Мафия - Лаврова Ольга (серия книг TXT) 📗
Вероника отворяет с заминкой: надо собраться с духом перед встречей.
Наконец щелкает замок, в двери образуется щель, которая медленно расширяется, и Ардабьев видит жену.
Смотрит как завороженный.
– Здравствуй, Володя.
Ардабьев переступает порог, бросает рюкзак, обнимает ее и целует, целует, в своем счастливом угаре не замечая, что жена уклоняется от ласк. Заметив, отстраняется.
– Конечно, пыльный с дороги, пропотевший…
Вспоминает про зажатый в кулаке букет.
Вероника берет цветы, как нечто неуместное.
– Тебе действительно не мешает помыться, – спроваживает его в ванную. – Иди же, иди!
…Астры брошены без внимания. Вероника готовится к предстоящему объяснению.
Ардабьев появляется, опускается перед женой на колени.
– Встань, встань, зачем?
– Нет, только так я должен. Я страшно виноват, а ты…
– Не идеализируй, ради бога! Эти годы я была не одна.
– Главное – ты дождалась! Ты для меня – свобода, дом, все! Я не понимал, как тебя люблю! Или в неволе так полюбил… Даже трудно выразить…
– И не надо! Не надо! – Она пытается зажать уши, вскакивает, отходит от него.
– Володя! Лучше объясниться сразу! Я сохранила тебе прописку, квартиру. Чтобы было куда вернуться. По счастью, здесь изолированные комнаты. И есть уже вариант размена на две…
– Ника, ты стала еще красивей! – восхищенно произносит Ардабьев.
– Боже мой! Ты слушаешь или нет?
– Разумеется.
– Большего нельзя требовать. По-моему… по-моему, я со спокойной совестью могу взять развод.
– Какой развод, ты с ума сошла…
– В этом шкафу все твои вещи… остальные конфисковали… на первое время хватит. В кухне на плите котлеты… я побуду у подруги.
– Ника, но ты же писала… – Ардабьев отказывается верить.
– Я старалась помочь. И так тебе будет трудно: кто возьмет на работу? Человек судился за изготовление наркотиков!
– Только для себя и троих приятелей! – запоздало оправдывается он.
– В отделе кадров без разницы, сколько приятелей.
– Ника! Ника! – Она молчит. – Значит, прописка… квартира… котлеты… а тебя у меня не будет?!
Коваль приостановился у вывески «КСИБЗ-6».
– Люба, что означает КСИБЗ?
– Да ничего, – смеется она. – Надо же что-нибудь повесить, чтоб звучало понуднее. А с домом уладили: уже числится снесенным. Так что мы не существуем.
Их встречают еще на лестнице четверо мужчин, среди которых Снегирев. Ему Коваль говорит:
– Здравствуй, Матвей. – Остальным: «Привет, привет».
Хомутова отстает и конфиденциально о чем-то уславливается с «мальчиками». Видно, что речь идет о Снегиреве и что они перебирают варианты, пока не находят такой, что удовлетворяет Хомутову. Она кивает, на секунду забегает к себе и догоняет Коваля с папкой в руках.
Все поднимаются наверх. В конце коридора Коваль своим ключом отпирает дверь. Кабинет просторен и обставлен хорошей мебелью. В углу – велотренажер и набор гантелей.
Рассаживаются за столом в привычном порядке. На одном торце Коваль, на противоположном – Хомутова. Подле Снегирева – человек в очках с наружностью педантичного чиновника, Крушанский. Напротив – румяный блондин и худощавый брюнет, соответственно именуемые Колей и Феликсом.
Сподвижники Коваля выглядят, солидными, толковыми людьми. Энергичны, деловиты, к лидеру относятся с доверием и подлинной, не показной почтительностью. У Хомутовой к этому добавляется восхищение и беззаветная преданность. И, собственно, только ее Коваль дарит снисходительной дружбой, прочие пребывают в вассальной зависимости. Между собой присутствующие на «ты».
Все выжидают, с чего начнет Коваль. Чуть посмеиваясь, тот произносит:
– Отчет об итогах моего пребывания в Хабаровском крае вы одобрите позже. Итоги хорошие. У новых регионов огромные перспективы. Как тут без меня? Финансы? – Вопрос к Крушанскому.
Тот вынимает из папки рукописный текст.
– Приход. Расход.
Коваль просматривает.
– Нормально, Крушанский. Как заготовки?
