След «Семи Звезд» - Лещенко Владимир (мир бесплатных книг TXT, FB2) 📗

– Эта птица еще у моей прабабушки жила в доме, – обиделась Варвара. – Правда здорово, что они не тронули его?

– Кар! Кар! – подал голос ворон, пролетел через всю комнату и приземлился на тахту.

Хозяйка поспешила водворить Прохора в клетку. Пернатый нахохлился и вдруг завопил:

– Пр-риходили тати добр-ро вор-ровати!

От неожиданности Савельев чуть не лишился дара речи. Он и забыл, что девушка упоминала, будто ее питомец говорящий. Скрежещущий, какой-то замогильный глас Проши стал для майора настоящим потрясением.

– Он что, все понимает? – обалдело поинтересовался майор.

– Весьма вероятно, – пожала плечами журналистка. – Я сама часто пугаюсь его выходок. Иногда такое выдаст, что хоть стой, хоть падай.

– Вот бы допросить его в качестве, так сказать, свидетеля, – пошутил сыскарь. – Вдруг чего и нарыли бы. Но все равно надо вызывать ребят. Пусть посмотрят…

– Успеется, – пробормотала Варя, легонько толкая его в спину. – Пойдем, надо чаю попить.

Но, придя в кухню, она в изнеможении опустилась на табурет, враз обмякнув. Только сейчас Савельев понял, что та держится лишь диким напряжением сил.

Пересохшими губами девушка что-то слабо и еле слышно шептала. Следователь наклонился и приблизил ухо к ее губам.

– Вадим, я должна вам сказать… Тебе сказать…

Она расплакалась, а потом вдруг прижалась к нему и принялась исступленно целовать.

Савельев поднял девушку на руки. Та, совсем легонькая, казалась такой слабой и беззащитной… Он долго, не отрываясь, смотрел на нее, потом посильнее прижал ее к себе и на руках понес в комнату, спотыкаясь о валяющиеся предметы.

«Что я делаю? – твердил пресловутый внутренний голос. – Я не могу позволить себе. Это нарушение профессиональной этики. И вообще, я не должен пользоваться…»

– Люби меня… – прошептала она сквозь слезы. – Я хочу этого… Не могу быть одна!

Он нежно раздел Варю и заботливо уложил в постель.

Голова закружилась и Савельев стал целовать ее лицо, грудь. Девушка обвила его руками за шею и привлекла к себе, прильнув к нему горячим стройным телом.

Слабый лучик света упал на ее глаза, в которых застыли слезы. Вадим не мог больше сопротивляться и их тела слились в трепетном порыве. Весь мир замкнулся меж их слитых воедино губ – да, ни больше, ни меньше, чем вся вселенная! Прежние беды и радости, горести и мгновения счастья, чудилось, перестали существовать, исчезли, растворились в этих самозабвенных движениях губ, впившихся друг в друга.

Те немыслимые прежде ощущения, которые пробудил в них этот первый, невероятный, ослепительный поцелуй, требовали выхода. Уже мало было лежать просто так, сливаясь только губами. Нетерпеливые руки Вадима пошли бродить по телу Вари, а по его спине – ее дрожащие руки.

Уже грудь Вари расплющилась о крепкую мужскую грудь, а бедра их вжимались друг в друга, словно хотели смять неведомое нечто, что мешало им прижаться еще теснее, врасти друг в друга, стать единым существом. Уже стоны рвались из их неразрывно сомкнутых уст. Уже зарождались в глубинах помутившегося сознания слова извечного вопроса – и ответа на этот вопрос: слова согласия, полной покорности, которые выразили бы иссушающую, испепеляющую жажду взаимного нераздельного, вечного обладания.

«Господи! – ударило Вадима мыслью словно кнутом. – Да что же я делаю?!»

С натугой оторвавшись от исцелованных, припухших девичьих губ, он не в силах был разомкнуть объятия.

Потом они тихо лежали рядом. Вадим смотрел в потолок, к которому струился дым от его сигареты… Варвара рядом свернулась калачиком. Голова девушки расположилась у Савельева на плече, и он, в наступившем продолжительном молчании, наслаждался ощущением ее присутствия, легкостью тела, шелком волос на своей щеке.

Лицо ее вдруг стало отрешенно пустым. Она повернулась к Вадиму и прямо посмотрела ему в глаза.

