И это все о нем - Липатов Виль Владимирович (читаемые книги читать онлайн бесплатно txt) 📗
— Нуте-с, отвечайте, Аркадий Леонидович!.. Вы покраснели? Исключительно выдающийся, небывалый, самоновейший факт из биографии Аркани Заварзы, как вы сами себя именуете… — Прохоров сделал паузу, иным тоном продолжал: — Ложный стыд вас заставил покраснеть, Аркадий Леонидович. Вам мерещится, что вы продали Гасилова, а на самом деле помогли мне и себе…
Прохоров дружелюбно посмотрел на Заварзина.
— У нас с вами, Аркадий Леонидович, одна задача, — серьезно сказал он. — Мы должны и обязаны доказать, что вы не сталкивали с подножки платформы Столетова… Поймите, это надо до-ка-зать! Показаниями свидетелей, фактами, цифрами, арифметическими расчетами.
Прохоров вдруг поднялся.
— Гражданин Заварзин, — резким голосом произнес капитан. — После се-го-дня-шне-го допроса я решил пока не просить прокурорской санкции о взятии с вас подписки о невыезде… Продолжайте жить и трудиться нормально, гражданин Заварзин… До свидания! Спокойного вам отдыха!
6
На первый взгляд ничего нового в большой и пустынной комнате слепого завуча Викентия Алексеевича Радина не изменилось, но капитан Прохоров — кто знает, как и почему — ощутил непривычное, незнакомое, хотя все оставалось прежним: стояли высокие разноцветные стены, лежали на круглом обеденном столе разноцветные салфетки, освещала все громадная электролампочка без абажура; слепой учитель сидел на привычном месте, Прохоров — напротив; за окнами похаживала подошвами людей ночь, лаяли знакомые уже собачьи голоса, временами тонко ржал накрепко запертый в конюшне жеребец Рогдай. Одним словом, все было прежним, знакомым, уже отчасти обжитым, но все-таки в доме Радина произошла какая-то разительная, важная и очень нужная Прохорову перемена.
Прохоров и Викентий Алексеевич уже обменялись несколькими незначительными фразами, потрепались, как говорится, о том, о сем без цели и смысла, и только, пожалуй, после этого капитан уголовного розыска понял, что переменилось в доме слепого завуча… Жена Радина — вот что было нового в большой и оригинальной комнате, так как на этот раз Лидия Анисимовна не смотрела на Прохорова враждебными глазами, плечи у нее не зауживались от ненависти, лицо было спокойно, еду она принесла и поставила на стол нормально — не швыряющим движением — и, мало того, осталась в комнате: присела на третью свободную табуретку, закурила сигарету «БТ», принялась внимательно слушать разговор мужа и милицейского капитана, и только теперь Прохоров подробно разглядел ее лицо — с фанатично выпуклым подбородком, холодноватыми глазами, таким низким лбом, что он казался закрытым челкой, хотя Лидия Анисимовна волосы собирала пучком на затылке. Была и характерная черта на ее миловидном лице — звездчатый шрам на правой щеке. Пуля, войдя в открытый рот, видимо, прошила насквозь щеку.
Стараясь быть деликатным и осторожным, Прохоров снова напомнил Радину о том, что совершенно необходимо провести следственный эксперимент для опознания Аркадия Заварзина, на что Викентий Алексеевич ответил согласным кивком, потом инспектор уголовного розыска — тоже осторожно и деликатно — коснулся вопроса о репродукциях негров, которыми Евгений Столетов заклеил всю кабину «Степаниды», и, конечно, спросил, чем можно объяснить такую особенную любовь…
Прежде чем ответить на этот вопрос, Викентий Алексеевич поднялся, уверенно, как зрячий, сходил в спальню и принес стопку репродукций, изображающих стариков негров.
— Бичер Стоу, — коротко объяснил он. — На него огромное впечатление произвела «Хижина дяди Тома» — он перечитывал ее бесконечно часто, и каждый раз втихомолку плакал… — Радин энергично встряхнул крупной головой. — Женя говорил, что портреты стариков негров в кабине трактора мешают ему быть восторженно-счастливым. Поверьте, Александр Матвеевич, мой молодой друг страдал, если был беспричинно счастлив. Он говорил: «Нельзя быть счастливым, если на земле…»
Радин сухо поджал губы.