Заготовками ведает жизнерадостный, румяный Коля.
– Отлично, Олег Иваныч! Матвей уже возить не успевает, а Феликс сбывать.
Коваль вопросительно смотрит на Снегирева.
– Надо увеличивать число верблюдо-рейсов, – говорит Снегирев и так открыто, беззаботно улыбается Ковалю, что тот отводит глаза.
– Обсудим. Феликс?
– Сбыт слабо растет, потому и затоварились. Рынок надо активней расчищать.
– Люба, есть заминки?
– Все по плану, Олег Иваныч, – отвечает Хомутова и встает, чтобы показать Ковалю копию своей схемы из папки. – Заканчиваем первый этап – нагнать страху, набрать авторитет силы. Для этого устраняем тех конкурентов, вокруг кого будет больше разговоров. Где зачеркнуто – отработано. Параллельно начали брать под себя сбытчиков, которых можно использовать.
Коваль отмечает ногтем на схеме один из кружков:
– Кто-то новый?
– Зловредный старикашка. Под восемьдесят, а все хорохорится.
– Не трогай. При его занятиях дожить до восьмидесяти – уже достаточно уважения, – укоряет он Хомутову.
Звонит телефон на отдельном столике.
– Я подойду, – говорит она.
Имитирует нервный телефонный разговор:
– Да… Когда?.. А-а, понятно… Хорошо.
И оборачивается к Снегиреву:
– Недоразумение у тебя на доставке.
– Что именно?
– Зачем я буду, Матвей… Сам разбирайся, сам объяснишь Олег Иванычу. Ребята тебя подбросят.
По лицу Снегирева струится некая рябь, отражающая внутреннее сомнение. В памяти всплывает визит на Петровку, который он утаил. Может, об этом узнала Хомутова? Однако Хомутова держится естественно. Коваль невозмутимо изучает ее схему.
– Я не прощаюсь? – нерешительно говорит Снегирев.
– Конечно, возвращайся скорей, – улыбается Хомутова.
Секунду-другую он еще медлит, затем стремительно выходит.
– Привыкаешь к человеку, – говорит Коваль. – Мне его будет не хватать.
Ледяным холодом повеяло за столом, когда присутствующие поняли смысл его слов. Снегирев был одним из них. Его судьба, решенная Ковалем столь мгновенно и единовластно, могла стать – или может стать – судьбой любого. Они ждут объяснений, Коваль их дает:
– К вашему сведению, на обратном пути я проинспектировал Хабаровскую трассу. Знал выгоны и места, где ехали верблюды. Двое оказались без напарников. Третий с напарником, но они всю дорогу пили водку! Можно так возить товар?
– Олег Иваныч, нельзя! – восклицает Коля. – Но с Матвеем поговорить бы, что ли… нельзя же…
– Коля, я его предупреждал. И Люба тоже.
– Сколько раз, – подтверждает Хомутова. – Клялся-божился!
– Олег Иваныч, несоразмерно, – говорит Крушанский.
– Феликс воздерживается?
– Я, разумеется, тоже против.
– Рад, что вы откровенны, – доволен Коваль. – Но я не все сказал. Матвей под нашим крылом работал отдельно на себя. На днях, например, приобрел полпуда гашиша.
– Олег Иваныч, он не из жадности! – осмеливается Коля. – Это азарт.
– Это анархизм. Мы ведем войну, может быть любое. А он путается неизвестно с кем. Подловят, трое суток просидит без дозы – и продаст… Матвей – один из вас пяти, кто знает меня! Кроме Любиных «псов».
Нарушает наступившую паузу Феликс:
– Матвея никто особо не любил, плакать не будем. Но прикидываем на себя.
– То есть чем ограждены ваши шкуры?
– Да.
– Ничем, если станете вредить общему делу.
По дороге Снегирев настороже:
– Я из машины не выйду. Пусть он подойдет сюда.
В ответ шофер поднимает стекло, зажимает себе нос платком, сидящий рядом со Снегиревым – тоже и пускает ему в лицо аэрозольную струю из маленького флакончика. Снегирев не успевает задержать дыхание, глаза у него выкатываются.
Машина притирается к тротуару, «мальчики» поспешно распахивают дверцы, выставляют головы на свежий воздух.
Затем высаживают Снегирева. На ногах тот еще держится, но нетвердо шагает вперед, будто не понимая, где он.
