КГБ в Японии. Шпион, который любил Токио - Преображенский Константин Георгиевич (смотреть онлайн бесплатно книга TXT) 📗
Особенно четко это различие проявляется за рубежом, в деятельности разведок Наше первенство тут ощущается во всем: если резидентура КГБ, как правило, размещается на верхнем этаже посольства, то резидентура ГРУ, военной разведки, — этажом ниже. Наши разведчики чуть лучше материально обеспечены ведомство оплачивает счета за парковку автомобилей, некоторые другие мелкие расходы, в то время как ГРУ относится к своим сотрудникам более сурово. Иностранцам порой бывает трудно понять, почему одни советские дипломаты, журналисты, торговые работники, приехав в магазин, оставляют свой автомобиль на платной стоянке и не торопясь бродят по этажам, в то время как другие бросают их на улице прямо у входа и каждые десять минут выбегают посмотреть, не увезла ли машину полиция — в этом случае, чтобы получить ее обратно, надо будет уплатить солидный штраф. Эти бедолаги — разведчики ГРУ, и местная контрразведка легко вычисляет их по такому признаку.
Но главное отличие состоит все же не в этом. Разведчики КГБ имеют право вербовать своих коллег из ГРУ, а обратной силы это правило не имеет. Об этом никто в мире не знает. Все военные разведчики оформляются для работы за границей не без участия Третьего управления КГБ да и не могут быть направлены в разведывательную школу без того, чтобы особый отдел КГБ по прежнему месту службы не подтвердил их благонадежность. Там, при отборе войсковых офицеров в ГРУ, и оформляется их вербовка. В советские посольства и консульства они направляются уже готовыми агентами КГБ Если армия поддерживает безопасность страны, то уж ее собственную безопасность обеспечивает КГБ, он следит за ее политической лояльностью…
Поэтому мы трое, стоя в дверях и не сговариваясь, поздоровались с войсковым гостем все-таки по-граждански.
— Добрый день.
— Здравствуйте, ребята! — в тон ответил он с некоторым усилием и вновь повернулся к нашему приятелю-латышу, намереваясь продолжить с ним беседу.
Разумеется, в комнату мы заходить не стали, а пошли слоняться по коридору, ибо уже были осведомлены о главном правиле КГБ — конспирации Это означало, что никто не должен знать больше того, что ему положено, и особенно то, чем именно занимается в данный момент его товарищ. Если надо будет, начальство само проинформирует тебя…
На следующей лекции латыш появился вновь и молча сел рядом с нами. Конечно, мы его ни о чем не спрашивали, хотя и на его лице появилась печать некой таинственности…
После обеда наш латыш переоделся в гражданский костюм, тщательно повязал перед зеркалом галстук и ушел, пряча смущенную улыбку. Мы, развалясь на кроватях, проводили его деланно равнодушными взглядами, словно бы не происходило ничего необычного, хотя на улицу нас выпускали только в военной форме, чтобы держать в поле зрения патрулей, днем и ночью рыскающих по улицам перенасыщенного войсками Минска.
Латыша звали Антон. Это был общительный, веселый малый и даже привез сюда, в школу контрразведки, гитару, на которой умел лишь взять несколько аккордов. Монотонно ударяя по струнам, он часто исполнял нам по вечерам шуточные латышские песни. Мелодия их казалась механически-бодрой и скучноватой, сродни немецкой, в тексте же вообще не было понятно ни одного слова, но певец так заразительно смеялся, очевидно живо представляя себе то, о чем говорилось в песне, что и мы невольно начинали хохотать. Всего несколько месяцев назад он, молодой инженер, работал на рижском радиозаводе ВЭФ, и та преувеличенная таинственность, с которой он встретился в КГБ, несомненно, казалась ему смешной.
Вечером он вернулся погрустневший, усталый и сразу лег спать. Потом он вот так же исчезал еще пару раз, и мы так же ни о чем его не спрашивали, однако вскоре он сам нам все рассказал, когда, с опаской поглядывая на плотно закрытую дверь, мы откупоривали завернутую в газету бутылку коньяку…
Сконфуженно скосив глаза на рюмку, Антон сообщил нам, что все эти дни занимался таким архиважным для контрразведки делом, как прослушиванием разговоров солдат-латышей, которые они, громко харкая, вели в казарменной курилке. Их беседа была каким-то образом записана на магнитофон и передана в особый отдел.
