Страшный зверь - Незнанский Фридрих Евсеевич (библиотека книг txt) 📗
– Мне бы вот, что нужно узнать, дорогие мои, – поморгав глазами, словно от яркого света, сказал он, – как добраться на ту окраину? Каким видом транспорта?
– Одного я тебя не отпущу, – твердо, будто решила давно, ответила Валя. – Только вдвоем.
– Вдвоем, Валюшенька, мы слишком заметны.
– Значит, надо стать незаметными, – решительно возразила она. – Мама, посмотри, кажется, у нас остались в кладовке старые рыбачьи папины валенки с галошами, тулуп там и прочее, что он брал с собой на рыбалку.
– Зачем? – изумилась мать.
– Надо, – ответила Валя, и Турецкий сразу понял ее задумку. А, поняв, искренне восхитился:
– Молодец, Валька! – совсем по-мальчишески воскликнул он. – Еще бы и удочку в руку, да? И ящик рыбацкий, и кошелку старую... Прекрасно, да только эта маскировка – для морозов, для раннего утра, а не для ночной рыбалки... Хотя, с другой стороны, а почему бы нам не выбрать нечто среднее?
И вот тут восхитилась она: только что усталые и тусклые глаза ее засверкали, засияли, она с таким восторгом уставилась на Сашу, что тот понял – опять переиграл. Но, раз уж так получается, то положение еще можно спасти.
– А тебе, Валюшенька, тогда надо бы надеть какой-нибудь древний капор и шарфом подпоясаться. Я буду старый и горбатый, а ты – моим поводырем. И пройдем по жердочке, как две храбрые птички. А поймаем такси, в нем и переоденемся. Вернее, снимем маскировку и затолкаем в ту же кошелку...
Темнело быстро, и если где-то неподалеку затаился наблюдатель, то он наверняка не обладал приборами ночного видения, а, значит, должен был бы как-то выдать себя: ну, хотя бы приблизиться к подъезду. Света на кухне Турецкий так и не зажег, и Ксению Александровну попросил не делать этого. Он пристально всматривался в окно и убедился, наконец, что был прав.
Не человек приблизился к подъезду, а машина тихо подъехала, постояла напротив, будто выбирала себе место, и затем медленно проехала к следующему, где был прогал между машинами, куда она ловко втиснулась. Еще короткое время постояла и погасила фары, но из салона никто так и не вышел. «Что и требовалось доказать», – пробормотал привычную фразу Александр Борисович.
– Дорогие мои, – сказал он, выходя из кухни, – все, как я и предполагал. За нами следят. Поэтому будем делать вид, что в квартире никого нет, свет не зажигаем, давайте обойдемся пока настольной лампой, вон той, и поставим ее на пол, чтоб самим видно было. А мы с тобой, Валюша, одеваемся и начинаем спектакль. Им и в голову не придет, что мы – это мы. Вас же, Ксения Александровна, я попросил бы смотреть сегодня телевизор негромко, и ни о чем не беспокоиться. У вас, я видел, щеколда на двери, вот ее и задвинете, когда мы уйдем. И никому не открывайте, пусть звонят, стучат, не отзывайтесь, не войдут и не влезут. Я оставлю вам один из своих мобильников, мы позвоним, предупредим, а если случится что-то непредвиденное, то сами и в госпиталь позвоним. Вы же посмотрите телевизор и спокойно ложитесь спать, хорошо?
– Да, но как же?.. – попыталась возразить она, но Валя перебила:
– Мама, если Саша так говорит, значит, надо. Давай слушаться его. А за меня ты не беспокойся, если он будет рядом, можешь быть уверена, что со мной ничего не случится.
И Турецкому почудилось, что в последнюю фразу она вольно или невольно вложила изрядную долю эпического пафоса далеко не бесталанной провинциальной трагической актрисы.
«Ну, что ж, – он мысленно „пожал плечами“, – чему быть, того, очевидно, уже не миновать. Возможно, по-своему, по-женски, она права, эта прекрасная победительница. Да и кто мы такие, чтобы противоборствовать желанию высших сил? Или главному своему предназначению в этой недолгой в сущности жизни? Непослушные, самонадеянные дураки...»
Но вот куда Гера смотрел, это оставалось для Турецкого загадкой...
Эпизод из «шпионского» фильма – «Уход из-под слежки» – разыграли вдохновенно.
