Восемь миллионов способов умереть - Блок Лоуренс (серии книг читать бесплатно txt) 📗
Я потерял нить разговора, но это меня нисколько не волновало. Главное, что я здесь, могу слушать, могу встать и уйти. Без четверти десять поднялся и -выскользнул за дверь, стараясь привлекать к себе как можно меньше внимания. Казалось, что все до единого присутствующие не сводили с меня глаз и думали, что я пошел надраться. И мне хотелось разубедить их сказать, что это вовсе не так, что никакая выпивка мне не нужна, что я просто должен встретиться с человеком по делу.
Я вышел на улицу и только тут сообразил, что вполне бы мог досидеть до конца. Ведь от собора Святого Павла до моей гостиницы всего пять минут ходу. И потом Чанс мог и подождать.
Нет, себя не обманешь, я все же специально ушел пораньше. Чтобы не ждать, когда придет моя очередь говорить.
Ровно в десять я был в вестибюле. Увидев на противоположной стороне улицы его машину, я вышел. Подошел, отворил дверцу и сел рядом с ним.
Он вопросительно взглянул на меня.
— Ваше предложение по-прежнему остается в силе?
Он кивнул:
— Если вы согласны.
— Согласен.
Он снова кивнул, затем выжал сцепление, завел мотор, и машина плавно отъехала от тротуара.
Глава 11
Круговой объезд вокруг Центрального парка составлял примерно шесть миль. Мы проделали уже четвертый виток против часовой стрелки. «Кадиллак» скользил плавно и бесшумно. Говорил почти все время Чанс. Я достал блокнот и кое-что в него записывал.
Сначала он рассказал о Ким. Родители ее были финские эмигранты, поселившиеся на ферме в Западном Висконсине. О'Клэр — ближайший городок, если его вообще можно было назвать таковым. Настоящее имя Ким было Кайраа, и она росла, занимаясь простым крестьянским трудом: дойкой коров и пропалыванием грядок. Когда девочке исполнилось девять, старший брат начал приставать. Заходил в ее комнату каждый вечер и заставлял вытворять «разные штуки».
— Правда, версия с братом была у Ким первой. В следующий раз это оказался дядя с материнской стороны, потом — ее собственный отец. Возможно, этого и вовсе не было, так, плод ее воображения. Или же ей хотелось придать всей истории больше достоверности.
Будучи ученицей старшего класса, она завела роман с каким-то торговцем недвижимостью, мужчиной средних лет. Он обещал Ким развестись с женой. Она собрала чемодан, и они отправились в Чикаго, где три дня подряд провели в гостинице «Палмер-Хаус», никуда не выходя и заказывая еду в номер. На второй день ее кавалер страшно напился, начал каяться и говорить, что он разбил ей жизнь. На третий день настроение у него стало получше, а на четвертый, проснувшись утром, она увидела, что он удрал. На столе лежала записка: он писал, что возвращается к жене, что за номер уплачено до конца недели и что он никогда не забудет Ким. Рядом с запиской был оставлен конверт, в нем Ким обнаружила шестьсот долларов.
Она осталась в гостинице до конца недели, посмотрела Чикаго, переспала с несколькими мужчинами. Двое из них дали ей денег, хотя она не просила. Ким это понравилось, и она решила, что отныне будет делать это только за деньги, но все оказалось не так просто. И Ким подумывала о возвращении домой, на ферму, но в свою последнюю ночь в «Палмер-Хаус» случайно познакомилась с каким-то делегатом из Нигерии, который приехал в Чикаго на конференцию и остановился в той же гостинице.
— Так она сожгла за собой все мосты, — сказал Чанс. — Переспала с черным, а это означало, что вернуться домой и жить, как прежде, она уже не сможет. И вот наутро она села в автобус и отправилась в Нью-Йорк.
А потом не переставала проклинать себя за это, пока Чанс не забрал ее у Даффи и не поселил на квартире. И внешность при ней была, и стать, но для улицы Ким не годилась. Энергии не хватало.
— Ленива была, — заметил он и на секунду задумался. — Все шлюхи ленивы.
