Мне тебя заказали - Стернин Григорий (чтение книг .TXT) 📗
— Куда это вы клоните? — сузил глаза Алексей.
— Послушайте, нас никто не слышит, я ваш адвокат, я защищал таких людей, которым вся эта шушера и в подмётки не годится… У них руки не по локоть, по горло в крови… Но это моя профессия — защищать. Я защищал убийцу-маньяка, и он, благодаря мне, вместо расстрела, который он, вне всяких сомнений, заслужил, поехал в психушку, откуда через год сбежал. И где он сейчас, никто не знает. Кого я только не защищал… Так если вы убили этого отморозка Мойдодыра, что я вас, осуждаю? Да я как человек благодарю вас за это! Таким, как он, не место на земле! Вы ветеран Афганистана, вы основали фирму, у вас есть, как и у всех, так называемая «крыша». На вас наехали, грубо наехали, обокрали вас на крупную сумму, потом стали требовать украденные ими же самими деньги… Вы, понятно, обратились к своей «крыше». Вам помогли, и Амбал, шантажировавший вас, уничтожен. Его труп нашли на пустыре в Жулебине уже давно. Опознали совсем недавно, буквально на днях. Возвращены ли вам деньги, этого я не знаю. Но подозреваю, что нет. И вполне возможно, что этот Мойдодыр был подослан вашими врагами.
— Что значит, возможно? Не друзьями же он подослан.
— Я придаю своим словам несколько иной, более узкий смысл. Это разборка, обычная разборка. И вы убили своего врага, который достал вас. Это один вариант. Другой — вы требовали с него своих же денег. И в горячке, не желая слушать уловки наглеца, придушили его… Разве такого быть не может, Алексей Николаевич?
— Может. Но этого не было. Я не знаю, из какой группировки этот Мойдодыр. Но я ни к какой группировке не принадлежу. И я не убивал его, я только бросил в него насос, когда он наставил на меня пистолет. Я тысячу раз вам повторял одно и то же, а вы все не верите. Имеет ли смысл вам работать со мной, если вы мне не верите?
— Я вижу, вы имеете весьма приблизительное представление о профессии адвоката, Алексей Николаевич, — снисходительно улыбнулся Сидельников. — У нас всякие варианты возможны. Полагаете, все мои клиенты выкладываются передо мной, как на исповеди? Тогда работать нам было бы так просто, что мы бы не получали столь солидное вознаграждение, какое порой имеем…
— Я не знаю, что скрывают от вас другие клиенты, но я рассказал вам об этом деле все. А если я что позабыл, то наверняка добавил Сергей Фролов, который в курсе всех моих злоключений…
Он говорил монотонным голосом, а сам думал только об одном — об этой фотографии… И она была беременна, так что же получается? Беременна от кого? От Лычкина? Видимо, он и был тем человеком, от которого она до знакомства с ним сделала аборт… И они встречались снова, за его спиной… Какая мерзость… И при этом она устроила сцену ревности у Ларисы…
— Вы что, Алексей Николаевич, не слушаете меня? — услышал он громкий голос Сидельникова.
— А? Что? — очнулся от своих мыслей Алексей. — Да, да… Пётр Петрович, я не в состоянии сегодня говорить с вами. И вообще… Мне все равно. Если хотите, можете вообще ко мне больше не приходить.
