Прощай, детка, прощай - Лихэйн Деннис (бесплатные версии книг .txt) 📗

— Просто сомневаюсь, что именно сейчас нам нужен этот… бардак.

— Под бардаком имеется в виду?..

— Розыски пропавшего ребенка. Хуже того, бесследно исчезнувшего. — Она зажмурилась и втянула носом теплый воздух. — Мне нравится быть счастливой. — Энджи открыла глаза, но не отводила взгляд от окна. Ее подбородок слегка подрагивал. — Понимаешь?

Прошло полтора года с тех пор, как мы с Энджи довели до логического завершения то, что друзья называли романом и что тянулось больше десяти лет. И эти восемнадцать месяцев стали самыми прибыльными за всю историю нашего сыскного агентства.

Около двух лет назад мы закрыли или, лучше сказать, пережили дело Джерри Глинна. Первый за последние тридцать лет бостонский серийный убийца привлек к себе немало внимания, как и те, кому посчастливилось его поймать. Широкая слава — освещение в новостях по всей стране, нескончаемые перепечатки в таблоидах, две книги, написанные по следам событий, и слухи о том, что вот-вот должна выйти третья, — все это сделало нас с Энджи самыми известными детективами в городе.

На протяжении пяти месяцев после гибели Джерри Глинна мы не брались за новые дела, что, кажется, только сработало как дополнительная реклама. Закончив поиски пропавшей Дезире Стоун, мы снова занялись расследованиями, предварительно известив об этом заинтересованную общественность. Первые несколько недель на лестнице, ведущей на нашу колокольню, невозможно было протолкнуться. Не признаваясь себе, мы с ходу отказывались от дел, от которых веяло насилием или в которых требовалось исследовать темные стороны человеческой натуры. Нам требовалась передышка, поэтому мы работали только со случаями мошенничества со страховкой, должностными преступлениями в корпорациях и несложными разводами.

В феврале дошли до того, что сподвиглись на поиск игуаны, пропавшей у некой пожилой дамы. Омерзительную тварь звали Пыжик, это чудовище мужского пола сорока трех сантиметров в длину, переливающееся разными оттенками зеленого, как выразилась его владелица, было «негативно настроено по отношению к человечеству». Взяли мы Пыжика на лоне природы в пригороде Бостона. Бешено размахивая своим шипованным хвостом, он как ненормальный рванул по влажноватому полю для игры в гольф номер четырнадцать в «Бельмонт Хиле Кантри Клаб», за которым углядел возможность погреться на солнышке. Он замерз и сопротивления не оказал. Но на заднем сиденье служебной машины облегчился, выложив из себя все подчистую, так что стал похож на кожаный ремень. Правда, его владелица заплатила за чистку салона и щедро вознаградила нас за возвращение питомца.

Вот такой выдался год. Не требовавший никаких подвигов, зато щедрый в плане пополнения банковского счета. И хоть постыдишься потом рассказывать, что в самую гнилую погоду гонялся за полоумной ящерицей по площадке для гольфа, это все же лучше, чем когда в тебя стреляют. Гораздо лучше.

— Совсем мы с тобой хвост поджали, — констатировала недавно Энджи.

— Точно, — удовлетворенно кивнул я.

— А вдруг ее уже нет? — сказала Энджи, пока мы спускались по лестнице с колокольни.

— Тогда плохо.

— Хуже, чем просто плохо.

— Хочешь отказаться? — Я открыл дверь на задний двор школы.

Она посмотрела на меня, будто боялась облечь в слова, услышать себя и понять, что отказывается помочь попавшему в беду ребенку.

— Не хочу пока соглашаться.

Я кивнул, хорошо понимая, что она чувствует.

— Все вокруг этого исчезновения дурно попахивает, — пробормотала Энджи, пока мы ехали по Дорчестер-авеню к дому Хелен и Аманды.

— Согласен.

— Четырехлетки сами не пропадают.

— Уж это точно.

Люди, поужинав, выходили из домов, одни ставили на террасах шезлонги, другие тянулись к барам или спортивным площадкам покидать в сумерках мяч. В неподвижном воздухе пахло серой фейерверков.

