Большая расплата (ЛП) - Пенни Луиз (книги хорошего качества .TXT) 📗

— Иногда я прихожу сюда, чтобы сочинять, — призналась Рут, и они увидели её записную книжку, втиснутую между спинкой скамьи и спиной Рут. — Тут тихо. В церковь больше никто не ходит. Господь покинул это здание и отправился бродяжничать. Или искать приключений.

— В пустыне, — добавила Амелия.

Рут зыркнула на неё, но у Амелии сложилось впечатление, что это просто привычка так смотреть, а не осуждающий взгляд. А ещё ей показалось, что старая поэтесса ищет в церкви не только тишины и покоя.

Амелия миновала проход, уселась на жесткой скамье, и посмотрела туда, куда смотрела Рут. Снаружи казалось, что солдаты на витраже возвращаются. Однако отсюда, изнутри, становилось понятно, что они уходят. Идут вдаль. Покидают это место.

Под витражом имелась надпись, которую Амелия не смогла разобрать.

В часовне были ещё окна, включая и окошко над дверью с изображением красивой розы. Но лишь на этом витраже была целая картина.

И это было не просто изображение. Картина рождала чувства. Кто бы ни создал этот витраж, действовал он с огромным вниманием. И любовью.

Картина получилась детализированная, замысловатая. Спущенные петли на покрытых пятнами глины носках. Сбитые костяшки грязных рук, сжиающих ружья. Револьвер в кобуре одного из мальчиков. Медные пуговицы.

Да, картина делалась с исключительной тщательностью. К каждой детали.

И тут Амелия увидела это. Поднявшись и пройдя между скамьями, она подошла ближе. Вот же оно.

— Разве не должно тебя пожрать пламя? — проговорила Рут ей вслед.

Амелия придвинулась прямо к витражу и уставилась на одного из мальчиков. На того, что с револьвером. Из его кожаной сумки, там, где была сломана пряжка, торчал уголок бумаги.

Амелия наклонилась еще ближе, и рассмотрела три сосны. И снеговика.

Глава 21

— Срань Господня! — воскликнула Мирна, отойдя от витража.

— Следите за языком, — сделал ей замечание Жак.

— Она же сказала «Господня», — заметила Рут. — Ты разве не слышал?

Мирна сделала еще один шаг назад. А Клара склонилась ближе, чтобы лучше рассмотреть.

Рут отправила Амелию за Кларой, Мирной и Рейн-Мари, как только разглядела, что у мальчика в походной сумке.

— Карта, — прошептала Рейн-Мари, сменившая Клару у окна.

Теперь они сидели все вместе и изучали копию карты, вынутую Натэниелом из рюкзака.

— Зачем карта солдату? — спросила Рейн-Мари, её дыхание затуманило витраж и стеклянного мальчишку. — Ну ладно, карта Франции или Бельгии. Вими или Фландрии. Карта поля битвы, например. Но Три Сосны никогда не были полем битвы.

— Ты просто никогда не обращала внимания, — сказала Клара.

Она снова поднялась и подошла вплотную к витражу.

— Я всегда любовалась этим фрагментом, но ни разу не рассматривала его близко.

— А кто они? — поинтересовалась Хуэйфэнь. — Перечень имен снизу такой длинный. Их имена тоже тут?

Она кивком головы указала на надпись под витражом:

«Это были наши дети».

А потом перечень имен. Никаких званий. Только имена. В смерти все равны.

— Этьен Адаир. Тэдди Адамс. Марк Болье. — Дрожащий голос Рут заполнил крохотную часовню. Но когда они обернулись, то увидели, что старая поэтесса не читает. Она смотрит прямо перед собой, на алтарь. Повторяет имена по памяти:

— Фред Дегани. Стюарт Девис.

— Ты всех помнишь? — спросила Мирна.

— Кажется помню, — ответила Рут.

Она посмотрела на окно, на надпись, на мальчиков, имена которых помнила наизусть.

— Я предполагала, что на витраже сборный образ, — сказала Мирна. — Всех, кого мы потеряли на войне. Я и не думала, что это конкретные деревенские мальчишки. Теперь даже интересно.

— Кто они? — спросила Рейн-Мари.

— Вот это кто? — Клара показала на центральную фигуру витража.

— У него револьвер, хотя у остальных мальчиков только ружья. Почему так? — спросила Рейн-Мари.

