Бомба для председателя - Семенов Юлиан Семенович (книги бесплатно без регистрации полные TXT) 📗
— Извините, что я к вам так поздно, доктор Рунге.
— Кто вы?
— Мое имя вам ничего не скажет, но дело у меня к вам крайне срочное.
Они стояли в дверях. Хозяин заслонил дверь и не приглашал гостя войти.
— Я сейчас занят. Очень сожалею…
— Минута у вас найдется?
— Минута — да. Только вряд ли «крайне срочное дело» можно решить за минуту.
— Это лицо вам знакомо? — спросил Исаев, показав Рунге маленькую фотографию.
— Очень знакомый молодой человек…
— Ему сейчас пятьдесят шесть.
— У меня плохая память на лица.
— Кто с вами работал в концлагере Фленсбург?
— Холтофф?
— Так это Холтофф или нет?
— Да… Пожалуй что… Мне кажется, что он, но я боюсь ошибиться. Хотя нет, точно, это Холтофф.
— Теперь посмотрите на это фото.
— Тоже он. Так постарел… Неужели жив?
— Ну а если жив, тогда что?
— Покажите оба фото еще раз.
— Может быть, нам все же договорить у вас в доме?
— Прошу. — Рунге пропустил Исаева в комнаты.
— Вероятно, вы сначала спросите, знаю ли я адрес Холтоффа, и сразу позвоните в федеральную комиссию по охране конституции?
— Я ни о чем вас не спрошу.
— Все надоело?
— Просто мне надо кончить работу, которой я отдал последние десять лет, а если я обращусь к властям, меня начнут таскать по комиссиям, комитетам и подкомиссиям… Я прошел через все это. Допросы, очные ставки, свидетельские показания в суде, оправдание обвиняемых…
— Все-таки Кальтенбруннера повесили…
— А остальные? Где Бернцман? Зерлих? Айсман? Где они? Бернцман в земельном суде. Айсман у Дорнброка. Зерлих в МИДе…
— Вы пропустили Штирлица, господин Рунге.
— Штирлиц спас мне жизнь.
— Если бы война продлилась еще месяц и русские танки не вошли в Берлин, Холтофф бы вас прикончил, несмотря на все старания Штирлица.
— Вы хотите, чтобы я предпринял какие-то шаги?
— Да.
— Зачем это нужно вам, если я не хочу этого? Я, которого Холтофф мучил, кому он прижигал сигаретой кожу, кого он поил соленой водой? Зачем это нужно вам, если я этого не хочу?
— Зло не имеет права быть безнаказанным, господин Рунге.
— Он одинок?
— Пять лет назад у него родился внук.
— Наши внуки не виноваты в том, что было.
— Верно. В этом виноваты деды.
— Объявив войну, я принесу зло его жене, детям, внуку. Вы призываете меня к мести, а я против мести. Чем скорее мир забудет ужасы нацизма, тем лучше для мира. Надо забыть прошлое, ибо, если мы будем в нем, мы не сможем дать будущее детям.
— Забыть прошлое? Очень удобная позиция для негодяев.
— Вы у меня в доме… Я не имею чести знать вас, но просил бы выбирать точные формулировки.
— Я точен в выборе формулировок. Нас здесь никто не слышит, надеюсь?
Рунге ответил:
— Нас здесь никто не слышит, но мое время кончилось. Так что, — он поднялся, — всего вам хорошего. Ищите мстителей в других местах.
— Сядьте, господин Рунге. Я не собираюсь забывать прошлое. Я не забыл, какие вы писали показания в первые дни после ареста. Я не забыл, скольких людей вы ставили под удар своими показаниями. Я не забыл, как на допросах вы клялись в любви и верности фюреру.
— Штирлиц…
— И благодарите бога, что я не приобщал ваши доносы к делу, иначе вам было бы стыдно смотреть в глаза Нюрнбергскому трибуналу, где вы вели себя как мученик-антифашист. Я имею слабость к талантам, поэтому я изъял из дела все ваши гадости и оставил лишь необходимые клятвы в лояльности. Благодарите бога и меня, Рунге, что по вашим доносам не посадили никого из ваших коллег. И прозрели вы не в тюремной камере. Вы прозрели, когда я отправил вас в спецотдел лагеря, в удобный коттедж. Вас поили кофе и кормили гуляшом, но на ваших глазах вешали людей, а там были талантливые люди, Рунге, очень талантливые люди. И не моя вина, что вас там начал пытать Холтофф, — тогда я уже не мог помешать ему…
— Штирлиц?!
