Святыня - Лихэйн Деннис (хорошие книги бесплатные полностью .txt) 📗

— И очень точно. В длину здесь двадцать восемь футов.

— Не уверен, что смог бы пульнуть футбольный мяч на такое расстояние. Кресло Дезире на сколько отстоит от стены?

— На шесть футов.

— А кресло Тревора?

— На столько же.

Я покосился на ее руки:

— Красивые перчатки.

Она подняла руки:

— Нравятся? Это перчатки Дезире.

Я тоже поднял здоровую руку, которая тоже была в перчатке.

— А это — Тревора. По-моему, из телячьей кожи. Очень мягкая и облегает.

Энджи влезла в сумочку и извлекла оттуда два пистолета. Один был австрийский — девятимиллиметровый «глок 17», второй был немецкий — девятимиллиметровый «зиг-зауэр Р226». «Глок» был легкий и черного цвета. «Зиг-зауэр» был из серебристого алюминиевого сплава и чуточку тяжелее.

— Там столько их было в оружейном ящике, — сказала Энджи, — но эти мне показались самыми подходящими.

— Обоймы?

— "Зиг-зауэр" вмещает пятнадцать патронов, «глок» — семнадцать.

— И разумеется, патронники пусты.

— Разумеется.

— Что вы, ради бога, такое делаете? — произнес Тревор.

Мы притворились, что не слышали.

— Кто сильнее, как ты думаешь? — спросил я.

Энджи смерила обоих взглядом.

— Трудно сказать. Дезире молода, но у Тревора в руках достаточно силы.

— Бери «глок».

— С удовольствием.

Она протянула мне «зиг-зауэр».

— Готова? — спросил я и, зажав рукоять грудью и поврежденной рукой, оттянул затвор и дослал патрон в патронник. Наставив «глок» в пол, Энджи сделала то же самое.

— Готово!

— Погодите! — воскликнул Тревор, когда я направился через комнату к нему, держа пистолет в вытянутой руке и целя прямо ему в голову.

Снаружи шумел прибой и ярко светили звезды.

— Нет! — завопила Дезире, когда к ней с пистолетом в руке начала двигаться Энджи.

Тревор забился в кресле, натягивая связывавшие его веревки. Он дернулся влево, потом вправо и снова влево.

А я все приближался. Я слышал громыхание кресла, в котором так же билась и дергалась Дезире, а комната словно съеживалась вокруг Тревора с каждым моим шагом. Лицо его над прицелом пистолета росло, ширилось, глаза метались из стороны в сторону. Из-под волос у него тек пот, а обезображенные щеки сводила судорога. Бледные, до молочной белизны губы раздвинулись, обнажая зубы, и он издал не то вопль, не то вой.

Подойдя вплотную к его креслу, я приставил пистолет к кончику его носа:

— Как себя чувствуете?

— Нет, — произнес он. — Пожалуйста!

— Я сказала «Как чувствуете себя», — рявкнула Энджи на Дезире на другом конце комнаты.

— Не надо! — крикнула та. — Не надо!

— Я задал вам вопрос, Тревор, — сказал я.

— Я...

— Как чувствуете себя?

Глаза его скосились, вперившись в ствол пистолета, и в них показались красные прожилки.

— Отвечайте!

Губы его зашамкали, потом сжались, а на шее вздулись вены.

— Дерьмово себя чувствую! — вырвалось у него.

— Именно, — сказал я. — Вот так же чувствовал себя и Эверетт Хемлин, умирая. Дерьмово. Так же чувствовал себя Джей Бекер. И ваша жена чувствовала себя точно так же. И шестилетняя девочка, которую вы раскромсали на куски и бросили в чан с кофейными зернами. Дерьмово, Тревор. Как полное ничтожество.

— Не стреляйте в меня, — сказал он. — Пожалуйста. Пожалуйста! — И из пустых его глаз покатились слезы.

Я отвел пистолет от его лица:

— Я не собираюсь стрелять в вас, Тревор.

Он смотрел в полном изумлении, как я вынул из пистолета обойму и кинул ее себе в перевязь. Потом, прижав оружие к кисти поврежденной руки, вытряхнул из патронника патрон. Нагнувшись и подняв патрон, я сунул его себе в карман.

Затем под все более изумленным взглядом Тревора я оттянул затвор и, отделив рукоять от казенной части, также кинул их себе в перевязь. Потом последовала очередь пружины над коробкой, которую я снял и показал Тревору, а потом бросил и ее в перевязь. Последней в перевязь полетела, присоединившись к другим частям пистолета, его коробка.