Из подъезда под свет фонаря на столбе медленно вышли две фигуры – старика и пожилой женщины. Больше всего они походили на бомжей, но не обнищавших, а, скорее, неприкаянных. Сгорбившийся старик, опираясь на палку, повернул было в сторону машины, а когда женщина ему что-то сказала, он показал палкой свое направление. Но женщина торопливо обежала его и, размахивая руками, стала показывать в обратную сторону. Уговорила и повела, подхватив за руку. Предельно понятная семейная сцена ни у кого не должна была вызвать подозрения.
– Не оборачивайся, – тихо сказал старик, приволакивая ногу и не поворачивая к женщине головы. – Я скажу, когда...
Они повернули за угол и ускорили шаг, но не побежали. Пройдя в таком темпе весь квартал, Турецкий остановился, наконец, как усталый путник, которого непогода выгнала из тепла на пронизывающий ветер, и медленно обернулся, словно бы в ожидании автобуса. За ними никого не было. Значит, ушли. Но и торопиться не следовало.
– Лови попутку, отца больного домой везешь, – сказал он Вале, и та вышла к обочине, подняв руку.
И скоро перед ней остановились потертые «Жигули». Валя назвала адрес, объяснив водителю свою нужду, но тот, видно, заломил такую цену, что женщина испугалась. Попросив подождать, она подошла к Турецкому, по-прежнему мастерски изображавшему старика.
– Саша, – сказала тихо, – он триста рублей требует.
– Это много?
– Конечно, вдвое, считай...
– Скажи: едем, у меня есть.
И они уселись на заднем сиденье. Валя, как заботливая дочка, немедленно подняла воротник у «отца», закрыла им его лицо и прижала к себе. Хоть так, понял Турецкий, и «доверчиво» прижал голову к ее груди, слушая учащенный стук ее сердца. Волновалась сильно... Ничего, для пользы дела.
Машину они остановили, как и договорились заранее, не доезжая до пункта проката, около старых домов. Валя расплатилась и помогла «отцу» выбраться из машины, что он и проделал, вполне натурально кряхтя и боясь, чтобы Валя не расхохоталась. А она потом сказала ему, что была близка к истерике, и если бы «высадка десанта» не закончилась так быстро, наверняка сорвала бы «операцию». Водитель уехал, а они посмотрели ему вслед и сделали несколько шагов в сторону домов. Зайдя за угол одного из них, Александр помог Вале стянуть с сапожек большие боты, размотал шарф и капор и все спрятал в кошелку. Ту же операцию проделал и с собой, сменив валенки на ботинки, спрятанные в той же кошелке, и бросив на руку тяжелый рыбацкий тулуп. В таком «цивильном» уже виде подошли к дверям салона.
Турецкий тяжело опирался на палку, демонстрируя больную ногу. Это и была причина того, что машину оформляли на даму. Что говорила усталому за долгий день от безделья менеджеру фамилия Ванюшина? Да ничего, ровным счетом. Клиентка сказала, что прилетела с мужем, – вон он, с больной ногой, машины осматривает, – к своей матери, на недельку-другую. Менеджер переписал ее и матери адреса и стал выписывать чек.
Турецкому приглянулась далеко не новая, но вполне добротная «хонда». Неяркая, серенькая. Валя села за руль, проехала немного, сдала назад, и Турецкий «с огромным трудом» устроился на заднем сиденье. Бросил рядом кошелку и тулуп. Сказал: «Поехали». На соседней улице Валя остановила машину. И они поменялись местами.
– Ну, вот и все, – сказал он спокойно.
– А ты совсем не волновался? – с удивлением спросила Валя.
– А с какой стати?
– Ну, ни капельки, ни чуточки?
– За тебя волновался, боялся, что ты расхохочешься, когда я кряхтеть начал.
Вот тут она и созналась. И сразу успокоилась. Спросила:
– Куда теперь?
– На вокзал, – ответил он. – Ты посидишь в машине, а я схожу в автоматическую камеру хранения. Надеюсь, кошелка вам с мамой в ближайшее время не понадобится?
Валя лишь медленно покачала головой и с откровенной любовью уставилась на него.
«Опасный взгляд, – пронеслось в голове у Турецкого, – так недалеко и до необдуманных поступков... – Но тут же с фатальной неизбежностью ответил себе: – А ты-то сам на что рассчитывал? Вот и пожинай теперь...» И еще подумал при этом, искоса посматривая на Валю, глядевшую в маленькое зеркальце своей пудреницы и карандашиком помады подводившую губы: «Зато жатва будет весьма обильной...» Он облизнулся, снова ощутив на собственных губах привкус ее помады...
