Под покровом тьмы - Гриппандо Джеймс (книга жизни TXT) 📗

Телевизор выключился. Заскрипело кресло. Его ботинки зашаркали по полу. Дверь открылась и закрылась. Снаружи щелкнул замок.

Она снова была одна в темноте.

Энди почти не спала в ту ночь. Она лежала без сна, встревоженная легкостью, с какой Блечман обнаружил такие личные моменты, как удочерение и разорванная помолвка. Возможно ли, что он обладает каким-то даром? Она слышала о таких людях, хотя казалось столь же вероятным, что Блечман играл с ней, каким-то образом изначально выяснив, что она работающий под прикрытием агент. С другой стороны, практически все его последователи пытались исцелиться от неудачных романов и разных семейных неприятностей. Опытный хиромант, вероятно, сработал бы не хуже.

В пять утра в дверь постучали. Фелисия ответила сразу же, словно ждала этого. Вошел мужчина. Энди прищурилась. Не Блечман. Это был Том, другой «лейтенант», вместе с Фелисией выступавший во вторник на вербовочном собрании. Человек, голосовой отпечаток которого идентичен отпечатку Фелисии.

– Пошли, Уиллоу. – Энди даже не сразу поняла, что он обращается к ней. Энди, известная также как Кира, теперь стала Уиллоу.

– Куда мы идем?

– Одевайся и пошли.

На Энди была только ночная рубашка и узенькие шортики. Том с интересом смотрел, как она идет в ванную. Какой-то развратный взгляд, вполне подходящий для пятидесятилетнего холостяка, который целуется раз в десять лет и ездит в фургоне с наклейкой «Если раскачивается – не стучать» на бампере.

«Мог бы немного поработать над отказом от мирских желаний, братец».

Через пять минут они вышли. Фелисия осталась в доме.

Солнце взошло больше часа назад. Земля была сырой от клочковатого тумана. Ботинки хлюпали, когда Том с Энди пробирались по грубой высокой траве. Когда они отошли на безопасное расстояние от дома, Том остановился и закурил сигарету.

– Здесь разрешают курить? – спросила Энди.

– У тебя с этим проблемы?

– Похоже, ведь это одно из запрещенных потаканий своим слабостям.

– Правило номер один, Уиллоу: начальство не критикуют.

Как интересно, подумала Энди. Курильщик. Любитель подглядывать за женщинами. В буквальном смысле Любопытный Том. [11] Однако его голосовой отпечаток практически идентичен отпечатку Фелисии. Либо перед ней верующий, но со слабостями, либо неверующий, зато с невероятными актерскими способностями. В обоих случаях это надо исследовать.

Они пошли дальше – к курятнику, где их приветствовали аммиачная вонь птичьих экскрементов и беспрестанный писк сотен цыплят. Как муравьи, маленькие птички забирались друг на друга у кормушек и поилок, равномерно расставленных по всему курятнику. Пушистые желтые комочки, покрывающие весь пол. Какая прелесть. Это напомнило Энди о Пасхе, пока она не пригляделась внимательнее. Некоторые из этих комочков были мертвы. Слабые ковыляли вокруг, слишком робкие, чтобы пытаться всерьез пробиться к источникам пищи.

– Подбери дохлых, – велел Том. – Сложи в ведро.

Энди взяла ведро и вошла в курятник, стараясь не давить живых. Стайки цыплят разбегались у нее из-под ног. Каждые несколько футов она находила мертвого. Ее охватила смесь жалости и отвращения, особенно к выпотрошенным, которых расклевали их же сестры. Каждая тушка почти ничего не весила, но ведро скоро стало тяжелым. Через несколько минут она закончила и вернулась к Тому. Он взял ведро и подал ей другое:

– Теперь давай слабых.

– В ведро?

– Ага. Вот так. – Он схватил цыпленка, ковылявшего с краю. Тот жалостно пищал у него в руке. Одним быстрым рывком Том заглушил писк и бросил тельце в ведро.

На работе Энди видала вещи и похуже, однако Том, кажется, ожидал, что Уиллоу почувствует отвращение. Кажется, он решил, что так произведет на нее впечатление. Энди решила подыграть:

– Я не могу убить невинного цыпленка.

– Можешь-можешь.

– Но я не хочу.

– Это твоя работа, Уиллоу.

