Золотая цепочка - Сибирцев Иван Иванович (библиотека книг бесплатно без регистрации txt) 📗
— Покружимся, братец, — Лиза из-под приспущенных ресниц оглядела Глеба и добавила насмешливо: — Кролик…
Глеб покорно положил свою руку ей на спину, сразу же сбился с такта. Лиза усмехнулась и скомандовала вполголоса:
— Веди на балкон!
Она прикрыла за собой балконную дверь. И Глеб задохнулся от наступившей вдруг оглушительной тишины, от нелепого их уединения. Чтобы стряхнуть с себя мучительную неловкость, произнес фразу, услышанную от кого-то из гостей:
— А партнерша-то у Николая Аристарховича безжалостная. Утанцевала старичка до посинения…
— Ревнуешь?
— Тебя это удивило бы? — Глеб повернул ее за плечо.
— Очень. — Она скинула со своего плеча руку Глеба. — Я ведь не ревную, хотя имею основания. Даже одобряю твой династический брак. Куда спокойнее и вернее, чем твои… приработки. — Балконная решетка лязгнула. Лиза замолкла, покосилась на Глеба. Он перегнулся через решетку, свесился в черный провал. — Я могла бы одним дыханием, — назидательно продолжала она, — смести твои планы. Но я не делаю этого. Разве это не подвиг для покинутой женщины?
— Подвиг?! Ты вынуждена молчать. Мы одной веревочкой связаны. И судьба у нас одна.
— Ну, не скажи. Я справлялась в Кодексе, в худшем случае меня обвинят в недоносительстве. Это далеко не то, что отмерят тебе. К тому же, если я все расскажу, отпадает, естественно, и недоносительство. Хотя, конечно, в любом случае это сопряжено для меня с некоторыми неудобствами. Ты можешь разоблачить меня, предать, так сказать, гласности наше прошлое… Но нам это взаимно невыгодно. Как видишь, я откровенна. Неужели ты и этого не оценишь?
Глеб подался к ней, будто ударить собрался, но сунул руки в карманы и заговорил сквозь зубы:
— Хватит красивых поз! Они-то и загнали меня сюда. А теперь ты рассчитала все выгоды и нацелилась на Аксенова. И я с радостью раскрою ему глаза…
— И поплатишься многими годами свободы, а то и жизнью! — жестко сказала Лиза. — А я лишь репутацией в глазах моралистов. В позиции каждого из нас есть свои плюсы и минусы. А наши интересы, как пишут в коммюнике, совпадают. Придется нам, видимо, забыть некоторые подробности друг о друге.
Живя в Октябрьском, Лиза заставила себя примириться с охлаждением Глеба. Как ни горько было ей, но она понимала: любой нормальный человек поступил бы так же на его месте. Настя откроет перед Глебом иные жизненные возможности. Но понять еще не значило простить, позабыть женскую обиду.
А может, проявить великодушие? Про таких, как Николай Аристархович, говорят: за ним, как за каменной стеной. А для женщины, которой под тридцать, надежность и житейская прочность ее спутника куда важнее привлекательности и пылкости.
Разумеется, Аксенов немолод, угловат, грузен — этакий матерый медведь на задних лапах. Но такая внешность в Москве может показаться даже экзотической: сибиряк в натуральную величину. Верно, он склонен отказаться от предложения переехать в столицу, но придется поднажать. И все будет в порядке. Хорошая квартира, новый круг знакомств, новые родственники. А что? Стать мачехой Насти и… тещей Глеба. Это будет для него страшная месть. Пусть смотрит, ревнует и казнится. Вдосталь насладиться местью, а лет этак через десять, когда Аксенов выйдет в тираж, простить.
Так думала, так мечтала Лиза, но вот уже больше недели она здесь, а Николай Аристархович остается для нее загадкой, «вещью в себе», как кокетливо назвала она его однажды, а он усмехнулся иронически и уклонился от продолжения разговора.
Аксенов очень занятый человек, но все-таки ежедневно находит для нее свободные часы… Сам, встав за рулевого, на своем директорском катере прокатил ее по реке Раздольной. Они встретили закат. По черной маслянистой воде возвращались в поселок. На прощание он очень пристально заглянул в глаза Лизы. Она знала: в эту минуту глаза у нее были глубокими и лучистыми, но Аксенов поцеловал ей руку — и только. А когда ушел, у Лизы долго горели уши, будто кто надрал их.
