Человек в стене - Ангстрём Эмма (книги без регистрации полные версии TXT) 📗
Во время родов врач несколько раз прибегал к вакууму, прежде чем пришлось в экстренном порядке сделать разрез и заставить Вилму дышать. Но когда девочку положили на грудь Кристине, та даже не взглянула на нее. Акушерка не смогла заставить Кристину начать грудное вскармливание, и Петеру пришлось дать малышке молочную смесь из рожка. Все закончилось тем, что полгода назад он взял отпуск по уходу за ребенком.
Петер звонил акушерке. Хотя Кристина вроде бы хорошо восстанавливалась, ее все равно пришлось записать к специалисту в родильном отделении. Ей понадобилось несколько раз съездить в больницу, но даже в эти дни она еле могла подняться с кровати. Петеру неизменно приходилось помогать ей одеваться, а Вилма тем временем заходилась в крике.
Плач никогда не затихал. Это было хуже всего. Врачи говорили, что через несколько месяцев, когда колики от газов прекратятся, возможно, станет полегче.
Петер сидел на диване с чашкой кофе, когда Вилма опять проснулась. Он посмотрел на часы: пятнадцать минут сна. Питер взял девочку, пристроил ее на руке и пошел в кухню, чтобы согреть воды и развести молочную смесь. Когда все было готово, он капнул смесью на руку и понял, что она слишком горячая. Он старательно дул на поверхность жидкости, покачивая Вилму и поглаживая ее по спинке.
Снова усевшись на диван с дочерью на коленях, Петер дал ей бутылочку, и она немножко пососала. Он подумал, не позвонить ли Кристине, но решал подождать. В последний раз на вопрос, где она была, Петер получил резкий и раздраженный ответ: «Может, лучше порадуешься, что я больше не лежу в кровати и не сплю сутками напролет?»
И он, конечно, радовался. Он почувствовал облегчение, когда в один прекрасный день она встала с постели и самостоятельно отправилась в город. Но потом жена стала исчезать на все более и более продолжительное время, и он понятия не имел, где она пропадает.
«Встречалась с девчонками», — говорила Кристина или просто заявляла, что «ходила погулять». Возвращаясь домой, она никогда не давала себе труда спросить, как Вилма, все ли в порядке. Задумавшись об этом, Петер как-то раз понял, что жена всего несколько раз брала Вилму на руки, а кормила ее и вовсе лишь однажды, да и то приготовленной им смесью.
Он старался гнать от себя такие мысли. Хотя выхода у него не было. Детей хотела именно Кристина, сам он предпочел бы с этим подождать.
Петер пытался не замечать бесконечные эсэмэски, которые жена посылает по вечерам, и незнакомую футболку, которую обнаружил, вернувшись с Вилмой после выходных, проведенных на Западном побережье. Ему не хотелось думать о запахе лосьона после бритья, который он ощущал иногда, когда Кристина тихонько забиралась в постель, считая, что он спит. Петер подозревал, что она нарочно не избавилась от этого запаха, чтобы сделать ему больно, и страдал от этого ее желания. Он просто решил, что не будет ни о чем спрашивать, потому что не хочет ничего знать.
Вилма высосала около трети бутылочки и снова принялась плакать. Он попытался еще покормить ее, но она отказалась, и тогда ему пришлось встать и начать петь. Он сам придумал эту мелодию, скомбинировав из нескольких колыбельных. Иногда пение успокаивало малышку, но никогда нельзя было знать заранее, сработает ли оно на этот раз. Петер надеялся, что вопли Вилмы слышны в квартире этажом выше. Пусть это станет возмездием новым соседям за то, что они разбудили его дочку в прошлый раз.
Через пять часов Вилма наконец заснула, и Петер положил ее обратно в кроватку, убедившись, что головка оказалась точно на маленькой подушке. Он специально купил именно такую, с небольшим углублением, чтобы череп находился в правильном положении. Потом накрыл девочку белым одеяльцем, проверив, не будет ли ей слишком жарко. Это было его собственное детское одеяльце, которое мать сшила, ожидая первенца, — пушистое, кремового оттенка. Прежде чем подоткнуть края, он вдохнул запах одеяльца. Оно пахло приятно. Оно пахло Вилмой. Петер посмотрел на нее в последний раз и забрался в собственную постель. Лежа в ожидании Кристины, он старался не спать, но в конце концов усталость взяла верх, и он соскользнул в сон. Ему снилось что-то тревожное, он несколько раз просыпался и поворачивался с боку на бок. Когда ранним утром его разбудил крик Вилмы, Кристины все еще не было.
