КГБ в Японии. Шпион, который любил Токио - Преображенский Константин Георгиевич (смотреть онлайн бесплатно книга TXT) 📗
А ведь такая справка совсем не была пустячной бумажкой. На каждой из них был указан номер телефона, по которому можно было позвонить и удостовериться в том, действительно ли интересующий американскую разведку человек работает там, по месту выдачи. Телефон с этим номером стоял на Лубянке. В оперативно-техническом управлении КГБ там целыми днями дежурила сотрудница, которая на все звонки должна была отвечать:
— Да, этот человек у нас действительно работает. Но его сейчас нет на месте…
После этого чекистка звонила в управление кадров разведки и сообщала об имевшем место звонке..
— Ну а с военкоматом как у тебя дела? — продолжали допытываться сотрудники группы зашифровки.
— Да никак! — простодушно отвечал иной молодой разведчик. — Какие у меня вообще могут быть с ним дела, если я капитан разведки? Тут и есть мой военкомат!
— А вот и нет! — язвительно замечали кадровики. — А если ЦРУ будет проверять тебя через военкомат и выяснит, что ты там не состоишь на учете?..
«Но почему именно через военкомат? Разве ЦРУ не может поинтересоваться у моих товарищей по ТАСС, и те единогласно подтвердят, что я работаю в КГБ?» — хотел было возразить кандидат на поездку за рубеж, но благоразумно промолчал.
— Вот видишь! Сам понимаешь, что дал промашку! — оживлялись кадровики. — Надо тебе срочно встать на учет в военкомате!
Похоже, сотрудники группы зашифровки считали, что иностранные шпионы — такие же скучные люди, как они, и предпочитают шляться по самым неинтересным местам вроде ЖЭКов и военкоматов. Кадровики действительно судили по себе, потому что сами никогда оперативной работой не занимались. И действительно, если назначить на их должность разведчика, он, того и гляди, что-нибудь напутает. Что же касается вопросов военного учета, то работники службы зашифровки знали, что там часто происходят осечки.
Они порождались тем, что воинский статус разведчиков не был урегулирован в масштабах страны. Хотя в КГБ звания присваивались исправно, за пределами разведки о них никто ничего не знал. Порой офицеры КГБ, достигшие высокого звания полковника, продолжали числиться в военкоматах лейтенантами запаса. Это несоответствие, правда, их нисколько не огорчало.
Ни военно-учетные столы имелись во всех наших учреждениях, где находились под «крышей» сотни офицеров разведки. На воинский учет они не вставали, чтобы не попадать в глупое положение перед письмоводительницей, объясняя ей, почему ты еще лейтенант, а не майор, или наоборот Все это могло вызвать нежелательные пересуды, легко достигающие ушей КГБ. Поэтому офицеры-«подкрышники» как бы не замечали военно-учетных столов, а министерское начальство смотрело на это сквозь пальцы, зная, что чекисты и без того состоят на военной службе.
Однако и военное ведомство тоже иногда ставило палки в колеса, затевая обмен военных билетов или их перерегистрацию с переименованием военно-учетных специальностей. Все это тоже делалось для тою, чтобы запутать врага, все тех же несчастных американцев, но порождало еще большую неразбериху среди своих. В результате итоговой проверки, проведенной Министерством обороны, оказывалось, что значительная часть работников гражданских министерств игнорирует воинский учет, и все они, между прочим, сотрудники КГБ! Следовало грозное письмо в адрес управления кадров разведки.
Сотрудники группы зашифровки, получив незаслуженный нагоняй, начинали принимать меры. Досадливо крякая, они натягивали пальто, спускались на лифте во дворик и собирались у подъезда молчаливой толпою.
Вскоре подкатывала черная «Волга». Кособоко ступая, хмурые, в нахлобученных чуть ли не на глаза шляпах, совершенно не похожие на разведчиков, они усаживались в автомобиль и ехали в центр, на Арбат, где находится Министерство обороны.
Переговоры с военными оказывались несложными, и вскоре кадровики двух главных министерств страны дружелюбно пожимали друг другу руки.
Умиротворенные сотрудники группы зашифровки возвращались в разведку. На их суровых лицах блуждала сдержанная улыбка. Поднявшись в кабинет, они по очереди вызывали проштрафившихся разведчиков.
