КГБ в Японии. Шпион, который любил Токио - Преображенский Константин Георгиевич (смотреть онлайн бесплатно книга TXT) 📗
Многие генералы просто не выдерживают таких перемен. Именно поэтому обладатели двух самых высоких чинов, маршалы и генералы армии, получили в нашей стране привилегию, не виданную больше нигде в мире — право вообще не уходить на пенсию до последнего дня жизни.
Разумеется, состарившись, они не работают и сидят по домам, но числятся на службе и потому пользуются соответствующими их чину привилегиями: могут в любую секунду вызвать автомобиль, дать любое поручение адъютанту, заказать пятикомнатный номер люкс в любом санатории. Живут они зимой и летом на государственной даче, а огромной зарплаты и кремлевского пайка хватает на всю многочисленную родню…
Пограничника же Серегу его царственный друг решил вознаградить так, как и подобает властителю — вознести его до должности заместителя командующего всех пограничных войск КГБ. Впрочем, этому, кажется, предшествовал разговор Н. с женой Брежнева, Викторией Петровной. Приближенная медсестра пожаловалась, что ее мужа несправедливо затирают в погранвойсках, не дают ему служебного роста.
Та немедленно позвонила Андропову и приказала помочь обиженному Сереге. И тот, вместо того чтобы грозно произнести в ответ:
— Какое вы имеете право, Виктория Петровна, вмешиваться в секретные дела КГБ?! Я буду жаловаться Леониду Ильичу!.. — быстренько подготовил указ о присвоении Сереге генеральского звания…
По существовавшим в СССР правилам Серега, прежде чем получить столь высокий чин, должен был несколько раз сходить в ЦК, получить там руководящие указания и рекомендации и пообещать на новом посту действовать как подобает коммунисту. Вся эта процедура не была предусмотрена официально и потому держалась в секрете.
Каждый советский начальник с замиранием сердца переступал порог здания на Старой площади, не зная, что там его ждет Расстрелять, правда, уже не могут, но не так уж давно, при Сталине, это происходило довольно часто.
Однако беседы, которые в Центральном Комитете вели с Серегой, были совсем не грозными и даже не строгими, они носили какой-то увещевательный характер.
— Вам надо бросить пить! Вы же понимаете, коговы подведете! — сурово произнес, подписывая Серегино назначение, тщедушный старик Савинкин, гроза всех советских маршалов и генералов, заведующий отделом административных органов ЦК КПСС.
Серега с достоинством кивнул, но уже через несколько дней вдребезги пьяный расхаживал по коридорам Лубянки в расстегнутом, сверкающем золотым шитьем генеральском мундире, устраивал скандалы, грубил чуть ли не самому Андропову, но Брежнева он этим, конечно, нисколечко не подвел, ибо слишком разными были их весовые категории.
Зато брожение в умах старых пограничников он все-таки вызвал.
— Неужели такое возможно в нашей Советской стране? — возмущенно вопрошали они друг друга. Впервые усомнившиеся в вере, они взывали о возврате душевного спокойствия встревоженным громким голосом. Но если бы его услыхал особый отдел, с ветеранами расправились бы в один день — ведь офицер, допускающий идеологические колебания, не может занимать руководящую должность и подлежит немедленному увольнению, да к тому же с партийным выговором. Случилось ли это, в конце концов, я не знаю, а вот о другом, донельзя похожем событии, осведомлен точно.
Оно произошло с полковником 3., одним из руководителей пограничной авиации, вскоре после ввода наших войск в Афганистан.
Он возвращался домой в Москву из Кабула на самолете вместе с двумя особистами. Все были одеты в пограничную форму с ярко-зеленым околышем, которую так уважают в народе. Поэтому они и сели вместе, заняв общий ряд самолетных кресел и отъединившись таким образом от остальных пассажиров, которые все были штатскими, по крайней мере если судить по одежде. 3. знал, что большинство из них — переодетые сотрудники КГБ или просто военные из Министерства обороны, но все равно относился к ним с некоторой настороженностью. Рядом же сидели свои ребята, пограничники. И хотя особисты на самом деле не были пограничниками и носили яркую форму исключительно для маскировки, на 3. она действовала успокаивающе, как и на всякого профессионального военного.
