Золотая цепочка - Сибирцев Иван Иванович (библиотека книг бесплатно без регистрации txt) 📗
— Каши ты ел маловато. Ступай-ка на промышленную добычу. Там по твоей силе да по ухватке поставят на должность с повременной оплатой. А у нас артель тебя обрабатывать не поспеет.
Пока Григорий оформлялся и получал подъемные, жил с Глебом в маленькой комнатке на окраине поселка Октябрьского. Сколько наслушался от Глеба о службе в армии, а еще больше о любви к удивительной женщине Лизе Гущиной. Григорий уезжал в Сосновский счастливым: судьба послала ему редкостного друга…
Смородин привыкал к таежной жизни, приноравливался к работе, набирал силу, мечтал в будущем сезоне попасть к старателям, быть вместе с Глебом. Но встретились они неожиданно скоро. У Григория разболелся зуб. Пришлось ехать в Октябрьский к стоматологу. Из поликлиники зашел к Глебу.
Тот встретил радушно, выставил вино, редкие для этих мест яблоки. Снисходительно слушал излияния захмелевшего гостя. Потом сказал печально:
— Завидую я тебе, Гриша. Веселый, общительный, с людьми сходишься легко. А я, наверное, мрачный тип. Не получается скорой дружбы. И мысли там, в Москве…
Преданно заглядывая в глаза к Глебу, Гриша спросил:
— Лиза, да?..
Глеб грустно кивнул, молчал, улыбался, вспоминал о чем-то очень своем, потом сказал оживленно:
— Ты как нельзя кстати. Я приготовил ей подарок, но не хочу, чтобы знала мать… Давай отправим от твоего имени моему школьному другу, — подмигнул он Григорию.
— Давай, — с восторгом подхватил Григорий.
Они отправились к поселковой почте…
А недели через две Григорий получил телеграмму: серьезно заболела мать. Он взял отпуск и в тот же день был в Октябрьском.
— Поездка у тебя нерадостная, — сочувственно заметил Глеб, — но все-таки, прости, мне завидно. — Завтра в Москве, под одним небом с нею…
— Передать ей что-нибудь?
Глеб пожал плечами, долго расхаживал по комнате, все убыстряя шаг, остужая, оспаривая в чем то себя, то и дело вскидывал глаза на Григория. Наконец остановился, напряженно улыбнулся и сказал:
— Ей ничего не надо передавать. А вот для нее…
Он подлил в стакан Грише вина, налил себе, но отошел от стола, извлек из-под кровати чемодан, бережно достал пакет с крупными кедровыми шишками, положил на стол и сказал просительно:
— Если можно, свези вот это…
И стал дотошно растолковывать, что шишки нужно из рук в руки передать Михаилу Желтову. Назвал номер его телефона, но записывать не позволил, велел договориться по телефону о встрече в людном месте и об условном знаке, чтобы узнать друг друга в толпе.
— Ничего не понимаю, — удивленно сказал Григорий. — Столько шума об обыкновенных шишках. Почему надо отдать их Михаилу, да еще таким хитрым способом. Или снова из-за твоей матери, да?
В глазах Глеба на миг, всего лишь на один миг, проскользнуло смятение. Но вот взгляд его отяжелел, а голос зазвучал незнакомо жестко:
— Шишки только упаковка. — Глеб придавливал Григория взглядом к стулу. — Понимаешь?
— Н-нет…
— Ты знаешь, что значит для меня Лиза… Ради нее — к черту в пекло. Звезды смахнуть с неба! А не только это… — Он так стиснул пакет, что побелели пальцы.
— Уж не хочешь ли ты сказать… — начал Григорий, еле ворочая отяжелевшим вдруг языком…
— Вот именно. Под чешуйками шишек — самородки, — Глеб смахнул со лба испарину, залпом опорожнил стакан с вином и договорил устало: — Теперь ты знаешь все решай: повезешь или нет. Друг ты мне или так… сосед в самолете.
— И ты решил доказать, что ты — настоящий мужчина. Таким-то способом, — сказал Зубцов печально.
— Но ведь Глеб… — вяло возразил Григорий.
— Понятно. Шкиперская бородка… Манеры лорда и… волчья хватка…
— Ну какая там волчья, — почти взмолился Григорий. — Дело ведь не только в нем, но и во мне… — Он заволновался, щеки разрумянились, ярче проступила цыплячья желтизна белесых бакенбардов. — Должен был я себе-то самому доказать, что могу что-то. Не трус, не маменькин сынок, понимаете?
