Увязнуть в паутине (ЛП) - Марченко Владимир Борисович (хорошие книги бесплатные полностью txt) 📗

Рудский и вправду был похож на больного, а его возраст это впечатление лишь усиливал. Шестидесятилетний мужчина может выглядеть превосходно, но лишь тогда, когда сам об этом позаботится. В воскресенье на Лазенковской Рудский выглядел замечательно, словно смесь Хемингуэя и Щона Коннери. Сегодня, с жирными редкими волосами, с кругами под глазами, плотно завернувшийся в халат, он был пожилым, больным человеком.

Квартира, похоже, была довольно большая, около ста метров площади, но Шацкий мог об этом только догадываться, точно так же, как и расположении комнат в приватной части. Рудский провел его в салон, и на сей раз прокурор просто не был в состоянии сдержать эмоций. Квадратное помещение, объединенное с кухней, несмотря на свою площадь в чуть ли не четыре десятка квадратных метров (вся его квартирка занимала площадь пятьдесят два квадрата), а стены, выходящие на север и запад, были полностью стеклянными, они состояли из одних лишь окон. И вид был способен сбить с ног. На западе, правда, смотреть мало чего было — крыши Охоты, уродливый купол Blue City, Щеншливицкую Горку. [38] Зато на севере кичился варшавский Манхеттен. С этого места все небоскребы Центра, казалось, стояли друг рядом с другом. Старые: Forum, Mariott и Intraco II; и новые: Intercontinental, «Золотые Террасы», Rondo 1, здание Daewoo, понятное дело — Дворец, который даже представлял собой любопытный контраст для окружающего его моря стекла. Вид был настолько абсолютно варшавским, что оставлял за собой даже панораму левого берега с Гданьского моста. Шацкий подумал, что нужно будет обязательно найти повод приехать к Рудскому после заката. Может, обыск?

— Внушительно, не правда ли? — прохрипел Рудский, вручая Шацкому чашку с кофе. — Вам обязательно нужно будет приехать ко мне вечером. Иногда ночью я могу стоять у окна целый час, и это мне совершенно не надоедает.

Шацкий призвал себя к порядку.

— Действительно, может кому и нравиться, — безразличным тоном прокомментировал он.

ПРОТОКОЛ ДОПРОСА СВИДЕТЕЛЯ. Цезарий Рудский, родился 2 августа 1944 года, проживает на улице Павиньского, образование высшее, ведет частную психологическую консультацию. Отношение к сторонам: посторонний; за дачу фальшивых показаний не привлекался.

Предупрежденный об уголовной ответственности согласно положений статьи 233 УК сообщает следующее:

С Хенриком Теляком я познакомился случайно в ноябре прошлого года. Тогда я готовил психотерапевтическую конференцию и подыскивал фирму, которая могла бы напечатать приглашения и плакаты. Так я попал в фирму «Польграфекс», директором или вице-директором в которой был Хенрик Теляк. Тогда у меня с ним контактов не было, только лишь с менеджерами. Через неделю я захотел получить заказ, но тот не был готов. Я потребовал связать меня с дирекцией, и вот тут уже узнал Хенрика Теляка. Он был очень мил, заверил, что еще в этот же день доставят мне заказ курьером за их счет, извинился, пригласил на кофе. За чашкой кофе он начал расспрашивать о моей работе, так как заинтересовался содержанием приглашений и плакатов. Я рассказал ему о работе психотерапевта. Что стараюсь помогать людям, что часто встречаю людей, утративших смысл жизни. Тогда он рассказал мне о самоубийстве дочери и болезни сына, признался, что не может больше со всем этим жить. Я спросил, не хотелось бы ему встретиться со мной. Он ответил, что пока не уверен, но через неделю позвонил и договорился о визите. Встречались мы раз в неделю, по четвергам, здесь, в этой квартире.