— Пять составных частей, — сказал я Тревору. — Все здесь: обойма, затвор, пружина, коробка, ствол. Полагаю, вы умеете собирать ваше оружие?

Он кивнул.

Я повернулся к Энджи:

— А как с этим обстоят дела у Дезире?

— Наверняка папочка вымуштровал ее и в этом.

— Превосходно. — И я опять повернулся к Тревору. — Как я уверен, вы отлично знаете, что «глок» и «зиг-зауэр» собираются одинаково.

— Мне это известно.

— Восхитительно. — И я с улыбкой отошел от него. Отходя, я отсчитал пятнадцать шагов, потом, остановившись, вынул из перевязи разобранный пистолет. Части пистолета я аккуратно разложил на полу, поместив их цепочкой друг за другом. Потом я направился к Энджи с Дезире. Остановившись возле кресла Дезире, я повернул назад, отмерив и от ее кресла пятнадцать шагов. Энджи подошла ко мне и разложила по полу части разобранного «глока» точно так же, как и я, — цепочкой.

Мы вернулись к Дезире, и Энджи отвязала ее руки от спинки кресла, а потом, нагнувшись, потуже затянула узлы на ее щиколотках.

Дезире подняла на меня взгляд. Она тяжело дышала ртом, предпочитая не трогать носа.

— Вы сумасшедший, — сказала она.

Я кивнул:

— Вы же хотите смерти отца, разве не так?

Она отвернулась от меня и уперлась взглядом в пол.

— Эй, Тревор, — окликнул я, — вы все еще хотите смерти вашей дочери?

— Всеми силами, которые еще остались в моей душе! — воскликнул он.

Я опустил взгляд на Дезире, и она, склонив голову к плечу, искоса взглянула на меня из-под набрякших век и из-за завесы упавших ей на лицо волос медового цвета.

— Обрисую вам ситуацию, Дезире, — сказал я в то время, как Энджи направилась к Тревору, чтобы развязать его руки и проверить, крепко ли связаны щиколотки. — Ноги у вас обоих связаны, у Тревора немного слабее, чем у вас, но не так, чтобы значительно. Я посчитал, что двигается он медленнее, чем вы, и потому дал ему небольшую фору. — Я указал рукой на полированный паркет. — Вот ваше оружие. Доберитесь до него, приведите пистолеты в боевую готовность и сделайте с ними все, что захотите.

— Вы не можете так поступить, — сказала она.

— Дезире, «не можете» — это категория из области морали. А вам должно быть известно, что можем мы все, что взбредет нам в голову. Вы живое тому подтверждение.

Я вышел на середину комнаты, откуда мы с Энджи стали смотреть, как отец и дочь разминают руки, готовясь к единоборству.

— Если у кого-то из вас двоих явится светлая мысль, объединив усилия, ринуться за нами в погоню, — сказала Энджи, — мы едем в редакцию «Бостон трибьюн», так что не теряйте даром времени. Тому из вас, кто останется жив, если кто-то один в живых останется, правильнее всего будет попытаться сесть на самолет. — Она толкнула меня локтем. — Хочешь что-нибудь добавить?

Я смотрел на этих двоих, как они вытирают ладони о бедра, как вновь и вновь сгибают и разгибают пальцы, как наклоняются к спутанным веревками щиколоткам. Их генетическое родство было очевидно — оно проявлялось в жестах и движениях, но еще глубже, еще страшнее это сходство проявлялось в их нефритово-зеленых глазах. Глаза эти у обоих имели одинаковое выражение — алчности, упрямства и бесстыдства. Это было первобытное выражение, присущее скорее пещере, чем прохладному комфорту этой комнаты.

Я покачал головой.

— Ну, адского вам веселья, — сказала Энджи, и мы вышли, заперев за собой дверь.

Мы спустились по черной лестнице и очутились возле боковой двери, ведущей в кухню. Над нашими головами раздалось какое-то мерное поскрипывание, как будто скребли по полу. Потом стук, и вслед за этим стукнуло еще раз — с противоположной стороны.

Мы вылезли наружу и по тропинке пошли вдоль заднего газона, в то время как море заметно успокаивалось.

Я прихватил ключи, отобранные у Дезире, и, пройдя мимо сада и переделанного во флигель сарая, мы остановились возле моего «порше».