Брачный аферист - Лаврова Ольга (читать книги бесплатно полные версии txt) 📗
— Когда ты понял серьезность твоего намерения? Сразу?
— Да… нет… не помню, понял я или нет. Помню, что я ее схватил.
— Ну, а она? Видела она по твоему состоянию, что ты намерен привести угрозу в исполнение?
Глядя в пространство, Ладжун простучал пухлыми пальцами нечто вроде гаммы туда и обратно.
— А черт ее знает, видела — не видела… Я не хочу врать.
— Врать не надо, — покровительственно согласился Дайнеко, будто в детском саду. — Но постарайся восстановить картину.
— Черт знает! Я же не такой убийца хладнокровный, который находится в безразличии, чтобы спокойно себя держать…
— Стало быть, на почве ревности. Но ревность не очень просматривается, Юрий Юрьевич. У тебя, в каюте с тобой, азербайджанка. Молодая, красивая.
— Впрочем говоря, аферистка, — быстро сказал Ладжун.
— Почему вдруг?
— Потому что когда я уходил, она у меня рылась в чемодане. Я знаю, куда я что положу. Для проверки. Я сказал, что иду в буфет, я знал, что она наведет шмон, — понес Ладжун, начиная люто ненавидеть мифическую бакинку.
— Но, по твоим собственным словам, ты был увлечен так, что ничего вокруг не замечал всю дорогу.
— Не то что не замечал, но… понимаете, Михаил Петрович, тут дело не в том, а дело в том, что… у меня их было триста штук, если хотите знать. Я точно не считал, но к примеру.
— Твои донжуанские похождения известны. Однако как же у тебя совмещалось? Ты день за днем, ночь за ночью отправлялся к другой женщине, девушка видела. А Титова, насколько я понимаю, в сравнении с той бакинкой…
— Да пропади она пропадом, эта Титова! Что, она мне нравилась? Коллекция мне нравилась!
— На таком фоне твои объяснения о ревности, Юра, вызовут в суде минимум улыбку. Давай честно: плыл ты один. Команда никакой девушки не заметила.
— Она плыла, Михаил Петрович… Но она раньше сошла. Она в Пензу подавалась.
— И ты для коллекции переключился на Титову? И возревновал до беспамятства?
— Но бывает же иногда, Михаил Петрович… клянусь честью! Я разозлился, не соображал… Сам себя ставлю в тупик.
— Ладно. А как ты про деньги сообразил?
— У меня даже мысли не было, чтобы я у нее деньги взял. Мысли даже не было! — и плавно воздел руки, призывая небо в свидетели чистоты своих помыслов. — А если б у меня были намерения, я бы в первый день сделал.
— Отчего же не было мысли? Кошелек твой истощился.
— Даже не додумался. Даже в голову не приходило! Тем более выручка у нее маленькая, пенсионеры ехали.
— А где полагалось сдать выручку?
— В Горьком.
— Ты хорошо осведомлен.
Ладжун забеспокоился, спохватившись, что «пронес».
— Я не спрашивал, зачем мне, она просто упомянула, что в Горьком…
— Есть вопрос по вчерашнему разговору. Ты человек аккуратный, чистоплотный.
— Да.
— Вот видишь. А на ноже твоем смазка толком не стерта. Явственный запах. Закуску бы ты этим ножом резать не стал.
Возвращение к ножу очень расстроило Юрия Юрьевича. От бакинки он кое-как отделался, а нож торчал костью в горле. От ножа хотелось поскорее Михаила Петровича отвести.
— Если бы понадобилось, она бы обтерла, у нее же полотенце, салфетки.
— Но ты ведь у нее целую неделю был. Случалось вам выпивать, закусывать?
— А как же.
— При твоей наблюдательности заметил бы, что ножи в каюте есть.
— Ну… на всякий случай почему не взять? Почему нет? Хотите, Михаил Петрович, я расскажу, как все вообще получилось?
— Пожалуйста.
— Когда я там сидел и он стучал, я в таком был настроении! И тут она говорит: «На кой шут ты мне сдался?» Понимаете, как меня задело? Я ее спрашиваю: «Ты что, в уме? Что это такое?» Она мне сказала, что я за мужчина, у меня нет денег. Боже мой! Тут черт в меня вселился! И тут я ее схватил… И когда я это сделал… Да, когда я это сделал, подумал: елки-палки… и я начал искусственное дыхание ей делать. Понимаете? Мы же на полу с ней лежали. Я ее положил на кровать и искусственное дыхание делал. Мучился с полчаса, наверно. Потом так сел, и этак, и так просто сижу на столе… и ногой стукнул что-то там железное. Я потянул ящик и вижу — тут деньги. Я думал-думал, уже сделано, ей я не помогу ничем. Вы понимаете, в каком я состоянии? Думаю: ну, ревизию наведу.
