раньше приходила проведать Леру. – Сорокин встретился взглядом с Ниной и тут же отвернулся.
– Костя, отличное вино, я, пожалуй, еще бы капельку выпила, – сказала она тихо.
– Вы назвали его Повелителем Мух, – Катя видела, что Сорокин понял, кого она имеет в виду. – А почему? Это ведь пьеса, кажется, такая.
– Пьеса, точнее книга, тут ни при чем. Просто это буквальный перевод одного из его библейских имен. Точнее, толкование, данное переводчиком Библии четвертого века Евсевием Иеронимом, имени Вельзевул от древнееврейского «зебель» – «грязь, навоз, дерьмо». – Сорокин смотрел в окно. – Евсевий проводил параллель: откуда мухи – из грязи, из нечистоты. Значит, тот, имя которому «грязь», – их повелитель.
Сорокин налил себе еще водки.
– Вы превосходно разбираетесь во всем этом, Костя, – сказала Катя кротко. – Я, например, даже никогда и не слыхала про Евсевия Иеронима. Но тут мне сегодня Антоша тоже сюрприз преподнес неожиданный. Он прямо по вашим стопам идет. Представляете, по просьбе Юлии Павловны заучил отрывок из «Исповеди» Блаженного Августина… И читал мне так проникновенно и одновременно с таким оттенком неосознанной пародийности… Попахивает высококлассным, виртуозным богохульством. Это не из вашей книги он отрывок заучивал, нет? Я вижу ее тут на полке.
Сорокин обернулся к Кате: кем-кем, а дураком он не был.
– Именно из этой. Юлия Павловна как-то просила меня подобрать из «Исповеди» наиболее сильное место, – ответил он. – Она забрала книгу. А потом вернула. Я думал, она для себя берет, на сон грядущий читать.
– И вообще, часто она вот так просит проработать для нее тот или иной теологический текст?
– Иногда обращается. А что?
– А зачем ей все это, Костя, вы не спрашивали?
Он не ответил. Были вопросы, которые он словно мимо ушей пропускал.
– А что, кроме Блаженного, интересует сейчас Хованскую? – подала осторожно голос и Нина.
Сорокин глянул на нее коротко, быстро, тяжело.
– Вчера я как раз отнес для нее подробный комментарий для 90-го псалма Ветхого Завета, – произнес он медленно и внятно. – Ниночка, радость моя, отчего-то и тебя мои филологические опусы страшно интересуют. 90-й псалом: «Да не убоимся ужаса ночи, – называется, – дневной стрелы не убоимся и язвы, стерегущей во мраке».
– Нину все это интересует потому, – вместо подруги ответила Катя, – что в поселке нашем, по версии милиции, произошло сегодня ни много ни мало как ритуальное убийство с сатанинским душком. Об этом вся Май-Гора судачит – сходите вечером к магазину, еще и не то услышите. И хочу вам, Костя, если вы, конечно, мне позволите, дать еще один, чисто дружеский совет. К раздумьям о гибели вашей сестры прибавьте также еще и пару-тройку мыслей по истории становления Александрийской церкви и вековой борьбы ее с тем, кого вы так причудливо именуете Чужим. А также о теологически разносторонних увлечениях некой особы, живущей с нами по соседству, которая явно воображает себя Андоррской Волшебницей. Что вы на меня так странно смотрите?
Сорокин потянулся и налил вина в ее бокал до краев, расплескав на пол.
– Пью за ваше драгоценное здоровье, Катя, – сказал он. – Твое, Ниночка, тоже. А что до совета… А что тут думать-то? И так все ясно.
– Что тебе ясно? – Нина тревожно смотрела на изменившееся, побледневшее – то ли от водки, то ли от волнения – лицо Сорокина.
– Ну что тебе ясно-то?
– Человек человеку – демон. Юлия наша не устает это повторять. И поверьте, эта мысль ее совершенно не радует.
Он выпил водку залпом и сразу же налил себе еще.
Катя следила за ним: от его прихода, от этого его неожиданного приглашения она ожидала большего. Это был словно некий шанс – ему и Нине – вернуть былую искренность их отношений, былое доверие. И Сорокин сам к этому стремился, иначе зачем он пришел к Нине в день похорон своей сестры, единственного близкого человека? Но шанс был упущен. И кто из них был виноват в этом? Быть может, даже не он, а эта тема, которой они так неожиданно коснулись!
Катя внезапно поняла: Сорокин никогда больше не сделает им шаг навстречу. Даже если бы сам очень захотел, не сможет, потому что… И эта неожиданная перемена в его намерениях и настроении произошла только что, у них на глазах. Во взгляде его теперь были не печаль и горечь, а отчуждение и неприязнь. Он явно уже тяготился тем, что пригласил их к себе.
