Пляска на бойне - Блок Лоуренс (читать книгу онлайн бесплатно без TXT) 📗

— Мне кажется, это тот же самый мужчина.

— Он нормальный? Он похож на человека? — Я показал ей рисунок. — На вид совсем обыкновенный. Жутко все это. Мне жутко становится при мысли, что обыкновенные люди делают такие страшные вещи. Они должны выглядеть чудовищами. Они действуют как чудовища и выглядеть должны как чудовища. Вы можете понять, почему люди делают такие вещи?

— Нет.

— «Я вам завидую, — сказал отец Джойнер. — Как жаль, что я не могу тоже уйти». Потом я подумала: какой ловкий ход, чтобы заставить меня остаться! Очень хитрый ход. Но вряд ли. Мне кажется, он на самом деле так думает. Мне кажется, это истинная правда. Потому что для меня это истинная правда. Мне жаль, что я не могу уйти.

— Я вас понимаю.

— Да? — Она снова взглянула на рисунки. — Возможно, я и видела здесь этих мальчиков. Я их не могу опознать, но это возможно.

— Старшего вы видеть не могли. Вы сказали, что работаете здесь десять месяцев, а этот фильм, по-моему, сняли раньше.

Она попросила меня минутку подождать и исчезла где-то в глубине здания. Пока я стоял в вестибюле, двое мальчишек вошли, а несколько других вышли. На вид обыкновенные мальчишки, не уличные, как на Сорок Второй, и нисколько не опечаленные своим положением. Я подумал о том, что заставило их убежать из дома в этот город, обреченный на гибель. Наверное, Мэгги Хиллстром могла бы мне сказать, но мне не особенно хотелось это слышать.

Жестокие отцы, нерадивые матери. Пьяные драки. Кровосмешение. Я не хотел это слышать, я сам все это знал. Из киношной «Компании Брейди» небось никто не убегает, чтобы оказаться здесь.

Я в очередной раз перечитывал правила, когда она вернулась. Никто не опознал ни одного из мальчиков. Она предложила оставить рисунки ей, чтобы показать еще кое-кому. Я сказал, что это было бы хорошо, и дал ей по экземпляру.

— Номер моего телефона — на обороте, — сказал я. — Можете звонить в любое время. И еще я дам вам несколько экземпляров третьего рисунка — того мужчины. Может быть, вы покажете его своим мальчишкам и предупредите, чтобы они с этим мужчиной никуда не ходили.

— Мы всегда предупреждаем их, чтобы они никуда не ходили ни с какими мужчинами, — сказала она. —Только они нас не слушают.

12

— Отец Майкл Джойнер? — переспросил Горди Келтнер. — Он мне все время пишет. Я думаю, мало таких людей в мире, кому бы он не писал, но я всегда буду получать его бюллетени, потому что как-то однажды послал ему денег. «Я могу спасти мальчика за двадцать пять долларов» — это был лозунг одной из его кампаний по сбору средств. «Вот вам пятьдесят, спасите, пожалуйста, двоих», — написал я ему и послал чек на пятьдесят долларов. Вы с ним знакомы?

— Нет.

— И я нет, но как-то видел его по телевизору. Он говорил о том, как опасны для брошенных детей взрослые мужчины, какую зловещую роль играет порнография — она воспламеняет воображение и создает целую отрасль промышленности, в которой эксплуатируют детей. Все это, может, и правда, но я подумал: «Майкл, не слишком ли ты увлекаешься?» Потому что могу поклясться, что этот добрый падре — сам голубой, как ясное небо.

— Неужто?

— Ну, помнишь, как сказала Таллула Бэнкхед [29]: «Я знаю только одно, мой милый, — мне он член не сосал ни разу». Я ничего такого про него не слыхал, и по барам он не шляется, и, может, даже хранит целомудрие, хотя в епископальной церкви это необязательно, ведь верно? Только сразу видно, что он голубой, и вся его энергия — от того, что он голубой. Должно быть, тяжко ему приходится — жить среди всех этих аппетитных мальчишек и ни разу не позволить себе расстегнуть ширинку. Неудивительно, что он находит так мало добрых слов для тех, кто не отличается таким примерным поведением.