— Штирлиц… Вы правы, я — Штирлиц.
Рунге отошел к окну. Он долго молчал, а потом повторил:
— Штирлиц…
Исаев усмехнулся:
— Штирлиц…
Рунге долго стоял возле окна и курил. Не оборачиваясь, он тихо сказал:
— Я напишу все, Штирлиц. Вам я готов написать все. Диктуйте.
— Нет… Господь с вами… Я пришел не для того, чтобы диктовать… Я пришел для того, чтобы вы не забывали… Я не хочу, чтобы Холтофф повторял с вашими внуками то, что он делал с вами…
— Доброе утро, могу я поговорить с майором Гельтоффом?
— Майор Гельтофф сейчас дома и просил не беспокоить его до одиннадцати.
— Пи-пи-пи…
«Стерва! — ругнулся Исаев. — То, что она не говорит обязательного „ауфвидерзеен“, сбивает меня с толку. Это от старых немцев. Все-таки тринадцать лет в Германии что-нибудь значат».
Исаев остановил такси:
— Вельмерсдорф, Руештрассе, семь.
Гельтофф жил на Гендельштрассе, но Исаев по привычке не назвал точного адреса. Первое время он и в Москве, когда ехал на такси, ловил себя на мысли, что называет Скатертный переулок вместо того, чтобы просить шофера отвезти его прямо на улицу Воровского.
От Руештрассе до Гендельштрассе было совсем недалеко — полкилометра, не больше. Исаев огляделся: улочка была пустынная и тихая; коттеджи за высокими металлическими заборами, много плюща, плакучие ивы вокруг маленьких озер, воркование голубей и звонкие голоса детишек.
«Улица хорошая, — отметил Исаев, — а вон та ограда с бетонным выступом как раз для меня. Я смогу посидеть, и он меня не увидит из своего дома. Когда он будет выезжать и остановится на улице, чтобы закрыть ворота гаража, я успею сесть к нему в машину».
Когда из ворот выехал БМВ-1700 и Холтофф пошел закрывать за собой ворота гаража, Исаев быстро поднялся и тут же снова сел — свело ногу. Он понял, что не успеет сесть в машину до того, как Холтофф вернется. Он успел открыть дверь БМВ одновременно с Холтоффом. Тот посмотрел на Исаева: сначала недоумевающе холодно, потом отвалился на спинку сиденья и, побледнев, тихо спросил:
— Ты же мертв, Штирлиц… Зачем ты появился? Что тебе нужно от меня?
— Я рад, что ты сразу поставил точку над «i». Мне действительно кое-что от тебя нужно.
— Что?
— Хорошее начало… Молодец, Холтофф. Вон автомат. Позвони в газету к редактору Ленцу и пригласи его на дружескую беседу куда-нибудь в бар… Я после объясню, что меня будет интересовать.
— Добрый день, редактор Ленц.
— Здравствуйте, инспектор.
— Мое звание — майор.
— Да? Хорошо. Я это запомню.
После паузы Холтофф сказал:
— Мне пришлось пригласить вас в этот бар, потому что так будет лучше. Я не хочу лишнего шума… Вызов в полицию, официальные показания. Это всегда вызывает шум.
— Я не боюсь шума. Наоборот, я люблю шум. Он мне выгоден. Ведь я газетчик, майор Гельтофф.
— Значит, вы не хотите говорить со мной здесь?
Подумав, Ленц ответил:
— Я слушаю вас.
— Ваша газета — единственная, получившая интервью Павла Кочева. Меня интересует, кто из ваших сотрудников беседовал с ним? Когда это было? И где? Я обещаю вам, что это будет нашей общей тайной.
В бар зашли трое молодых ребят и девушка. Они заказали бутылку оранжада и сели к столику возле окна, разложив на нем учебники. Один из парней подошел к музыкальному автомату и бросил двадцатипфенниговую монету. Яростно загремели ливерпульские битлзы.
«Вот сволочи», — ругнулся Исаев, выключая диктофон, лежавший в левом кармане пиджака.
Откинувшись на спинку кресла, он напряженно прислушивался к разговору Холтоффа и Ленца.
— Итак, где, когда и кто из ваших сотрудников в последний раз видел болгарского ученого Кочева?
— Вы убеждены, что я обязан отвечать на этот вопрос?
— Хорошо. Давайте иначе. Пришлите ко мне того газетчика, который интервьюировал Кочева. Я обязуюсь не требовать у него данных о теперешнем местонахождении Кочева. Мне нужно показание — всего лишь. Показание под присягой. С такой моей просьбой вы не можете не согласиться.