Энджи подтянула колени к груди, уперлась в них подбородком.

— Пусть я трусиха, но ловля игуан на полях для гольфа меня вполне устраивает.

Мы свернули с Дорчестер-авеню на Сэвин-Хилл-авеню.

— Меня тоже, — сказал я.

Когда исчезает ребенок, пространство, которое он занимал, сразу заполняется десятками людей. Родственники, друзья, полиция, журналисты и корреспонденты, энергичные и шумные, создают ощущение сплоченности общества.

Но в этом шуме особенно заметно отсутствие голоса самого ребенка. Его отсутствие вы чувствуете рядом с собой постоянно, оно взывает к вам из всех углов, от каждой игрушки. Это отсутствие — совсем не то, что на похоронах или поминках. Молчание мертвых несет в себе завершенность и окончательность, вы понимаете, что должны к нему привыкнуть. Но к молчанию пропавшего ребенка вы привыкать не хотите; вы отказываетесь принять его, и потому оно вопиет.

Молчание мертвых значит «прощайте».

Молчание исчезнувших значит «найдите меня».

Казалось, в квартире Хелен Маккриди собралось чуть ли не пол-округи окрестных жителей и солидная часть личного состава бостонской полиции. Повсюду стояли полицейские телефонные аппараты, и ни один не простаивал без дела; еще несколько человек говорили по мобильникам. Коренастый мужчина в футболке с надписью «Я из Дот-Рэт, [4]и горжусь этим» на секунду оторвался от сложенных стопкой на кофейном столике листовок:

— Беатрис, четвертый канал приглашает Хелен завтра в шесть вечера.

Какая-то женщина закрыла ладонью микрофон сотового телефона:

— Звонят продюсеры Энни из Эй-эм, [5]Хелен завтра утром сможет прийти на передачу?

— Миссис Маккриди, — позвал полицейский из столовой, — вы нам нужны, подойдите на секундочку!

Беатрис кивнула коренастому и женщине, бросила нам: «Спальня Аманды — первая дверь направо», и стала пробираться в сторону столовой.

Дверь в комнату девочки была открыта, внутри было темно и тихо, звуки с улицы сюда не проникали. Послышался шум спускаемой воды, и из туалета, застегивая ширинку, вышел полицейский.

— Друзья семьи? — спросил он.

— Да.

Он кивнул.

— Ничего тут, пожалуйста, не трогайте.

— Не тронем, — успокоила его Энджи.

Он опять кивнул и прошел через прихожую на кухню.

Надавив на выключатель ключом от машины, я зажег свет. Разумеется, здесь уже все обработали специальным порошком и проверили на наличие отпечатков пальцев, но я знал, что полиция не любит, когда на месте преступления трогают вещи без перчаток.

Над кроваткой Аманды на шнуре с потолка свисала голая лампочка, отсутствие медного декоративного колпачка обнажало пыльные провода. Потолок давно требовал покраски, а летний зной сделал свое дело с развешанными по стенам плакатами: мне были видны три, и все они, свернутые в сплюснутые трубки, валялись у плинтуса. На стене, там, где они висели раньше, топорщились ошметки скотча.

Планировкой эта квартира не отличалась от моей и других типовых квартир большинства трехэтажных домов этого квартала. Тут было две спальни, одна примерно в два раза больше другой. Большую — справа за туалетом напротив кухни — занимала Хелен, меньшую — Аманда. Первая окнами выходила на заднюю террасу и небольшой дворик, вторая — на соседний трехэтажный дом, и в полдень света здесь было так же мало, как и сейчас, в восемь часов вечера.

Все в комнате было старое, мебели мало. Комод, стоявший напротив кроватки, явно купили на распродаже. Кроватка представляла собой пружинный каркас, на котором лежали: тюфячок, две простыни и сверху ватное одеяльце с изображением Короля-Льва. И одеяльце, и обе простыни были разных расцветок.

На полу валялась, бессмысленно таращась в потолок, кукла; мягкий заяц повернулся на бочок, привалившись спинкой к комоду. На комоде стоял старый черно-белый телевизор, на тумбочке — небольшой радиоприемник, но никаких книжек, даже раскрасок в комнате не было.