Час печали - Паркер Т. Джефферсон (книги онлайн полностью бесплатно .txt) 📗
– Опишите, пожалуйста, как вы себя ощущаете в обществе привлекательных женщин?
В этот момент подали напитки. Морос продолжал беседу, но теперь как участник и сторонний наблюдатель одновременно. К нему вновь вернулось это странное "театральное" состояние. Он видел голову Кауфмана, и она напоминала ему нечто бутафорское. Колеску говорил без умолку, и понимал, что пропасть между ним и юристом становится все больше и непреодолимее.
– ...и вы догадываетесь, как была разочарована моя мама. Без ее любви и внимания, поддержки и заботы я просто умер бы.
Он не преминул употребить слово "поддержка", столь горячо любимое американцами. Они частенько выставляли напоказ свои не всегда искренние чувства к близким.
– Мы очень сроднились после убийства моего отца.
– Вас заставили смотреть на то, как его до смерти загрызают собаки, не так ли?
– Нет, его застрелила полиция. А собаки напали на меня, когда я кинулся к нему.
"На самом деле я наслаждался каждой секундой, Сет. Отец постоянно нажирался, и бывал трезвым, пожалуй, только когда спал. Я сам сдал его, и если б не я, эта свинья до сих пор коптила бы небо. Я подслушал его разговор и позвонил в полицию. Для пущего эффекта немного приврал, я все-таки был ребенком с богатым воображением. Я прочитал его письма, доложил об их содержании. Сказал, что отец хранит оружие. Его смерть означала для меня только чуть большую чашку кофе по утрам, и все. Глупо, конечно, было бросаться к нему, тем более что я плевать на него хотел. С другой стороны, пара укусов стоит того, чтобы забыть о годах жизни с жестокой, вечно пьяной тварью!"
– Вы до сих пор не можете этого пережить, Матаморос? Вы видите жуткую картину убийства? Собак?
– Да. Каждое утро тот день встает у меня перед глазами. Я навсегда запомнил, как они спустили на меня псов, как стреляли в отца. И я не в состоянии сдержать слез. Для маленького мальчика некоторые события становятся решающими. Шрамы на моем теле – ерунда по сравнению с душевными ранами, нанесенными мне в тот ужасный день.
– Я потрясен.
Адвокат уставился на него с нескрываемым любопытством и наигранным сочувствием. Так на Колеску часто смотрели друзья Прэта или Лидии, делавшие вид, что ничего о нем не знают. То же выражение появлялось на лицах многочисленных зрителей телевизионных программ. Заинтересованные, заинтригованные, они ждали – что же дальше? Ими двигало нездоровое любопытство к бедам, трагедиям, смерти, извращениям, насилию. Людей привлекает все страшное, но вместе с тем для них это лишь развлечение, нервная встряска.
– В протоколе сказано, что от лекарства "Депо-Провера" у вас увеличились молочные железы.
– Я уже говорил, грудь действительно выросла.
Кауфман поджал губы и покачал головой. Он снова что-то записал в блокнот и вздохнул.
– А вот и наш ужин! Поедим, а потом поговорим об изнасилованиях, если вы не против. Мне нужно знать о них. Особенно о вашем душевном состоянии во время актов. О злости и возбуждении, которые вы испытывали. О ваших эмоциях. О чем вы думали. Почему выбирали старух. Так мы сумеем выработать линию защиты.
Колеску снова посмотрел на холеного правозащитника. Затем кратко объяснил, что хотел любви и пытался заставить своих жертв полюбить его, что действовал так от отчаяния, одиночества, смятения. Пенис казался ему продолжением сердца. И здесь Матаморос не кривил душой.
– Но теперь все в прошлом. В среду должен был закончиться срок моего наказания, ведь я выполнил правила. Я подчинялся каждому из них и расплатился сполна. Я позволил травить себя химикатами и разрушать гормонами. Каждую неделю в мое тело вводили яд. А теперь за дверью меня ждет разъяренная толпа. Меня выселяют. Я наверняка потеряю работу. Разве это справедливо?!
– Конечно, нет, и поэтому я здесь. Но я должен обладать солидной информацией, чтобы помочь вам.
– Хорошо, я расскажу вам обо всем, хотя мне и стыдно.
