Сделка Райнемана - Ладлэм Роберт (чтение книг txt) 📗

«Все в порядке. Это то самое. Вопросов у меня нет». Дэвид передал записку Штольцу, которому не терпелось узнать мнение ученого.

– Вот и отлично, – сказал немец, прочитав ее. – А теперь, подполковник, объясните, пожалуйста, компаньонам доктора, что нам необходимо забрать у них оружие. Само собой разумеется, потом мы вернем его.

– Ничего страшного, – обратился Дэвид к Джонни. – Положите пистолеты на стол, раз он этого требует…

– Как это так – ничего страшного! Хотел бы я знать, кто может так думать! – возразил Джонни, прислонившись спиной к стене и показывая всем своим видом, что не собирается выполнять подобное распоряжение.

– Да вот я, например, – ответил Дэвид. – Поверьте, все будет в норме.

– Эти падлы – нацисты! Неужто вы хотите, чтобы мы плясали под их дудку?

– Они немцы. А не нацисты.

– Все равно – конский навоз! – Джонни оттолкнулся спиной от стены и, вытянувшись во весь рост, сказал твердо: – Мне не нравится, как они разговаривают с нами.

– Послушайте меня, – подошел к нему Дэвид. – Много, очень много людей рискуют своей жизнью только ради того, чтобы эти чертежи были доставлены наконец туда, где их так ждут. От вас вовсе не требуется, чтобы вы любили их больше, чем я. Но, что бы там ни было, сейчас не время заниматься мелочной разборкой. Пожалуйста, сделайте, как я вас прошу.

Джонни зло глянул на Сполдинга:

– Надеюсь, вы знаете, что делаете…

Он и его товарищ положили пистолеты на стол.

– Благодарю вас, господа, – произнес Штольц и, выйдя в холл, сказал что-то негромко двум охранникам. Тот, у которого была рация, тотчас же прошел через гостиную в кухню, другой же взял со стола два пистолета. Один из них он засунул себе за пояс, второй опустил в карман пиджака. Затем, не произнося ни слова, вернулся в холл.

Сполдинг подошел к столу. Штольц, снова оказавшийся в гостиной, последовал за ним. Леон спрятал чертежи в три пакета, которые лежали тут же, на столе.

– Мне не хочется даже думать о тех деньгах, которые получит за них наш общий друг, – сказал Дэвид.

– Думаю, вы не стали бы платить, если бы они не стоили того.

– Пожалуй, это так… Как мне представляется, нам ничто не мешает положить все три пакета в один чемодан. Вместе с заметками, сделанными нашим уважаемым экспертом. – Сполдинг взглянул на Леона, который стоял неподвижно в конце стола. – Вы согласны со мной, доктор?

Леон кивнул. Его глаза едва проглядывали из-под век. И, как заметил Дэвид, сегодня он был еще бледнее, чем обычно.

– Я не возражаю, – произнес Штольц. Три пакета вместе с заметками он спрятал в одну из коробок, остальные же две, пустые, закрыл аккуратно и положил их на крышку первой. Все это было проделано им с таким торжественным видом, словно он, стоя перед алтарем, совершал некий древний обряд.

Сполдинг сделал несколько шагов в сторону стоявших у окна телохранителей Леона.

– У вас был трудный день, как и у Леона. Поэтому было бы не грех и отдохнуть вам. А вахту пусть несут ваши гости. Думаю, в подобных случаях им платят сверхурочные, – сказал Сполдинг Джонни и Хэлу.

Хэл ухмыльнулся. Джонни по-прежнему был мрачен.

– Доброй ночи, господин Леон! Счастлив был познакомиться со столь выдающимся представителем науки, – произнес церемонно Штольц и отвесил ученому легкий поклон, как принято у дипломатов.

Охранник-радист, войдя из кухни в гостиную, кивнул молча немецкому атташе, и вслед за тем они оба покинули комнату.

Сполдинг улыбнулся Леону, но физик, не обратив на него никакого внимания, ушел в спальню, расположенную рядом с кухней.

Когда Дэвид вышел из дома, Штольц, стоя у машины, открыл ему дверцу.

– Очень странный человек ваш Леон, – заметил немец, усаживаясь со Сполдингом в «Паккард».

– Может быть, но ученый он – уникальный. Один из лучших специалистов в своей области… Пожалуйста, попросите шофера остановиться по пути у какого-нибудь телефона-автомата. Я хотел бы позвонить радистам в посольство. Чтобы успокоить вас насчет шифровки.

– Отличная идея… Кстати, почему бы нам не пообедать вместе?