Беседа оказалась весьма безобидной. Ничего заслуживающего внимания органов КГБ, кроме легкого налета национализма и заявлений о том, что им надоело подчиняться разным там белорусским и русским свиньям, в ней не содержалось. Но что может быть унизительней для офицера, чем, с умным видом надев наушники, вслушиваться в вялую солдатскую болтовню, то и дело перемежаемую матерщиной, плевками и другими не очень приятными звуками? Нет, если бы речь шла об американских шпионах или крупных националистах-антисоветчиках, тогда Антон с благоговением выслушал бы все, понимая, сколь это важно для Родины. А здесь? Всего лишь бездумные высказывания простых деревенских парней и какая-то хитрая игра, затеваемая вокруг них, в которую он оказался невольно втянут!.
Наш приятель подавленно замолчал, втянув голову в плечи…
— Да как же им удалось установить технику в солдатском сортире?! — воскликнул кто-то, и все мы захохотали, представив, как бригада специалистов по монтированию потайных микрофонов, крадучись, входит в это большое и неуютное помещение, по стенам которого тянутся кабинки с низкими стенками и без дверей, в каждой из которой вырезано в полу отверстие, которое в армии называют «очком». Ведь для этого необходимо, чтобы ни здесь, ни где-либо поблизости не оказалось ни одного случайного человека! Как же удалось обеспечить это?.. Скорее всего, туалет закрыли на несколько дней под предлогом какой-нибудь дезинфекции.
— Даю голову на отсечение: всем солдатам объявили, что каждый, к го во время «дезинфекции» подойдет к сортиру ближе, чем на сто шагов, получит наряд вне очереди! — усмехнулся самый старший из нас, сибиряк, прослуживший офицером два года в войсках Сибирского военного округа и получивший там звание старшего лейтенанта.
— Но это еще не все! — сокрушенно вздохнул Антон. — Я также должен был просмотреть дневник, который вел один из латышей…
Каждый вечер этот солдат вносил в него какие-то записи, а потом, по солдатскому обычаю, запихивал под матрас. Но для того, чтобы легендированно вынуть его оттуда, пришлось ночью поднимать весь полк по тревоге и увозить на учения!
Представив, с каким серьезным видом особист объяснял командиру полка необходимость таких учений, мы снова прыснули. Наверняка он изобразил дело так, что в одной из казарм действует шпионская группа. Мы были еще неопытными чекистами и не догадывались о том, что этими учениями особист намертво привязал командира полка к делу о латышском дневнике и мог при необходимости перевалить на него часть вины в случае провала. Но, скорее всего, этим приемом он старался продемонстрировать собственному, особистскому, руководству масштабность своей работы.
Если бы солдат-латыш узнал, что из-за его скромной персоны в полку начались учения, он бы не поверил, однако товарищи по казарме в отместку за дополнительные тяготы походной жизни вполне могли бы избить его до полусмерти.
Антон рассказал, что особист принес этот дневник в здание Белорусского КГБ, в комнату, где тот ждал, и брякнул на стол с таким видом, словно это был секретный план ЦРУ или заговор всех мировых буржуев против советской Родины.
Пока наш приятель читал дневник, особист внимательно наблюдал за выражением его лица, а потом, видимо удовлетворившись, нетерпеливо спросил:
— Ну что там: АС или ШП?..
Этими условными сокращениями в документах КГБ обозначают антисоветскую агитацию и шпионаж. Очевидно, никаких иных целей для ведения дневников этот особист не предполагал.
Увы, ни того ни другого в тетрадке также не оказалось. Там были лишь откровения о том, как скучно служить в армии, да черновики писем любимой девушке… Словом, на этот раз особисту не удалось порадовать свое руководство раскрытием шпионской сети…
Ну а если бы удалось?.. Если бы в своем дневнике латыш написал что-нибудь вроде: «В нашем полку двести танков. Интересно, американские танки лучше?» А если бы его земляки в сортирной болтовне обронили в сердцах, скажем, такую фразу, зафиксированную потом магнитофоном: «Эх, взорвать бы этот полк к чертовой матери!..»