На него работали шесть женщин. Теперь, когда Ким умерла, осталось пять. Несколько минут он говорил о них в самых общих чертах, затем начал называть имена, адреса, телефоны и приводить кое-какие подробности их личной жизни. Многое я записал. Мы завершили четвертый круг, и он, свернув вправо, выехал на Семьдесят вторую, проехал несколько кварталов и притормозил у обочины.
— Вернусь через минуту, — сказал он.
Я сидел в машине и смотрел, как он звонит куда-то из телефона-автомата на углу. Мотор он оставил включенным. Я просмотрел свои записи и попытался систематизировать все эти обрывки сведений, которыми он меня снабдил.
Чанс вернулся, сел в машину, посмотрел в боковое зеркальце и снова продемонстрировал запрещенный U-образный разворот.
— Звонил узнать, нет ли новостей, — объяснил он. — Просто на всякий случай.
— Вам не мешало бы завести телефон в машине.
— Слишком уж хлопотно.
Он направился в восточную часть города и остановил машину перед зданием из белого камня на Семнадцатой, между Второй и Третьей авеню.
— Время сборов, — сказал он. И снова оставил мотор включенным, только на этот раз появился минут через пятнадцать. С небрежным изяществом проскользнул мимо привратника в ливрее, сел за руль. — Тут Донна живет, — пояснил он. — Я ведь рассказывал вам о Донне?
— Поэтесса, да?
— Она сплошная эмоция. Какой-то журнал в Сан-Франциско принял у нее два стихотворения. И она купила шесть экземпляров номера, где были напечатаны ее стихи. Почти весь гонорар на эти журналы ухлопала.
Впереди загорелся красный. Он притормозил, посмотрел по сторонам и проехал на красный свет.
— Несколько раз, — сказал он, — она печаталась в других журналах. Однажды ей заплатили за публикацию двадцать пять долларов. Это был потолок.
— Да, трудновато поэту сводить концы с концами.
— Поэзия существует не для заработка. Все шлюхи ленивы, но эту, когда речь заходит о стихах, ленивой не назовешь. Может просидеть часов шесть — восемь кряду, подыскивая нужное слово. А почта! Она рассылает свои произведения дюжинами. Когда из одного издательства их возвращают, посылает в другое. Да она на одни марки тратит больше, чем зарабатывает на этих стихах! — Он немного помолчал, затем вдруг тихо рассмеялся: — А знаете, сколько денег я только что получил от Донны? Восемьсот долларов. И это только за последние два дня. Конечно, бывают дни, когда телефон у нее вообще не звонит.
— Но в среднем получается неплохо?
— Уж, во всяком случае, больше, чем за стихи! — Он покосился на меня: — Ну, что, прокатимся? Вы не против?
— А что мы, по-вашему, делаем?
— Ездим кругами, — ответил он. — А теперь я хочу показать вам новый, совершенно незнакомый мир.
Мы проехали по Второй авеню, потом через Лоуэр-Ист-Сайд и Вильямсбургский мост и оказались в Бруклине. Съехав с моста, машина столько раз поворачивала, что я окончательно потерял ориентацию, а названия улиц мало что говорили. Они вообще не были знакомы мне, эти названия. Но я видел, как разительно отличается один квартал от другого — вот этот типично еврейский, а там пошел итальянский, затем польский, так что в целом я представлял, где мы находимся.
На тихой и темной улочке, застроенной небольшими сборно-щитовыми домиками на две семьи каждый, Чанс притормозил и остановился перед трехэтажным кирпичным строением с гаражом. С помощью пульта дистанционного управления он открыл дверь в гараж, въехал в него и, нажав на кнопку, опустил дверь. Я поднялся вслед за ним по ступенькам и оказался в просторной комнате с высокими потолками.
Он спросил, представляю ли я, где мы находимся. Я ответил, что, похоже, в Гринпойнте.
— Очень хорошо, — заметил он. — А вы, оказывается, неплохо знаете Бруклин.
— Нет, этот его район не слишком. Просто увидел рекламу мясного рынка, вот и догадался.
— Ясно. А знаете, чей это дом? Слыхали когда-нибудь о докторе Казимире Левандовском?
— Нет.
— Это и понятно. Откуда вы могли слышать. Ведь он уже старик. На пенсии, прикован к инвалидному креслу. Несколько эксцентричен. Мало с кем видится... А здесь когда-то было пожарное депо.