— Ты же боец невидимого фронта, понимаешь! Должен заботиться о своей зашифровке перед противником! — добродушно выговаривали они каждому, широким жестом швыряя на стол его же липовый билет офицера запаса, в котором теперь красовался какой-нибудь новый штампик.
Униженно кланяясь, разведчик бережно брал билет и надежно прятал в нагрудный карман пиджака, хотя он и был ему совершенно не нужен: не будет же он его в самом деле предъявлять сотрудникам ЦРУ! Но и портить отношения с группой зашифровки тоже было опасно — возьмут да и придерутся к какой-нибудь справке в личном деле, и оформление за границу, и без того занимающее порой несколько лет, может затянуться еще больше.
Чаще же, впрочем, бывает по-другому. Начальник группы зашифровки примирительно кивает и ставит подпись в выездном деле, говоря так:
— Все бумаги у разведчика в порядке. Он полностью зашифрован перед противником. Может ехать!..
Но странно, что вся эта многотрудная бюрократическая суета не вызывала никакого отклика у иностранных спецслужб, на которые, собственно, была и рассчитана! Буржуазная контрразведка исходила из того, что КГБ у себя в стране может сфабриковать любую бумажку, и потому совершенно ими не интересовалась. О принадлежности нашего гражданина к разведке она судила исключительно по делам, и уж тут вся его шпионская сущность беззащитно выплывала наружу…
II
Первое открытие, которое делал разведчик, впервые прибыв за рубеж, удивляло его до глубины души. Оказывалось, что и здесь, в далекой стране, о нем откуда-то уже знают.
Стоило ему выехать за ворота посольства, торгпредства или ТАСС, как сзади тотчас пристраивалась машина демонстративной слежки. Если он шел пешком, то и контрразведчики, одетые в одинаковые светло-серые штатские костюмы, немедленно высаживались из машины и с каменными лицами шествовали рядом. В какой-то момент они вдруг заводили двусмысленную и нарочито громкую беседу, явно желая привлечь внимание прохожих, из которой явствовало, что полицейским отлично известно то, что перед ними чекист.
— Да, ваш предшественник тоже был разведчиком! — говорили они, сочувственно кивая. — Ничего, в Японии шпионить легко, ведь у нас нет закона о борьбе со шпионажем. Может быть, вы кого-нибудь из нас завербуете, а?
Молодой разведчик не знал, как реагировать на это, и покрывался красными пятнами. Губы его дрожали.
Коллеги по «крыше», так же, как и в Москве, провожали тебя косыми взглядами. Войдя впервые в офис токийского отделения ТАСС, я обомлел, увидав те же самые лица, что и в редакции Азии полтора года назад. В этом, впрочем, ничего удивительного не было: мои бывшие однокурсники работали здесь корреспондентами ТАСС, только, в отличие от меня, настоящими.
На языке КГБ такие люди называются «чистыми».
— Он «чистый» или наш? — спрашивают разведчики друг у друга о незнакомом соотечественнике.
Впрочем, «чистыми» эти люди являются лишь относительно, потому что почти все они давно завербованы нами же в качестве агентов-осведомителей. Исключение составляют лишь сыновья партийных работников, которые вербовке не подлежат.
Быть осведомителем психологически тяжело, ведь ни один из них точно не знает, кто еще из его товарищей стучит в КГБ. Агент — категория тайная. Каждого из них вербуют поодиночке, и даже офицеры КГБ не имеют права знать других агентов, кроме тех, которые находятся у них на связи.
На следующий день после приезда в Токио я, как положено, посетил резидентуру разведки, расположенную на верхнем этаже нашего посольства. По ее полутемным коридорам сновало так много разведчиков, что мне стало не по себе. Именно тогда я воочию убедился в том, какая большая роль в нашей стране отводится шпионажу.
Там я пробыл недолго, побеседовав сначала с заместителем резидента по научно-технической разведке, ставшим моим непосредственным начальником, а потом удостоившись приема и у самого резидента. Он с милостивой улыбкой пожелал мне успехов в работе. Окрыленный, я вышел в посольский двор, сел в автомобиль с тассовским шофером-японцем и поехал домой. Контрразведка за мною не увязалась, зная о том, что каждый новый сотрудник любого нашего учреждения непременно должен представиться в посольстве. Это было, кажется, единственное, без всяких последствий для меня, посещение резидентуры.