— Надеюсь, вы уже понимаете, Александр Матвеевич, что я любил, уважал и высоко ценил Евгения Столетова… Мало того, я порой учился у него, если хотите, подражал ему… — Он просительно обратил лицо в сторону жены. — Лида, оставайся уравновешенной!
Лидия Анисимовна едва приметно улыбнулась, подойдя к мужу, притронулась тонкими пальцами к его щеке, обращенной в сторону розовой стены.
— Я спокойна, Викентий! — мягко сказала она и повернулась к Прохорову. — Мало того, мне начинает нравиться наш городской гость… Не примите это за комплимент, Александр Матвеевич, но вы чуткий человек. Вы, пожалуй, первый, кто не расспрашивал мужа и меня о наших фронтовых ранениях… Спасибо!
Прохоров поклонился.
— И вам спасибо, Лидия Анисимовна. — И опять к Радину: — Однако продолжим наш разговор, Викентий Алексеевич. Видимо, только вы способны откровенно и объективно объяснить, что происходило на лесосеке двадцать второго мая, то есть за несколько часов до гибели Евгения. Понимаете, все, к кому я ни обращаюсь с этим вопросом, что-то скрывают… Что особенное произошло двадцать второго в течение первой смены?
Радин думал недолго. Поглаживая пальцами зеленую салфетку, он задумчиво сказал:
— Примерно за полгода до смерти у нас с Женей произошел довольно крупный и, если можно немного преувеличить, философский разговор… Да, да, хотя разговор начался с философских выкладок. Женя пришел взъерошенный, нервный, не способный сидеть на одном месте, бледный от волнения. Это было, если я не ошибаюсь, во время трескучих декабрьских морозов… — Он по-своему, по-радински улыбнулся: — Женя не пришел к нам, не явился, не возник неожиданно в дверях, а ворвался в дом с таким видом, словно столкнулись галактики.
…Женька Столетов действительно ворвался в дом с таким видом, словно столкнулись галактики. На нем был короткий черный полушубок, воротник заиндевел, щеки алели от мороза, замерзшие валенки стучали по полу так, будто были металлическими. Он сбросил их у порога, оставшись в одних шерстяных носках, прошел в комнату, сел на свое обычное место и только после этого поздоровался:
— Добрый вечер, комиссар, добрый вечер, Лидия Анисимовна! Мороз, доложу я вам, оглашенный… Это, во-первых, а во-вторых, Викентий Алексеевич, позвольте доложить: я становлюсь круглым дураком. Можете поздравить вашего ученика, Викентий Алексеевич! Мне не до шуток, комиссар, я действительно дурак, так как отвык самостоятельно мыслить и принимать решения… Не понимаете? Сейчас все объясню, вот только немного отогреюсь…
На самом деле похожий фигурой и коротким тупым носом на молодого Петра Первого, бывший ученик Викентия Алексеевича подошел к изразцовой печке, прижался к ней спиной, стал тереть руку об руку, ежась и вздрагивая от холода. Наверное, перед тем как войти в дом Викентия Алексеевича, он не меньше часу вымеривал гусиным шагом улицу, напряженно раздумывая, размахивая на ходу длинными руками, спорил и соглашался сам с собой, а когда ничего сам решить и придумать не смог, пошел к бывшему учителю — так случалось часто.
Через минуту-другую Женька Столетов отклеился от горячей печки, сев на прежнее место, начал насмешливо улыбаться и раскачиваться на стуле, чего Лидия Анисимовна терпеть не могла и что означало, что Женька на самом деле считает себя идиотом и, наверное, имеет для этого основания.
— Буду философствовать напропалую, — быстро, словно могли перебить, сказал он. — Забью вам мозги, измучу, измотаю, а ответа добьюсь… Ей-богу, комиссар, меня надо вытаскивать из ямы, в которую я угодил по причине собственного…
— Что случилось, Женя? — спросил Викентий Алексеевич. — У тебя на самом деле такой вид, точно ты бредишь наяву.
— Точненько! — бурно обрадовался Женька. — У меня на самом деле вид такого человека, который говорит, думает, поступает, а сам не понимает, что говорит, о чем думает и как поступает… Перед вами РОБОТ! Металлический, на электронных и транзисторных лампах, на сопротивлениях. Робот, носящий кличку Евгений Столетов… Какую из кнопок изволите нажать? Не прикажете ли продолжать философствовать?