— А ключ где был?
— Ключ у нее. В кармане.
— Она не прятала?
— Не, я же свой человек, мы же туда и обратно вместе ехали. Она в моем присутствии подсчитывала и складывала выручку… сколько раз.
— А после убийства ты нашел, значит, деньги случайно.
— Совершенно случайно! Я не искал. У меня мысли не было их брать! Но когда я нашел… то смотрю и думаю: все равно уж… возьму, думаю, чего им лежать. Понимаете, как я попал?.. Но не с целью ограбления, клянусь честью! Я даже знал, что деньги еще у ней в сумочке, махнул даже рукой: ну их к чертовой матери!
— Почему? Часть ты все-таки взял, верно?
— Я не помню, чтобы из сумочки… Впрочем говоря, да. Которые были резиночкой перевязаны, в одной пачке. Я как-то так посмотрел на эту пачку, взял и положил.
— А другие почему оставил?
— Да не хотел я их брать, пропади они пропадом. Еще копаться. Я не хочу вас убеждать, Михаил Петрович, но действительно не с целью ограбления! Чтобы вы знали все-таки, понимаете?
— Не будем сейчас касаться твоих переживаний, давай по существу. Купюры были разные?
— По 50, по 100. В общем крупные.
— А мелких не было?
— Десятки были.
— Сколько же ты всего взял?
— Я прилично взял, — в тоне Ладжуна послышался отголосок давнего удовлетворения.
— Пересчитал?
— Да, на пароходе пересчитал.
— Здесь же, в каюте?
— Да. Деньги счет любят, — солидная сентенция делового человека.
— И сколько там было?
— Три тысячи пятьсот рублей.
— Немного не укладывается в моей голове. Ты пересчитывал деньги. А в каком состоянии тебя видела команда теплохода? Ты помнишь?
— В каком состоянии? Я был на палубе. Я сказал, что мне плохо, и я вышел на воздух: покурю и пойду спать.
— А фактически тебе плохо не было?
— Фактически? Может, и было плохо.
— Так вот. С одной стороны, у тебя настолько трезвое сознание, настолько полное самообладание, что ты, совершив убийство, способен еще пересчитывать взятые деньги. А с другой стороны у тебя появилась морская болезнь.
— Понимаете, все-таки неприятная это вещь — быть наедине с мертвецом. А я еще брезгливый.
— И все-таки ты считал. Три с половиной тысячи — нужно время.
— Купюры крупные в основном. Я так понял, она их где-то наменяла.
— На самом деле тебя мутило?
— Мутило.
— А как ты при этом мог?
— Короче говоря, я хотел пересчитать… Хотя мне и было безразлично, я вам откровенно скажу. Я даже с теплохода не думал сходить. Мне было все равно, если разобраться. Если бы взяли меня на теплоходе, даже не стал бы отказываться, что я, понимаете?
— Безразлично ли? Когда Титова лежала на полу, ты ее поднял, завернул в одеяло…
— Не завернул — укрыл, — укоризненно исправил Ладжун «бестактность» Михаила Петровича.
«Завернул» — значит замаскировал. «Укрыл» — проявил некоторое уважение к покойнице, почти скорбь.
Не пытавшийся до того изображать ни раскаяние, ни сожаление об убитой женщине, только что преспокойно назвавший ее «мертвяком», Ладжун понял, что не укладывается с этой грубой откровенностью в собственную версию, будто задушил, вспылив, лихорадочно старался оживить, деньги забрал полумашинально, против воли, и вообще переживал все случившееся до дурноты. Осознав промахи, Юрий Юрьевич начал заботиться о «косметике» текстов.
И сейчас еще, много лет спустя, мы помним эти певучие, непередаваемые интонации, этот бархатный баритончик, с отвратительными подробностями повествующий о подлом преступлении.
Теперь Ладжун уже настаивал, что «впрочем говоря», финансовые расчеты вел позже, в своей каюте, а у Титовой чувствовал себя ужасно и при встрече с капитаном едва держался на ногах. Хотя, вероятнее всего, дурно ему не было. Только-только выбравшись из окна Титовой, он придумал дурноту, чтобы объяснить, почему оказался ночью на палубе.