Поэтому, как только самолет взлетел и приятели, стараясь не расплескать, разлили по походным пластмассовым стаканчикам первую бутылку водки, 3., пугливо оглядываясь по сторонам и заговорщически понизив голос, доверительно сообщил им:
— Не понимаю, для чего мы влезли в этот Афганистан? Что мы там позабыли? Зачем тратить такие большие государственные средства?
Ответа он, правда, не получил, зато из первого же аэропорта, из комнатки КГБ, которая имеется в каждом из них, в Москву была послана телеграмма. И когда 3. прибыл гуда, ему объявили приказ об увольнении за длинный язык.
— Так это же недоразумение! — возмутился 3. — Я исходил исключительно из патриотических позиций, как коммунист, зачем, мол, нашей стране расходовать такие большие средства?..
С досадой хлопнув себя ладонью по лбу, 3 по бежал объясняться к своему старому знакомцу, начальнику пограничных войск генералу армии Матросову, и был несказанно удивлен, когда тот отказался его принять…
Так 3. и сгинул в безвестности, говорят, даже спился. Мало кто из бывших товарищей отваживался теперь с ним общаться…
Зато сами особисты в Афганистане в полной мере насладились суровой боевой обстановкой, неустойчивой и романтичной, овеянной суровой мужской дружбой и грубоватой свободой, в которую они, впрочем, вносили элемент предательства и подвоха. В горячке боя они чувствовали себя как рыба в воде, не отличаясь этим от всех остальных военных. Искать тайных врагов там, где все остальные сражаются с ними явно, — согласитесь, это дает какое-то особое ощущение избранности.
Один мой приятель, офицер разведки, тоже побывал там в командировке, но, разумеется, личного участия в боях не принимал. Он выполнял там редакторские функции — правил в спешке написанные и порой совершенно безграмотные сообщения различных служб КГБ, предназначенные для отправки в Москву, Председателю КГБ Крючкову. Иногда Крючков наведывался в Афганистан и знакомился с этими документами лично, укрывшись в бронированной резидентуре КГБ в советском посольстве. Все они были отпечатаны на отличной иностранной машинке, но в боевой обстановке машинку то и дело встряхивало, и печать получалась небрежной. Это раздражало Крючкова, и он грозился в следующий раз привезти с собой личную машинистку, которая будет перепечатывать все материалы, и только после этого он будет их читать…
Мой же приятель до этого служил в управлении разведывательной информации штаб-квартиры советской разведки в Москве. Туда ежедневно приходили сотни телеграмм из резидентур КГБ, разбросанных по всему миру, и ему вместе с десятком помощников надлежало отобрать самые важные среди них и подготовить краткую сводку для Политбюро ЦК КПСС.
Всю информацию нужно было четко, общедоступным языком изложить на одной стандартной странице, избегая включения иностранных слов.
Набив руку на этой работе, мой приятель сам попросился в Афганистан, потому что там в боевой обстановке можно было быстрее получить очередное воинское звание. Хотя он целыми днями сидел за столом в надежно охраняемом бункере в советском посольстве, на него также распространялись все скромные советские льготы, положенные ветеранам Афганистана, — право на покупку недоступных для остальных людей ветчины и икры во время закрытых распродаж в магазинах Военторга, приуроченных к партийным праздникам, перспектива, хотя и весьма зыбкая, получить квартиру.
По установившимся в нашей стране правилам сотрудники всех подразделений КГБ за границей подчиняются его Первому главному управлению, разведке. Именно через нее проходит вся информация, направляемая в Москву. Поэтому моему приятелю приходилось иметь дело и с контрразведчиками, и с пограничниками, и конечно же с управлением особых отделов, которое еженедельно представляло ему для стилистической обработки подготовленный им отчет.
Поэтому он и пришел однажды к особистам в просторный бункер. Там, как очень часто бывает в боевой обстановке, начиналось застолье.