Сегодня, войдя к Аксеновым, она по заблестевшим глазам Николая Аристарховича поняла, что тот с нетерпением ожидал ее. Гордо, как свою избранницу, представил гостям, с таким придыханием сказал «о счастливом случае в самолете», что она поверила: все сбудется…
Оставшись с ним наедине, она тепло и одобрительно отзывалась об его семье, его доме. Он благодарно сжал пальцы ее руки. Это прибавило смелости Лизе. И, придав своему тону искренность, задушевность, на какие только была способна, заговорила об одиночестве, имея в виду и себя, и Николая Аристарховича.
Но Аксенов вдруг отпустил ее руку, рассмеялся и грубовато напомнил расхожую мудрость о том одиночестве, которое приятно, когда есть кто-то рядом, кому можно пожаловаться на это одиночество. Лизе хотелось ответить дерзостью, но она весело согласилась. И опять было стыдно, стыдно до слез…
А сейчас Лиза, перегнувшись через балконные перила, пристально всматривалась в черный провал внизу и мысленно клялась себе вновь и вновь штурмовать Аксенова до победы. Ведь ничего еще не потеряно… Она покосилась на Глеба и сказала мечтательно:
— Не исключено, что я стану мамой Насти, а значит, и твоей. Я обещаю быть любящей мамой, мой нервный, вспыльчивый мальчик. Ты ведь знаешь меня, я умею быть нежной… — Она засмеялась, потрепала его по волосам.
Внизу серела, точно пеплом усыпанная, дорога. Еле разжимая задеревенелые губы, Глеб крикнул:
— Дрянь! Просто невероятно, какая ты дрянь… — И ударом ноги распахнул дверь в комнату.
Глеб бегом спустился по лестнице, остановился у дверей подъезда: решат, что напился и ударился в бега…
Из окна на землю падали квадраты света, между ними до самого забора тянулись рваные полосы мрака. Чернели гаражи и сарайчики. Надо побыть одному, подумать, особенно когда тебе предлагают такой дружеский союз, какой предложила сейчас Лиза.
На плечо Глеба опустилась чья-то рука. В сумраке смутно проступало лицо Насти.
— Ты здесь? — глаза ее в зыбком свете были огромными и настороженными. Она тревожно заглянула в лицо Глебу, повторила с облегчением: — Хорошо, что ты здесь. Что случилось? Ты плохо чувствуешь себя? Я подумала: вы поссорились. Но она такая веселая. Танцует с папой.
— Танцует, — машинально повторил Глеб и вдруг прижался щекой к Настиной руке. Она стала такой горячей, что кожу на щеке обожгло.
— А лицо у тебя горячущее какое, — Настя ласково пошевелила пальцами, совсем как когда-то его отец, приложила ладонь ко лбу Глеба, спросила тревожно: — Ты не заболел? Мне кажется, у тебя температура! Пойдем наверх! — Настя говорила быстро, не задумываясь над словами, стремясь успокоить Глеба. Она не знала, что встревожило его, но чувствовала: ему плохо, он почти в отчаянии. И сердце Насти заныло, и ей стало холодно, будто на хиусе в январе. — Пойдем, Глеб, простудишься чего доброго. Тебе надо выпить, согреться, успокоиться.
Глеб смотрел в глаза Насти, блестевшие не то от слез, не то от внутреннего жара, и видел в них свою боль, свое смятение и разом, всем существом мужчины понял: вот она, единственная, какую встретишь лишь однажды в жизни. На шее Насти часто пульсировала жилка. Глеб испуганно смотрел на этот трепетный голубоватый жгутик и думал: наверное, это самое уязвимое место у человека. Чтобы жилка не пульсировала так часто, надо, чтобы человек меньше испытывал горя…
Во рту Глеба стало сухо и терпко, к горлу подкатил солоноватый ком. Глеб осторожно привлек Настю к себе, прикрыл жгутик на ее шее своей ладонью.
— Пойдем! — сказал Глеб осевшим голосом. — Туда, — он кивнул в сторону раскрытых ворот.
Луна словно бы стряхнула с себя вялость, раскалилась ярко и щедро. Пологий глинистый взвоз к реке налился теплой желтизной спелого хлеба, у береговой кромки заблестел галечник. Река Раздольная, притихшая, усталая, накрылась лунным рядном, что тянулось от заиндевелого березняка таежной опушки к завесе тумана на другом берегу.
Настя и Глеб, взявшись за руки, почти крадучись спустились к реке. Не разнимая рук, сели в лодку у берега. Плечо Насти согревало плечо Глеба, ее ладошка, твердая и горячая, успокоилась в его широкой задубелой ладони, ее волосы колыхались от его дыхания и скользили по щеке Глеба.
