«А» – значит алиби - Графтон Сью (книги txt) 📗
Глава 20
Поднявшись в 9.00, я, как обычно, посвятила все воскресенье работе по дому. Убрала квартиру, пожрала, смоталась в супермаркет и навестила своего домовладельца, который принимал солнечные ванны на заднем дворе. Для мужчины в возрасте восьмидесяти одного года у Генри Питца были просто выдающиеся ноги. Вдобавок он был обладателем замечательного орлиного носа, тонкого аристократического лица, снежно-белой шевелюры и огромных голубых глаз. В целом Генри производил впечатление сексапильного и энергичного мужчины, а вот на юношеских фотографиях, которые он мне показывал, этого эффекта не было и в помине. И в двадцать, и в тридцать, и в сорок лет лицо Генри Питца казалось простоватым и каким-то неопределившимся. Но с годами на снимках постепенно стал вырисовываться образ сухощавого и уверенного в себе мужчины, пока не достиг своего наиболее концентрированного выражения к девятому десятку лет, словно исходное сырье наконец-то в результате длительного кипячения превратилось в драгоценный эликсир.
– Послушай, Генри, – начала я, устроившись на травке рядом с его креслом, – мне кажется, ты живешь довольно праздной жизнью.
– Пребываю в грехе и упадке, – откликнулся он благодушно, не пожелав даже приоткрыть глаза. – А у тебя кто-то был вчера ночью.
– Свидание с пересыпом. Как раз то, от чего нас всегда предостерегают матушки.
– Ну и как оно тебе показалось?
– Это не обсуждается, – сказала я. – А какой кроссворд ты состряпал на этой неделе?
– Довольно простой. Все, что связано с удвоением. Приставки – "би", "ди", "бис", "дис". Двойня. Двое. Двойной. Ну и тому подобное. Вот попробуй отгадать: шесть букв, "смазанное двойное изображение".
– Сразу сдаюсь.
– Макула Это латинский термин в полиграфии. Вроде бы пустячок, но голову поломаешь. А вот это – "двойное значение", из пятнадцати букв?
– Слушай, Генри, завязывай!
– Двусмысленность. Я оставил кроссворд рядом с твоей дверью.
– Нет уж, уволь. У меня сейчас башка забита совсем другими вопросами, которые требуют срочного ответа.
Улыбнувшись, он поинтересовался:
– Ты уже бегала сегодня?
– Еще нет, но собираюсь, – ответила я, вскакивая на ноги. Потом пересекла лужайку и с улыбкой оглянулась на Генри. Он как раз смазывал кремом для загара свои колени, которые и так уже приобрели светло-шоколадный оттенок. Трудно было даже представить, что разница в возрасте у нас составляет почти пятьдесят лет. Но тут я снова вспомнила о Чарли Скорсони. Я переоделась, совершила пробежку трусцой, приняла душ, а он все не выходил у меня из головы.
В понедельник утром я решила навестить Кона Долана из отдела расследования убийств. Когда я входила в его кабинет, он говорил по телефону, поэтому мне пришлось подождать, и я устроилась на краешке стола. Он сидел, откинувшись на спинку стула, водрузив сжатый кулак на стол, небрежно держа трубку возле уха и непрерывно бубня в микрофон "у-гу, у-гу, у-гу". Похоже, разговор ему явно надоел. Приподняв голову, он внимательно оглядел меня, словно хотел освежить в памяти мой образ и сверить его потом с компьютерными данными на известных уголовников в поисках возможного сходства. Я тоже рассматривала его с интересом. Временами в его облике проглядывал прежний молодой мужчина, который сейчас заметно обрюзг и подызносился, приобретя мешки под глазами, зализанные назад волосы и нависшие на подбородок щеки, словно плоть в этом месте слегка подтаяла от жары. Кожа на шее собралась в красноватые жирные складки, с трудом помещавшиеся в накрахмаленный воротник рубашки. Я чувствовала к нему несомненное расположение, которое на первый взгляд довольно трудно объяснить. Особенно учитывая свойственные ему упрямство, бесчувствие, замкнутость, расчетливость и грубость. Мне говорили, что он к тому же и жмот, но меня в нем привлекала прежде всего высокая компетентность. Он знал свое дело и никогда не юлил. Несмотря на то что мне от него частенько и крепко доставалось, в глубине души я была уверена в его симпатии и поддержке, которую он демонстрировал крайне неохотно. Я заметила, что внезапно его внимание к телефонному разговору обострилось. Он прислушался к словам собеседника и, похоже, разгорячился:
– Ладно, а теперь слушай меня, Митч. Я уже сообщил тебе все, что собирался сказать. Мы влезли в это дело по самые кишки, и не хочу, чтобы вы изгадили мне всю малину. Угу, это я и без тебя знаю. Ну да, ты уже говорил. Просто хочу прояснить наши отношения. Я уже давал этому малому последний шанс, так что или он сотрудничает с нами, или мы снова отправим его туда, откуда он пришел. Угу, вот именно, потолкуй с ним еще!