— Что за ерунда? Что вы раскисли, как барышня? Вы же боевой офицер, бывали в таких передрягах, мне рассказывал о вас Фролов. А тут… Что? Женщина изменила? Ну и что? Держитесь! Свидетель погиб? Другого найдём… Я работаю и буду работать с вами. А мои вопросы, сомнения, вы не обижайтесь, поймите, они необходимы… Всегда надо помнить главную задачу — вы должны быть не здесь, а на свободе. И чем скорее, тем лучше. Под подписку о невыезде вас освободить невозможно, по таким статьям не освобождают. Так что теперь надо ждать окончания следствия и суда. А моя задача — чтобы вы шли не по сто третьей за умышленное убийство, а по сто пятой статье за превышение пределов необходимой обороны и получили бы два года, желательно условно, или два года исправительных работ… А там, на воле, разберётесь со своими проблемами. Ну а сегодня я вас покидаю, возьмите себя в руки…
Глава 17
Следствие длилось до конца лета. Ознакомившись со своим делом, Алексей понял, что положение его из рук вон плохо и что он непременно будет осуждён по сто третьей статье Уголовного кодекса за умышленное убийство. Сидельников пытался ободрить его, но он в последнее время перестал верить ему. С ним происходило что-то странное, он словно потерял почву под ногами. Кому верить? Что происходит вокруг? Похоже, мир сошёл с ума… У всех на уме только одно — деньги, нажива, а отсюда — предательство, преступления, убийства… И даже Инна, которой он верил как самому себе, предала его, более того — решила поиздеваться над ним, прислав ему в отместку свою фотографию с Лычкиным. Да, наверняка она была беременна от него. И все равно он сочувствовал ей… Она так хотела ребёнка, кто же так напугал её, что у неё произошёл выкидыш? То аборт, то выкидыш… А, ладно, что о ней теперь думать? Теперь надо думать о себе… Да и о себе тоже скучно…
Его, как ни странно, спасали от чёрного отчаяния только воспоминания. Он все чаще вспоминал свою Ленку, вспоминал её постоянные упрёки, её печальные глаза. Как им было хорошо вместе…
Он вспоминал танцевальную площадку в Белгороде, когда он, молоденький новоиспечённый лейтенант, пригласил на танец худенькую белокурую девушку, очень смущавшуюся от его приглашения. «Все пройдёт, и печаль, и радость, — пел голос в репродукторе. — Все пройдёт, так устроен свет…» А он, обняв её за талию, медленно переступал сапогами по площадке и вдыхал запах её волос.
Он прекрасно помнит их первую ночь, её смущение от этой близости… Как же им было хорошо вдвоём… А рождение Митьки… Он принимал его из роддома, этот маленький тёплый комочек жизни, помнит, как сейчас, волшебный запах детского тельца, помнит складочки на его ручках и ножках… Ленка… Митька… Что с ними сделали…
И тем не менее, как ни больно вспоминать о них, это единственные светлые воспоминания, которыми можно теперь хоть как-то отогреть душу. Это единственная точка опоры в омерзительном кровавом хаосе, неизвестно кем устроенном… Впрочем, известно — окаянной человеческой паскудной душонкой, её жаждой наживы, жаждой обогатиться за счёт других… И никакие реформы не исправят положение. Мерзавцев и скотов на свете всегда будет гораздо больше, чем хороших людей, таков закон природы, и изменить его никто не сможет.
Ленка была единственным близким ему человеком… А Инна… Она только внешне немного похожа на неё. Да и то не очень. Это тогда ему так казалось… А внутренне она подла и ничтожна… Как ему теперь стыдно и перед собой, и перед памятью Ленки и Митьки за свои признания ей в любви, за свою нежность и откровения…
И все же что-то не сходилось… Ну неужели она так подла, что в такой момент послала ему с адвокатом эту фотографию без всяких комментариев? Что бы там ни было, не похоже все это на неё, совсем не похоже. Могло быть письмо с упрёками, с проклятиями, но только не это… И тут же кто-то напугал её, лишил ребёнка…
А может быть, это все же был ребёнок не Лычкина, а его? Эта мысль все чаще приходила ему в голову. Инна послала ему ещё одно письмо с Сидельниковым, но он прямо при нем разорвал конверт на мелкие клочки. А потом пожалел о своём поступке. Надо было прочитать, может быть, там и было разъяснение всем этим странным вещам?
Сидельников продолжал гнуть свою линию, въедливо расспрашивать о том, какая преступная группировка все же была так называемой «крышей» для малого предприятия «Гермес». А Алексей практически перестал работать с ним, он отвечал односложно и отрицательно, так как по этому поводу ответить ничего не мог. Через Сидельникова он порой передавал Сергею Фролову письма, в которых намекал, чтобы он не был с ним очень откровенен. Хотя прекрасно понимал, что все это бесполезно — все письма читались Сидельниковым, это он понял, и информацию, изложенную в них, особенно информацию Сергея, тот использовал в своих, непонятных Алексею целях. И впрямь — написал Сергей о свидетелях Щербак и Сытине, и тут же Щербак была насмерть запугана и отказалась от показаний, а пьяница Сытин убит. Что это — случайность? Вряд ли…