Тех сессий я не записывал, делал лишь заметки. Пан Теляк много молчал, часто плакал. Жизнь у него была тяжелая. В шестнадцать лет он сбежал из дома, вскоре после того его родители погибли в автомобильной катастрофе. Он не успел с ними попрощаться, даже о похоронах не знал. По этой причине он чувствовал себя виноватым, и это чувство вины повлияло на его будущей жизни. Его брак с Ядвигой Теляк — которую Хенрик Теляк, как мне кажется, очень любил, точно так же, как и детей — удачным не был, о чем Хенрик Теляк говорил с печалью и стыдом. Во время терапии мы сконцентрировались на его родной семье, чтобы он мог выйти из тени своих покойных родителей. Мне казалось, что это является основой, чтобы оздоровить отношения в его нынешнем семействе. Мне казалось, что это приносит эффекты, расстановка в эти выходные должна была стать «точкой над I». Собственно говоря, в этой расстановке для меня важнее всего был Хенрик Теляк. Остальные лица, которых я подобрал среди своих пациентов, в намного лучшем психологическом состоянии. Из неврозы относительно мягкие.

На вопрос допрашивающего, упомянул ли Хенрик Теляк в ходе терапевтических сеансов о врагах или людях, которые относятся к нему без симпатии, свидетель ответил: Хенрик Теляк казался личностью настолько сломавшейся и замкнутой в себе, что для окружения, похоже, бул совершенно незаметным. Мне ничего не известно о его врагах. Не думаю, чтобы таковые у него имелись.

Шацкий записывал, внимательно наблюдая за Рудским. Психотерапевт говорил тихо, спокойно, уверенно. Голос его пробуждал доверие, наверняка он мог без каких-либо проблем ввести пациента в гипнотическое состояние. Шацкий задумался, а мог бы он сам довериться Рудскому. Рассказать ему о том, как сильно болит у него живот, когда он возвращается домой. Как перед сном приходится выпивать два пива, чтобы без проблем заснуть. Как убивает его холод между ним и Вероникой, пропитанный претенциозностью и разочарованием воздух, висящий над мебелью из Икеи в их квартире в крупноблочном доме на Бурдзиньского. Как иногда он раздумывает, а что их объединяет, помимо ребенка и банковского счета. И как он сам стоит иногда перед цветочным киоском — хотел бы купить ей цветы, и знал бы, что она будет довольна, но не делает этого, всякий раз находя какую-то отговорку. То ли, что уже поздно, а цветы и так некрасивые. Или считает, что стыдно приносить жене цветы из киосков на Праге — вечно они выглядят такими, которых в Центре не продали пару дней назад. Или жалко мелочи, потому что еще нужно купить что-то из еды. Так ведь в пятидесяти метрах дальше находится банкомат… А роза стоит всего пять злотых. Иногда же размышляет вот как: а с чего это я должен покупать цветы? В конце концов, а когда это я в последний раз что-то получил от нее? Диск, книжку или хотя бы SMS с другим содержанием, чем «нарезанный батон и сигареты». Так что он отходит от цветочного киоска, злясь на самого себя, и ему стыдно, и по дороге он забегает в магазин за тем же чертовым нарезанным батоном, который покупает через день вот уже восемь лет в одном и том же магазине, у одной и той же продавщицы. Любопытно и то, что сам он видел, как та стареет, а у него складывалось впечатление, что он идеально тот же человек, что и тогда, когда впервые пришел за покупками. Стоял июль. На Шацком был тренировочный костюм, весь покрытый пылью от переезда. Он радовался квартире, радовался тому, что через мгновение вместе с красивейшей на свете женщиной съест франзольку и запьет ее кефиром. Радовался тому, что продавщица такая милая. Тогда у нее были длинные темные волосы, заплетенные в короткую косу, а не молочно-белый ежик, делающий женщину похожей на сержанта-пехотинца из американских военных фильмов.

Цезарий Рудский вежливо, но очень решительно отказался дать ответ на вопрос о терапии Ярчик, Квятковской и Каима. Шацкий не давил. Ему пришлось бы предъявить обвинение кому-нибудь из них, чтобы через суд заставить Рудского выдать документацию. Психотерапевт давал отчет по дню, в который был найден труп, а Шацкий с печалью констатировал, что никто из допрошенных перед тем лиц убийцей, похоже, не является. Показания были логичными, казались откровенными, в них чувствовалась печаль по поводу смерти Теляка и большая доза эмпатии в отношении его личности. Кроме того, он просто не представлял, какой у кого-либо из них мог бы быть мотив, чтобы убить Теляка.

Так думал прокурор Теодор Шацкий во вторник, 7 июня, в 10:30 утра. Через пару часов он уже был уверен, что убийца находится среди трех пациентов Рудского.