Частный детектив. Выпуск 5 - Чейз Джеймс Хедли (читаем книги онлайн txt, fb2) 📗
Я открыл молнии на своем мешке и бросил последний взгляд на плоды своего труда. Это должно быть правдой.
В “Браун–мотеле” в один миг все стало ясно, как погожий день без смога. Мне помогли слова Эмерсона.
Я должен убедить большинство в своей правоте. Задача ясна: единственное, что для этого требуется, это сказать правду.
Поэтому я сел и все записал.
Как меня поняли, о разговоре с Себастьяном, Мордехаем Питерсом, Джонни Троем. Даты пребывания Фрэнсиса Бойля в тюрьме и дату создания пластинки “Аннабел Ли”. Признание Тони Ангвиша. Заявление Джо Райса, что он пожертвовал 200 тысяч долларов для проведения кампании за Хамбла. Я обвинил Юлиуса Себастьяна, Мордехая Питерса и Гарри Вароу в том, что они сделали лживые заявления в телевизионной передаче. Я включил только те факты, которые были мне хорошо известны. Материала набралось достаточно.
Оставалось позаботиться, чтобы материал дошел до людей. История требовала слова. И я придумал способ сказать полиции, газетам и общественности одновременно.
Мне напечатали девять тысяч листовок.
Длительная остановка, о которой я упоминал, была в типографии, с которой я имел дело на протяжении ряда лет. Владелец меня хорошо знал: конечно, понадобился чек на солидную сумму, зато все было сделано быстро и со знанием дела. Листовки — в половину газетного листа, — для меня напечатали 9 тысяч и “для внутреннего пользования” — еще несколько сотен. Я не сомневался, что он использует их так, как надо.
Потом я нанял самолет.
Ну и собирался приступить к завершающему шагу.
Я вытащил один из листков. Крупными буквами черным сверху было напечатано:
СЕКС — УБИЙСТВО — ИЗНАСИЛОВАНИЕ — МАФИЯ
ЧИТАЙТЕ ВСЕ О ПОЛИТИКЕ!
Возможно, я включил все же один собственный вывод, но только в качестве подтекста.
Для того, чтобы не сомневаться, что листовки будут читать и передавать из рук в руки, я подписался под текстом такими же крупными буквами:
ШЕЛЛ СКОТТ.
Вейнаду я просто сказал, чтобы он летел в сторону Лос—Анджелеса, и теперь я уже мог видеть высокую башню Сансси—Вайн, здание Федерального банка Лос—Анджелеса, дальше к центру, на углу Сансет и Вайна. Мы пролетели немножечко левее, между углом Голливудского шоссе и Вайна. Сердце Голливуда. Подходящее место для начала.
Я взял две пригоршни листовок и перебросил их через борт. Ветер вырвал из рук листовки; они потянулись длинной вереницей к Голливуду. Пусть себе летят.
Ветер на мгновение прижал несколько листков к борту. И тут же их сдуло и, разъединившись, листовки запорхали белыми крупными мотыльками над городом.
Итак, пути к отступлению отрезаны.
Мне удалось это сделать.
Виктор Вейнад повернул голову назад и заорал, перекрывая шум мотора и свист ветра:
— Черт возьми, что вы делаете?
— Я уронил маленькие кусочки бумаги, — ответил я.
— Маленькие?
— О’кей, я уронил большие кусочки бумаги.
Он кивнул, внимательно глядя на меня.
— Следите, куда мы летим! — крикнул я.
Он пожал плечами, повернулся и мы полетели дальше, “хикети–хок”, к Лос—Анджелесу. Под нами был Голливудский Фривей, забитый транспортом, спешившим в оба конца. Я швырнул две пригоршни листков. У меня их было много. Когда мы приблизились к Сити—Холлу, административному центру, управлению полиции, я удвоил порции. Оглянувшись назад, я увидел, что на Фривей образовалась черт знает какая пробка. Движение остановилось. Не из–за моих ли мотыльков? Похоже, что так.
Покружившись над полицейским управлением, мы описали дугу над городом. Я не жалел листовки. Фил Сэмеон скоро будет читать речь в мою защиту. Я отыскал Гамильтон Билдинг на Бродвее, между Третьей и Четвертой улицами, где находился мой офис, и попросил Вейнада лететь пониже. Сентиментальный жест.
Мы повернули назад, к нашей “взлетной полосе”.