– Так надо, Морос. Все, что вы поведаете мне, спасет нас.
19
Почти через сутки, в субботу, Колеску вновь увидел Сета Кауфмана, чем был весьма удивлен.
Адвокат появился на телеэкране! Колеску лениво глядел в "ящик", пока люди снаружи скандировали лозунги. Только "юриста" звали теперь Грантом Мэйджером, и был он служащим отдела новостей.
Он сидел в студии и говорил другому репортеру о своем эксклюзивном интервью с кастрированным насильником Матаморосом Колеску. Он выглядел еще привлекательнее и ухоженнее, чем в уютном ресторанчике, где они ужинали вместе. Журналист взволнованно сообщил зрителям о сенсации: в семь часов канал покажет "специальный репортаж", который обещает быть "шокирующим" и "ошеломляющим".
Далее Колеску увидел самого себя выходящим из дома в плаще "Кауфмана" и пробирающимся сквозь толпу соседей и репортеров. Затем сидящим в ресторане и разговаривающим с человеком, которому так опрометчиво поверил.
Теперь Колеску понял, что камеру спрятали в той самой тележке с немытой посудой.
Вот почему официантка ждала их!
У него похолодело внутри.
И опять он! Рассказывает о том, как изнасиловал двух старых женщин, описывает свои сокровенные чувства – гнев, смятение, стыд. Говорит о своем одиночестве, смущении, беспомощности. О неловкости, которую испытывает, общаясь с ровесницами.
Колеску слушал свой рассказ о химической кастрации, о ее последствиях. По телевизору его голос звучал так жалостливо, будто Морос готов был зарыдать.
Он таращился на телевизионную картинку, не понимая, почему Грант вырезал ту часть, где он рассказывал о болезненных воспоминаниях, связанных со смертью отца. О том, что раны на душе страшнее телесных рубцов.
Колеску видел, что в интервью его выставили в наихудшем свете. В гневе он представлял себе, как жестоко расправился бы с этим журналюгой.
А за окном все еще раздавался гул толпы. Морос подошел и раздвинул занавески.
Во главе толпы стояла Труди Пауэрс. Ее волосы трепал ветер, а в глазах горел фанатичный огонь. Сейчас она походила на святую с церковного витража. Или на карающего ангела со стрелами. И все стрелы были направлены в сторону Колеску.
Он решительно направился к входной двери и распахнул ее. Шум голосов оглушил его. Выкрики летели в Колеску, словно камни. Теперь он знал точно – всех этих людей сдерживает лишь закон. Если бы не страх отправиться за решетку, они бы тотчас повесили его на ближайшем столбе.
Толпа хлынула на Колеску. Перед ним мелькали взволнованные лица соседей и телерепортеров, пробиравшихся к нему. Они жаждали сенсации, и вот она произошла! Репортеры остановились в нескольких футах от Колеску и, чтобы получить лучший ракурс, встали на колени. Со стороны это выглядело более чем странно. Мороса захватило удивительное и необычное чувство. Бывший насильник стоял перед коленопреклоненной толпой, будто пастор перед прихожанами. Он взглянул на стакан с коктейлем, все еще зажатым в руке, а затем на народ.
– Я не чудовище! – произнес Колеску в полной тишине. – Я старался быть хорошим соседом. Все грехи я искупил сполна и хочу, чтобы меня оставили в покое. Я желаю жить как все!
– Живи где-нибудь в другом месте! – взревел один безликий голос.
– Меня официально выселяют. Я имею право оставаться в доме еще в течение двадцати девяти дней.
– Мы будем следить за тобой каждую минуту, ублюдок!
– Оградим детей от соседа-насильника! Оградим детей от соседа-насильника!
Колеску поднял руки и безмолвно просил прекратить скандирование. От шума у него заложило уши. Все умолкли. Теперь он слышал лишь щелчки аппаратуры, нацеленной на него.
– Да я ни разу в жизни ребенка не обидел! Ни разу!
– Конечно, только старушек, не способных постоять за себя! Убирайся в свое логово, а то я раскрою тебе череп и шею сверну! – не унимался кто-то.
Колеску увидел разгневанного оратора: длинноволосого мужчину с банкой пива.
– Карл, не стоит говорить такие вещи...