Позволив дочери поплакать, он лежал, глядя на вторую, нетронутую половину кровати. В животе что-то перевернулось, казалось, его вот-вот стошнит от усталости и от чего-то еще. Комната стала вращаться, и Петер замер. Согнувшись пополам, опустив голову к самым коленям, он услышал звук поворачивающегося в замке ключа, и по кафельному полу в прихожей застучали Кристинины каблуки. Петер решил не звать ее. Она вошла в ванную и закрыла за собой дверь. Вилма набралась сил для следующей рулады и закричала еще на октаву выше.
Он увидел это сразу, как посмотрел в кроватку Вилмы. Та размахивала ручками, одеяло съехало, и на нем виднелся громадный черный отпечаток ладони, которого не было раньше.
Вилма продолжала плакать, когда он поднял одеяло. Ее крики звучали так, словно она находится внутри какого-то гигантского пузыря. У Петера возникло ощущение, будто кусочек льда скатился по его шее и скользнул дальше, вниз.
Отпечаток руки явственно проступал на кремовой ткани. У него были четкие контуры — Петер мог даже рассмотреть рисунок линий на ладони. Он перевернул свою собственную ладонь, чтобы рассмотреть ее. Она была чистой, и Петер опустил руку на одеяльце, чтобы сравнить с отпечатком на ткани. Тот оказался почти вдвое больше.
* * *
— Еда готова! — крикнула в коридор Ванья.
Санна и Эбба поспешили к ней. Снова шел дождь, и за весь день никто из девочек не вышел на улицу. Вместо этого они помогали Ванье распаковывать коробки и несколько раз переставляли диван, пока для того не нашлось идеальное место в гостиной.
В кухне до сих пор царил абсолютный хаос. Коробки пока еще не сложили, и повсюду валялась бумага, в которую раньше были завернуты чашки и блюдца.
Санна с Эббой расставляли по столу тарелки, а Альва тем временем наполняла стаканы водой. В квартире под ними плакал ребенок. Ванья махнула рукой в сторону пола.
— Счастье, что вы уже не такие маленькие, — сказала она, раскладывая по тарелкам картофельное пюре и сосиски. — Проголодались, девочки?
— Это порошковое пюре? — спросила Эбба, морща нос.
Ванья остановилась.
— А что с ним не так?
— Оно противное! — заявила Санна, до скрежета вдавливая вилку в тарелку.
— Прекрати! — сказала Ванья, передавая ей кетчуп. — Все так, как оно есть, и ничего с этим не поделать. Сегодня у нас на ужин порошковое пюре, и завтра, может быть, тоже. Пока дела обстоят именно таким образом, но скоро они улучшатся.
Альва отвела глаза, чтобы не видеть, как задрожали губы матери, прежде чем та успела их прикусить.
— Когда? — спросила Эбба. — Когда наши дела улучшатся?
— Скоро! — воскликнула Ванья и натянуто улыбнулась. — Вначале нам нужно привести в порядок квартиру, а в понедельник вы, девочки, пойдете в школу. Разве не здорово? Куча новых друзей и Стокгольм. По мне, так это просто замечательно!
Санна и Эбба ели в молчании. Альва развлекалась, вырезая у себя в тарелке цветочек из тонкого ломтика сосиски. Он выглядел почти как цветы на первой бабушкиной картине, но, прежде чем мама успела заметить, что она делает, Альва разрезала его пополам и отправила одну половинку в рот.
Когда посудомоечная машина была загружена, Ванья уселась на диван и включила новости. Альва стояла в прихожей и слушала, как Санна и Эбба играют в карточную игру «Рыбалка». Она подумала было попроситься поиграть с ними, но вспомнила, что это в любом случае не очень интересная игра. Не так уж и обидно, что сестры ее не позвали.
Альва прислонилась к дверному косяку в гостиной. Коврик, который так хорошо смотрелся в передней их старого дома, тут казался слишком большим и застилал почти каждый сантиметр новой прихожей. На двери в туалет мама повесила табличку «ЗАНЯТО». Предполагалось, что ее надо переворачивать, когда заходишь, хотя никакой нужды в ней тут не было. Это в их старом доме замок в туалете был сломан, но и тогда Альва не видела в табличке никакого смысла: стоило девочке уединиться в уборной, как туда врывался кто-нибудь из старших сестер.