Кон резко швырнул телефонную трубку, та слегка подпрыгнула, но все-таки заняла свое законное место. Он выглядел усталым и взглянул на меня, не скрывая раздражения. Я положила перед ним на стол светло-коричневый конверт.
– Что это? – спросил он отрывисто, водрузив ноги на стол. Затем отогнул клапан конверта и вытащил письмо, которое я обнаружила в пожитках Либби Гласс. Даже не зная еще, что это такое, он осторожно взял листок за краешек, внимательно проглядел содержание письма и осторожно убрал его обратно в конверт. Потом, коротко глянув на меня, спросил:
– И где же ты его взяла?
– Мать Либби Гласс хранила веши покойной дочери, листок был заложен в одну из книг. Я наткнулась на него в эту пятницу. Ты сможешь его проверить на предмет отпечатков пальцев?
Он бросил на меня ледяной взгляд:
– А почему бы для начала нам не поболтать о Шарон Нэпьер?
Я слетка струхнула, но виду не подала.
– Она мертва, – сказала я, потянувшись было за конвертом. Но Кон прихлопнул письмо кулаком, и мне пришлось отступить. Мы встретились взглядами. – Об этом мне рассказал мой приятель в Лас-Вегасе, – объяснила я. – От него я все и узнала.
– Это все чушь. Ты ведь сама туда ездила.
– Вовсе нет.
– Черт побери, да не ври же мне! – вспылил он.
Тогда я тоже разозлилась:
– Уж не собираешься ли ты, лейтенант Долан, читать мне лекцию о правах? Неужели вручишь мне официальное уведомление с предупреждением относительно моих конституционных прав? Я с удовольствием прочту его и подпишу. А потом позвоню своему адвокату, а вот когда он прибудет сюда, мы и потолкуем. Тебя это устраивает?
– Две недели ты занимаешься этим делом, и уже есть труп. Ты просто подставляешь меня, и твоя причастность к этой смерти вполне очевидна. Я же велел тебе держаться от таких вещей подальше.
– Ах-ах-ах! Да, ты велел мне держаться подальше от неприятностей, что я и делала. Ты просил меня помочь выяснить, что связывало Либби Гласс и Лоренса Файфа, и я выполнила твою просьбу, – сказала я, указав на конверт.
Он схватил конверт и бросил его в мусорное ведро.
Мне было ясно, что это просто театральный жест. Тогда я попробовала зайти с другой стороны.
– Давай разберемся, Кон, – продолжила я. – Я не имела никакого отношения к смерти Шарон Нэпьер. Никоим образом. Ты что думаешь? Я специально примчалась туда, чтобы убрать важного свидетеля, который мог мне помочь? Тогда ты просто спятил! Я никогда не была в Лас-Вегасе. Да, я заезжала на Солтон-Си, чтобы переговорить с Грегом Файфом, а если не веришь, позвони ему! – Замолчав, я возмущенно уставилась на него, ожидая, какое действие произведет выданная мной смесь правды и откровенной лжи и просветлеет ли его помрачневшая физиономия.
– Откуда ты узнала, где она скрывалась?
– Да я убила полтора дня, чтобы выйти на ее след с помощью частного детектива из Невады Боба Дитца. После беседы с Грегом собиралась отправиться в Лас-Вегас. Но мне позвонили, сообщив, что кто-то всадил в нее пулю.
Как по-твоему, что я должна была почувствовать при этом известии? Признаюсь, для меня это был ощутимый удар.
Проклятое дело, закрытое еще восемь лет назад, снова заявляет о себе!