Дэвид посмотрел на сидевшего рядом с ним атташе. У того был довольный, самоуверенный вид. От его нервозности не осталось и следа.

– Сожалею, Herr Botschaftssekretar [69], но у меня уже есть другое приглашение.

– Не сомневаюсь, что от прелестной миссис Камерон. Ну что ж, нет так нет, я понимаю вас.

Сполдинг, отвернувшись, уставился молча в окно.

Мир и покой царили на Терраса-Верде. Уличные фонари мягко освещали нелюдные тротуары, силуэты искусно подстриженных деревьев загадочно вырисовывались на светлом фоне милых, своеобразных домов средиземноморского типа, возведенных из кирпича и камня и покрашенных в мягкие пастельные тона. Из окон с подоконниками, заставленными горшками с цветами, лился уютный свет, исходивший от ламп в гостиных и спальнях. Какой-то мужчина в деловом костюме и с газетой под мышкой поднимался по ступеням к двери своего дома, на ходу доставая ключ из кармана. Молодая пара, держась руками за невысокую железную ограду, негромко смеялась. Девочка с рыжим кокер-спаниелем на поводке весело скакала по дорожке. Собака, прыгая радостно вместе с ней, то и дело попадала ей под ноги.

Как хорошо и спокойно жить здесь.

Дэвид на мгновение вспомнил другое место, в котором побывал сегодня. Стариков, от которых несло потом и мочой, беззубую проститутку, выставляющую в окне с грязным подоконником свои «прелести». Лавчонку с замызганными, давно не мытыми окнами, в которой торговали требухой для кошек и прочей того же рода снедью. Два огромных пакгауза, – в которых никто не работал. И, наконец, стоявший на якоре траулер, еще недавно следовавший строго по предписанию прямым курсом на Тортугас.

«Паккард» свернул за угол на другую улицу. Здесь было больше света и меньше ухоженных, подстриженных деревьев, хотя в остальном она мало чем отличалась от Терраса-Верде. Улица напоминала Дэвиду такие же точно тихие улочки Лиссабона – с дорогими магазинами для богатых приезжих и толстосумов из местных жителей.

Здесь также имелись магазины. Витрины со скрытой проводкой освещались мягким, ровным светом.

Новый поворот. Подъезжая к концу квартала, «Паккард» замедлил ход и, поскольку путь был открыт, пересек перекресток. Магазинов тут было еще больше, деревьев же – значительно меньше. Бросалось в глаза и обилие собак, которых выгуливали в основном девушки. Вокруг итальянской спортивной машины толпились подростки.

Неожиданно Дэвид заметил знакомый плащ. Сначала только плащ – светло-серый. Человек, облаченный в него, стоял в дверях одного из зданий, рядом с витриной.

Опять – светло-серый плащ. И снова – входная дверь.

Человек был высоким и худощавым.

Высокий худощавый мужчина в светло-сером плаще. В дверях, как тогда!

«О боже! – подумал Дэвид. – Да это же незнакомец с Пятьдесят второй улицы!»

Человек, повернувшись боком к улице, разглядывал что-то в слабо освещенной витрине. Хотя Сполдинг не мог видеть сейчас темных, глубоко сидящих глаз «старого знакомого», он ясно представлял их себе. И вспоминал заодно и своеобразную английскую речь, специфичную для выходцев с Балкан, и отчаяние, сквозившее во взгляде этого человека, когда он говорил:

– Никаких переговоров с Францем Альтмюллером… Это наше предостережение «Фэрфаксу»!

Надо немедленно выйти из машины. Как можно скорее! Он должен вернуться на Терраса-Верде. Без Штольца. Вернуться во что бы то ни стало!

– Вон там, в начале следующего квартала, находится кафе, – сказал Сполдинг, указывая на оранжевый навес над тротуаром, издали бросавшийся в глаза, поскольку был ярко освещен горевшими под ним лампами. – Остановитесь возле него. Я позвоню оттуда в посольство.

– Стоит ли спешить так, подполковник? Это не к спеху. Я верю вам, что все идет своим чередом.

Сполдинг повернулся к немцу:

– Вы что, хотите, чтобы я выложил все начистоту? Все, что я думаю о вас? О’кей, я так и сделаю… Вы не нравитесь мне, Штольц. И точно так же не нравится мне и Райнеман. Мне не нравятся и те люди, которые выкрикивают, выгавкивают приказы и следят неусыпно за мной… Конечно, я покупаю у вас кое-что, но это вовсе не значит, что я обязан проводить с вами все время. Я не обязан ни обедать с вами, ни разъезжать в ваших автомобилях после того, как мы покончили с делами на текущий день. Ну что, ясно я выразился?