— Думаю, револьверы у офицеров, — предположила Мирна.

— Но он не может быть офицером, — сказала Хуэйфэнь. — Он же ещё ребенок. Наш ровесник. Может и младше. Как если бы, скажем, он — она махнула в сторону Натэниела — стал бы шефом-инспектором. Это смешно.

— Однажды, может, и стану, — тихо проговорил Натэниел, никто его не услышал.

— Совсем не смешно, особенно если выбирать не из кого — все остальные мертвы, — сказала Мирна. — Произвели в чин прямо на поле боя.

— Но вопрос в том, зачем она ему? — настаивала Клара, показывая на уголок карты, точащий из походной сумки.

Они уставились на копию карты. Несмотря на то, что это была фотокопия, всем были отлично видны пятна от влаги и бурые разводы. Решили, что это следы долгого пребывания карты в стенах.

Хотя, возможно, бурые пятна это совсем не грязь.

— Но это же невероятно! — сказал Арман в трубку мобильного, и, поймав на себе взгляды сидящих в зале заседаний, изобразил на лице извинительное выражение.

В зал заседаний были доставлены напитки и сэндвичи из белого хлеба с круглой горбушкой из пекарни POM Bakery.

Ел их только Жан-Ги. Этот сжует и посуду — подумал Гамаш — особенно если никто на него не смотрит.

— Уверены, что это та же самая карта? — он выслушал ответ. — Снеговик. Ага.

И Бовуар, и Лакост, и Желина расслышали последние слова Гамаша. Тому позвонили, когда шёл опрос оставшихся представителей факультета.

Профессор Шарпантье сидел, сложив руки на колени. Полный самообладания. Если не считать пота, стекающего с него ручьями. Он насквозь промок. Лицо стало настолько мокрым, что блестело, и Жан-Ги опасался, что парень умрет от обезвоживания.

— Воды?

Он наполнил водой из кувшина стакан и протянул его профессору, но тот отрицательно покачал головой.

Даже сейчас профессор отвечал односложно. Не потому, надо отметить, что он старался что-то скрыть. Наоборот, те несколько сырых слогов, которые им удалось выжать из него, говорили о его острой готовности помочь.

Видел ли он что-нибудь?

Профессор отрицательно мотнул головой.

Слышал ли он что-либо?

Профессор ещё раз мотнул головой.

Хорошо ли он знал Сержа ЛеДюка?

Он снова мотнул головой.

— Что он преподает? — шепотом поинтересовался заместитель комиссара Желина у Бовуара, пока Гамаш говорил по телефону. — Его досье пустое.

Он показал на лежащую перед ним открытую папку.

— Он тактик, — ответил Бовуар. — Его нанял коммандер Гамаш. У него звание профессора, но преподает он лишь одну дисциплину. Современную тактику в выпускных классах.

— Ему бы преподавать водные виды спорта.

Профессор Шарпантье сидел, замерев, как испуганный дикий зверёк. Двигалась только крупная капля пота, ползущая к кончику носа и, наконец, повисшая там.

Лакост, Бовуар и Желина дружно уставились на неё.

— А зачем он здесь, если не может полноценно преподавать? — спросил Желина, как только капля сорвалась. Краем уха они слушали, как Гамаш говорит по телефону с женой.

— Он разрабатывает для курсантов тактические упражнения, — прошептал Бовуар. — Из серии «Что, если…». Для первокурсников это письменные задания и тесты, потом они переходят к ролевым играм и макетам. Мы разработали для занятий масштабные модели, но пошли дальше, к теме поведения в различных ситуациях. Такое внове.

— Это нововведение коммандера Гамаша?

— Oui. Идея в том, чтобы научить кадетов справляться с ситуацией разными методами, избегая применения силы. А уж если без применения силы никак, кадеты должны знать самые эффективные пути её использования.

Заместитель комиссара Желина согласно кивнул.

— Коммандер Гамаш лично встречался когда-нибудь с Шарпантье, прежде чем нанять его?

— Да, конечно. Хуго Шарпантье несколько лет назад был одним из подчинённых месье Гамаша в Сюртэ.

— Он офицер Сюртэ? — уточнил Желина.

— Был им.

— Один из протеже месье Гамаша?

— Сначала. Потом кое-кто другой взял его под крыло, — сказал Бовуар. — Когда Шарпантье проявил недюжинный талант к тактике.