К этому времени я уже добрался до дна своего объемистого мешка и собрал последнюю горсть, когда мы снова летели над Голливудом. Впереди виднелись зеленые контуры огромной площадки для гольфа, серые полоски проходов, изумрудные лужайки, темно–зеленые кустарники и бежевые скамейки. Малюсенькие люди внизу занимались суровой борьбой с невидимыми с неба мячами, думая только об очках и общем счете. Скорее из озорства я выделил и для них пару десятков своих листков. Возможно, они долетят до сельского клуба. Ну и в добрый путь.
Под нами — миллионы людей; многие из них не получили мое послание. На некоторых оно произвело впечатление; другие пожали плечами “Ну и что же?”, но вдумались; третьи возненавидели меня еще больше. Глупо надеяться, что все сразу поверят. Потребуется время, чтобы принять правду. Большинство пока считают меня убийцей, выродком, чудовищем. Ненависть, ненависть, ненависть…
Хорошо, что я нахожусь вне пределов досягаемости.
А затем…
Двигатель издал какой–то грозный звук. Я с самого начала ждал катастрофы, — и перепугался. Вместо почти убаюкивающего “хикети–хок–хокет”, он стал выстукивать “хик–хик–хок”, затем завыл “ппшоу–о–оу”, а закончил одним “ппппп”.
Вейнад повернул голову назад и сказал:
— Я этого опасался.
Его самоуверенный залихватский вид куда–то исчез.
Потом раздался треск.
— Что это? — завопил я.
— …Сейчас он упадет. Надо выпрыгивать…
— Выпрыгивать, да? — спросил я, ничего не соображая, потом повторил тоном выше: — Выброситься на парашюте?
— Да.
— Куда?
— Туда, куда же еще?
— Куда?
Он ткнул пальцем.
Позднее, возможно, я бы воспринял его жест трагически, но не в этот момент.
— Вы с ума сошли?
Но он уже выскочил из своего отверстия и полетел вниз.
Я высунулся наружу и завопил:
— Ненормальный! Что за бредовая идея… Но он уже был далеко внизу.
Но нет, я не стану паниковать.
Я давно решил, что если мне суждено умереть, то в постели. Даже в своей собственной. Но никак не на площадке для гольфа.
Нет, мои дорогие!
Я отстегнул ремень безопасности, разогнул ноги и, не колеблясь, выпрыгнул из самолета, дергая на ходу кольцо вытяжного троса парашюта.
Ничего не произошло.
Проклятый Вейнад…
Я дернул посильнее еще раз и еще. И тут “старый шют” раскрылся с каким–то треском. Впрочем, возможно, это треснула моя спина, но все же позвоночник выдержал. Парашют раскрылся; я находился в сотне ярдов от земли.
Раздался невероятный грохот, треск, скрежет и звук разрыва, когда древний аэроплан врезался в землю и взорвался. Вспыхнуло пламя и охватило фюзеляж.
Меня несло в сторону игроков в гольф.
Один из них лежал на траве, вытянувшись, как неживой. Другой бежал как сумасшедший через песчаную дорожку, схватившись обеими руками за голову. Третий затыкал пальцами уши. Четвертого не видно. Полагаю, он был настоящим спринтером.
Земля! Освободившись от строп, я увидел гольфистов. Они таращили на меня глаза. Потом один подпрыгнул на месте, как в комедиях Мака Сеннетта, и побежал ко мне. Двое других пустились следом за ним, размахивая короткими клюшками. Мне говорили, что некоторые гольфисты заключают пари на огромные суммы.
Потом я услышал крики и вопли с другой стороны: справа ко мне бежало с десяток невероятно возбужденных людей, некоторые из них размахивали листовками. Впереди на двух электрокарах для гольфа подпрыгивали наиболее ретивые и шумные предводители этой группы.
Конечно, такие кары проезжали за час не более шестнадцати миль, но и это немало.
В ярдах двухстах за ними на холме возвышалось здание из красного кирпича — местный клуб; возле него задвигалось еще несколько электрокаров.
Откуда мне было знать, как настроены эти парни?
Кто может поручиться, что это не скопление убежденных дейерфистов, которые разорвут меня на мелкие кусочки во имя своих убеждений… или потому, что я испортил им площадку и нарушил игру?
Я тоже подпрыгнул на месте, повернулся и побежал, не разбирая дороги, лишь бы подальше от этой очумелой толпы. Несомненно, я замахнулся на мировой рекорд в беге по пересеченной местности.