– Ты и сам хорошо справляешься.

– Немного практики, и ты будешь не хуже. – Он подмигнул.

Нелегко кокетничать с таким явным неудачником, и все же это могло помочь сломать лед.

– Надо думать, для парня вроде тебя подбирать цыпочек довольно естественно.

– Это было в другой жизни, – улыбнулся он.

– Настоящий сердцеед, да?

– Х-м-м-м-м, было дело.

– А теперь ты… дал обет безбрачия?

Том словно сдулся:

– Об этом тебе расскажет Фелисия.

– Я только предполагала, что это часть сделки. Все эти разговоры об отказе от мирских желаний. Секс ведь проходит по той же статье, что кабельное телевидение и мороженое.

Том явно чувствовал себя неловко. Энди спросила:

– Я тебя нервирую?

– Просто мужчинам и женщинам не полагается обсуждать такие вещи. Фелисия тебе расскажет.

– Прости. Мне почему-то легче говорить с тобой.

Это ему, похоже, понравилось.

– Правда?

– Ага. Знаешь, бывает, что сразу чувствуешь расположение к человеку?

– М-м, ага.

– Хотя, если тебе неудобно, давай займемся цыплятами.

– Да нет, я не отталкиваю тебя.

– Надеюсь, что нет, – сказала Энди. – Было бы хорошо иметь здесь друга.

– Не думаю, что правила это запрещают.

Она бросила взгляд на его сигарету:

– Правила не вырублены в камне.

– Курение – это мелкое нарушение, – сказал Том, защищаясь. – За что-то более серьезное тебя могут вышвырнуть.

– За что, например?

– Например… за секс.

– Почему это так плохо?

– Потому что это не только истощает энергию, но и уводит дальше от источника. Это способ удовлетворения мирских побуждений.

– Значит, вся система веры основывается на воздержании?

– Нет. Она основывается на удовлетворении. Однако оно приходит способами, каких ты никогда раньше не испытывал.

– Если это так удовлетворяет, почему же ты по-прежнему получаешь удовольствие от… ну, например, от курения?

– Потому что я все еще человек. Честно говоря, на самом деле я не получаю от курения такого уж удовольствия. Я просто курю. И так со всем, что привязывает нас к этому миру. Это краеугольный камень философии мистера Блечмана. Он учит, что наши эмоции, наши побуждения, наши желания – они похожи на отголоски.

– Отголоски?

– Ага. При любом деле, при любом переживании первое впечатление всегда самое сильное и приятное. Впоследствии каждое впечатление – лишь повторение, становящееся все слабее и слабее, как отголоски эха, пока мы не оказываемся полностью отключенными от источника энергии. А это и побуждает нас испытать что-то новое.

– Не хочу, чтобы ты считал, будто у меня только одно на уме, но я бы не сказала, что лучший секс в моей жизни был самым первым.

– Пожалуйста, оторвись от секса, ладно? Вспомни, как ты в первый раз увидела океан. Как в первый раз ехала на велосипеде. Как в первый раз летела на самолете.

– А как ты в первый раз убил?

Том опешил.

– Я имею в виду цыпленка, – сказала Энди.

– И это тоже работает. Все, что дает ощущение прилива энергии и изменяет уровень излучения. Через некоторое время мы просто теряем чувствительность. Но продолжаем делать одно и то же, надеясь, что сможем хоть мимолетно испытать возбуждение, испытанное в первый раз.

– Ты испытываешь возбуждение от убийства?

– Я не сказал «возбуждение».

– Прости. Мне казалось, сказал.

Он снова занервничал, затягиваясь сигаретой, хотя она дотлела до фильтра.

– Я только говорю, что нам не следует расходовать энергию на повторения. Энергию надо направлять в другом направлении.

– К источнику? – спросила Энди.

– Да. – Том смял сигарету. – Впрочем, нам с тобой не следовало бы обсуждать все это. Я опережаю программу. Ты и так узнала гораздо больше, чем полагается на твоем уровне.

«Гораздо больше», – подумала она.

На горизонте появилась полоса облаков. Золотые лучи утреннего света пронзили дощатые стены курятника. Том смотрел на восходящее солнце, а Энди рассматривала его профиль. Она не могла точно вспомнить, но было в его внешности что-то знакомое. Том заметил ее взгляд, и Энди быстро отвела глаза.