Я познакомился с Горди много лет назад, когда работал детективом в 6-м участке, в Ист-Виллидж. Участок помещался тогда на Чарлз-стрит — с тех пор он переехал на Западную Десятую, — а Горди работал барменом по совместительству в баре «Синтия». «Синтии» давно уж не существует: Кении Бэнкс, ее хозяин, продал все и переселился в Ки-Уэст. Перед этим Горди и еще один его партнер перебрались на мою территорию и открыли бар «Лайковые перчатки» там, где раньше находился бар «Мисс Китти», принадлежавший Скипу Дево и Джону Касабьяну. «Лайковые перчатки» продержались недолго, и теперь Горди работал в другом заведении — в юго-западном углу Ист-Виллидж, на пересечении Кларксон-стрит и Гринич-авеню, в здании, которое в то время, когда я носил полицейский значок, было складом. Несколько лет назад, когда заведение только открылось, оно называлось «Дядюшка Билл». С тех пор его переименовали в «Бедового Джека» и оформили в стиле Дикого Запада.

Дело было после обеда, и у Горди нашлось время со мной поболтать. Кроме меня в баре было еще двое посетителей. Какой-то пожилой человек в костюме пил кофе по-ирландски и читал газету в углу, другой, коренастый мужчина в джинсах и черных ботинках с квадратными носками, играл на бильярде. Я показал Горди свои рисунки, как показывал их во всех других барах Ист-Виллидж, но он отрицательно мотнул головой.

— А они вообще-то ничего, — сказал он. — Только молоденькие мальчики не в моем вкусе, что бы я там ни говорил про отца Майка.

— А Кенни любил молоденьких, — вспомнил я.

— Кенни был неисправим. Я и сам был молоденький и аппетитный, когда у него работал. Хотя и не настолько молоденький, чтобы он мной заинтересовался. Но сейчас ты вряд ли найдешь в барах много мальчишек, Мэтт. Сейчас не то, что раньше, когда выпивку разрешали продавать с восемнадцати лет, а не с двадцати одного. Четырнадцатилетний в полутьме вполне может сойти за восемнадцатилетнего, особенно если он высокого роста или может предъявить аккуратно сделанное липовое удостоверение личности. Но чтобы выглядеть на двадцать один, ему должно быть не меньше семнадцати, а к тому времени он уже совсем не то.

— Что же это за мир такой!

— Я тебя понимаю. Много лет назад я решил никого никогда не осуждать, и я знаю, что чаще всего мальчишки сами не прочь, чтобы их соблазнили. Иногда даже берут на себя инициативу. Но все равно, к старости я становлюсь моралистом. Я считаю, что взрослый не должен заниматься сексом с ребенком. Не важно, пусть даже ребенок сам этого хочет. Это неправильно.

— Я уж больше и не знаю, что правильно, а что неправильно.

— А я думал, полицейские всегда знают.

— Считается, что знают. Может, это одна из причин, почему я перестал быть полицейским.

— Ну, во всяком случае, надеюсь, это не означает, что и мне придется перестать быть голубым, — сказал он. — Вот и все, что я знаю.

Он взял один из рисунков и принялся его рассматривать, теребя нижнюю губу.

— Насколько я слышал, мальчишки, которые пристают к взрослым, сейчас больше держатся на улице. На Лексингтон-авеню, в районе первых Пятидесятых. На Таймс-сквер, конечно. И на набережной Гудзона, от Мортон-стрит к центру. На той стороне Западной улице, что ближе к реке, а клиенты подъезжают туда на машинах.

— Перед тем как прийти сюда, я зашел в несколько баров на Западной.

Он мотнул головой.

— Туда мальчишек не пускают. Да и козлы там тоже не собираются. Они предпочитают заниматься этим на мостах и в туннелях, в машине на ходу, а потом отправляются домой, к жене и деткам. — Он плеснул мне в стакан еще содовой. — Есть один бар, куда тебе стоит толкнуться, только попозже. В девять тридцать, в десять, не раньше. Это «Восьмое поле». На Десятой, сразу за Гринвич-авеню.

— Видел, — сказал я. — Я проходил мимо, только не знал, что этот бар голубой.

— Сразу это не всегда скажешь. Но туда приходят выпить все самые закоренелые козлы. Да и название само за себя говорит.

Я, наверное, удивленно взглянул на него.

— Оно из шахмат, — объяснил он. — «Восьмое поле» — то, где пешка становится ферзем.

Еще раньше я позвонил Элейн, и она сказала, что пообедать вместе мы сегодня не сможем. У нее не то грипп, не то самая жуткая простуда, какая только бывает, и она потеряла всякое желание двигаться, всякий аппетит и всякую способность понимать, что читает. Все, что она может, — это дремать перед телевизором.