— А если бы твой кумир тебя на убийство послал, тоже поплелся бы, чтобы только не пасть в его глазах?
— А кроме тебя и Желтова, у Карасева есть близкие друзья?
— Он упоминал какого-то Аркадия Шилова. Говорил по-разному: то с восхищением, то как о подонке.
Зубцов внимательно смотрел на Смородина, что-то взвешивая в уме, потом сказал:
— У меня, Гриша, к тебе большая просьба. Повстречайся с Карасевым, скажи, что снова собираешься в Москву. Разговор с ним подробно передашь мне.
Смородин сидел, заслонив ладонями глаза: не то плакал бесслезно, не то прощался с прошлым, не то не мог собраться с мыслями. С усилием отвел руки, медленно провел пальцами по лицу, с неприязнью посмотрел на Зубцова и проговорил устало:
— Придется. Куда же теперь скроешься от вас?
— Да не от нас, — успокаивающе сказал Зубцов. — Просто надо когда-то искупать свою вину. Помоги мне узнать правду о Карасеве. Надо, Гриша, когда-то действительно становиться мужчиной…
— Надо, — Смородин улыбнулся грустно. — Честно-то вам сказать: я после той поездки с шишками спать отвык нормально. Вздрагиваю от каждого стука.
— Про студента Павла байку придумал сам?
— Сам, — Григорий вздохнул.
Когда Зубцов возвратился в Октябрьский, в райотделе внутренних дел ему передали записку. Зубцов узнал почерк Федорина: «Вчера вместе с Аксеновым в Октябрьский прилетела Елизавета Ивановна Гущина, она объявила Глеба Карасева своим двоюродным братом. Судя по реакции Карасева, ее приезд был неожиданным. Аксенов оказывает Гущиной знаки внимания».
Глава тринадцатая
— Неужели вы — Кашеваров? Тот самый? Герой гражданской войны?! — Настя смотрела даже с некоторым испугом. — Вас же считают погибшим…
Кашеваров отечески улыбнулся и сказал шутливо:
— А я вот он, живехонький… — и договорил проникновенно: — Увы, лишь ординарный сын знаменитого отца.
Оладышкин нервно заморгал белесыми ресницами:
— То-то и есть, что знаменитого! И поскольку в нашем обществе нет проблемы ни отцов, ни детей, вы, товарищ Кашеваров, представляете то же самое, что и ваш геройский папаша…
Кашеваров растроганно сказал:
— Благодарю вас. Это так берет за душу: родные места, воспоминания, незримое присутствие отца…
Настя много слышала о Кондратии Кашеварове и теперь удивлялась: оказывается, этот обыкновенный старик сын того Кашеварова. Впрочем, почему «обыкновенный»? Отличный старик, интеллигентный. Только вот разволновался. Чуть не плачет…
Оладышкин налил в стакан воды, почтительно подал Кашеварову и сочувственно сказал:
— Эк вас растрогали эмоции. Попейте. Кипяченая.
— Могила отца здесь, — Кашеваров отпил воды, — не в лучшем состоянии. Оградку и надгробье не мешает подновить. Почему бы одному из пионерских отрядов не присматривать за могилой, а может быть, создать в школе музей Кашеварова. Я полагаю, это не только моя сыновняя забота…
— О чем разговор, Степан Кондратьевич, — смущенно сказала Настя. — Сами-то не могли додуматься, дождались, пока приехал такой человек… Поговорю с отцом. В райкоме комсомола. И сама, чем только могу…
— Мыслить, товарищ Аксенова, надо широко, — перебил Оладышкин, — как требует того текущий момент. Мы должны провести в клубе доклад товарища Кашеварова о жизни и деятельности его незабвенного отца. Вечер воспоминаний о Кондратии Федоровиче. Музей жизни и деятельности легендарного героя развернуть в клубе. Закажем портрет товарища Кашеварова в полный рост…
— Спасибо за инициативу, Май Севостьянович, — сказал Кашеваров признательно. — Действительно масштабно, с подлинно сибирским размахом. Только не надо помпезности. Кондратий Федорович был человеком скромным. И мой доклад едва ли правомерен. Я же от него остался совсем юнцом. Да и пробуду я здесь дней десять-пятнадцать. Нет, пусть лучше кто-нибудь из местных товарищей, да хотя бы вы, приготовьте реферат.
— Ре-фе-рат?.. Конечно, само собой…