– Я была в ту ночь у Монго, – отрапортовала она голосом рекламного диктора.

Она ожидала его реакции, но Вадим молчал, внутренне приготовившись ко всему – от рассказа о тривиальном убийстве из ревности до признания в жутких тайнах и участии в человеческих жертвоприношениях.

Посмотрел ей в глаза, и необъяснимая печаль охватила все его существо. Все отчаянье, всю тщету и бессмысленность надежд прочитала Варя в его взгляде…

– Прости, я солгала тогда. Он позвонил мне не в девять вечера, а ночью, в три часа. Поднял с постели… Я едва не обругала его матом! А он… Он говорил, что я должна срочно приехать, что это будет неслыханная сенсация и что дело касается лично меня! – глотая слоги, вещала журналистка. – Он был как пьяный… Или очень возбужден. Не знаю, если я что-то понимаю в людях, если моя треклятая профессия хоть в чем-то научила меня разбираться, то он говорил искренне.

Варвара умела поддерживать непринужденную беседу на светских приемах и дружеских вечеринках, но этот монолог ей давался с трудом.

– И ты поехала?..

– Ну да! Словно бес меня какой-то подтолкнул. Поймала такси, добралась до этой самой Масловки… Я даже не удивилась, что ворота не заперты…

От волнения у нее перехватило горло. Она как бы снова пережила тот ужас.

– Не помню, как бежала оттуда… Даже туфли выбросила потом со страху, чтобы собака след не взяла. Ну, совсем одурела.

Вадим вспомнил тот день, и необычно выбивающиеся из джинсового облика Варвары босоножки на высоченном каблуке с серебряными блестками. Вот значит как…

– А потом я подумала – и решила вернуться, чтобы никто меня не заподозрил. Ведь – даже если отследят разговор по записи в мобильном, можно будет сказать, мол, решила приехать утром.

Майор долго думал.

У всякого стража закона в жизни бывает хоть раз момент, когда, как ты ни поверни дело, а придется выбирать или между духом и буквой закона, или, что куда хуже, – между законом и справедливостью.

Он хорошо понимал, что будет, если он, как и положено, даст признанию Вари законный ход. По опыту знал – на место отсутствующего подозреваемого станет эта симпатичная, по сути лишь начавшая жить девушка. Подписка о невыезде – хорошо если так! СИЗО, камера, баланда, общество лесбиянок-уголовниц… Дело у Вадима, конечно, заберут – пусть и с благодарностями… Отдадут Феликсу Кузнецову по кличке Железный Феликс (вполне соответствует натуре) или того хуже, ею займется полковник Молибога, чье имя стало грозой среди преступников: у него подозреваемые обычно всегда приговаривались.

– Никто не должен об этом знать! Поняла?! – он властно и твердо посмотрел на нее, приняв решение.

– Я все поняла! – Озерская медленно опустила взор к полу и тяжело вздохнула. – Скажи, а кража… Это из-за этого?

Ее голос прозвучал виновато и мягко. Девушку снова начала колотить дрожь, она прошептала утвердительно:

– Это все из-за этого.

– Бедная… – Вадим погладил ее по волосам.

– Вот что, – он посмотрел на сгущающуюся темноту за окном. – Одевайся-ка. Тут тебе, пожалуй, оставаться небезопасно. Поживешь пока у меня, а за твоей квартирой мы присмотрим.

– Нет, Вадим, – решительно покачала головой журналистка. – Я ведь… Мне нужно в Вологду. Срочно нужно… Сенсационный репортаж. У меня билет на завтра на шесть…

– Ты что?! – майор едва удержался, чтобы не покрутить пальцем у виска. – Варя, это серьезное дело! Это опасно…

– Не волнуйся. И не подумай ничего плохого. Мне нужно работать, а в Вологде я буду в безопасности! За мной Прохор приглядит.

Из кухни тут же донеслось резкое:

– Это что? – дернулся Савельев.

Мелодия показалась ему отвратительной, хотя и отдаленно знакомой.

– Он поет, – пояснила с улыбкой Варя. – Это по-французски. Его любимая песенка о незадачливом Мальбруке, собравшемся в поход.

– Вот-вот, – проворчал Савельев. – Да только вернется ли он, бог весть.