Он где-то здесь - Лаврова Ольга (книга жизни .TXT) 📗
— Два по пять пятнадцать и вон те — в коробке. — Он указал на стеллаж поверх головы продавщицы.
— Восемьдесят рублей! — отрезала та: надоело уже отпугивать покупателей ценой.
— То, что нужно! Заверните отдельно.
— Богато живешь! — сказал из-за спины Артамонова Климов.
— Ты тоже тут?..
— Тоже.
— Это я Галке… — безнадежно соврал Артамонов про восьмидесятирублевый флакон. И вдруг ошарашил приятеля: — Хочешь, твоей такой же куплю?..
— Так что перемены? — спрашивает Знаменский, не дождавшись ответа. — Вы ведь что-то вспомнили?
— Нет. И ничего я такого не замечал!
У Томина тоже начало нового рабочего дня. При входе его в кабинет уже заливается телефон.
— Кто?.. — спрашивает Томин в трубку. — Привет. Давай. — Он выслушивает доклад, вставляя короткие замечания, удивленные, одобрительные или сердитые:
— Да ну?.. Нет, отставить!.. Ладно, учту… Невозможно — не бывает, бывает — неохота… Вот это спасибо… Так-так… Собачка мужского пола или женского? То есть как — не разберешь? Ногу задирает?.. Нет, это не лишнее. Уточни кличку. Более того — узнай, не было ли щенят. А если были, еще более того — выясни, куда их дели!.. Да?.. Вот как? Тогда давайте сюда, покажете.
В успехе Томина, кроме собственных его «сыщицких» талантов, немалую роль играет умение мобилизовать и верно нацелить своих сотрудников.
Оживленный Томин догоняет Кибрит в коридоре.
— Зинаида, пошли, кой-что расскажу. Есть время?
И вот вся троица в сборе у Знаменского.
— Года полтора назад Артамонов внезапно перестал нуждаться в приработке, — говорит Пал Палыч. — Тут список адресов, где они обивали двери.
— Не случалось ли квартирных краж? — с полуслова понимает Томин. — Ладно, а как тебе Климов?
— Неприязнь к органам, сожаление об Артамонове. Но, я бы сказал, не в размере шестидесяти двух тысяч.
— Не торопись с выводами! У Климова имеется сосед и с младенческих лет дружок — Муромский. Год назад его арестовали. В области тогда очистили кассы двух универмагов. Очень запутанное было дело, Муромского взяли по подозрению, потом освободили за недоказанностью, кого-то посадили. Но половину денег не нашли!
— Ну и что? — скептически спрашивает Кибрит.
— Пока ничего. Я ищу вокруг погибшего «бродячие деньги». Как к нему попали — уже следующий этап… Климова тебе подсунул этот шурин-деверь? — обращается Томин к Пал Палычу.
— Он. Тоже что-нибудь?
— Весьма. В прошлом крупный валютчик. Осужден с конфискацией имущества. Но гарантии, что конфисковали все, разумеется, нет. Освободился он условно-досрочно, работает и прочее. Но опять же не дам гарантии, что ничем не балуется. Это вам второй «выход на деньги». Дальше. Выход номер три. И снова через Бардина! Недавно его одноделец, тоже бывший валютчик, в своем кругу именуемый Мишель, погорел с хищениями на хладокомбинате. Как человек аморальный, от следствия он скрылся и пребывает в розыске. Кубышку успел прихватить с собой. Есть предположение, что далеко Мишель не побежал, а снял где-то дачу и отсиживается на природе. Причем — прошу отметить — Бардин Антон Петрович, то бишь — А. П. Правда, А. П. у меня широкий ассортимент: и Александр Павлович есть, и Алексей Прокопыч, и даже Анна Платоновна. Но возвращаюсь к Бардину. Сейчас некий Кумоняк рассказывает, будто Мишеля пригрозили продать и сорвали сто тысяч отступного. Сто, думаю, преувеличено, а шестьдесят две…
Знаменский молча делает пометки, но Кибрит не выдерживает.
— Шурик, я совершенно запуталась!
— Ну? В трех соснах! — Томин коротко растолковывает: — Погиб Артамонов. Шурин Артамонова…
— Бардин, бывший валютчик, это я усвоила. Но какой Кумоняк?
— Это не важно. Важно, что у Антона Бардина старый знакомый в бегах и кто-то его «раскулачил».
— Саша полагает, что Бардин с Артамоновым заодно, — вставляет Знаменский. — Свободный полет мысли.
— Чем я выгодно отличаюсь от тебя, — парирует Томин.
— Извини, Шурик, хоть ты и старший инспектор — снимаю шляпу, — но иногда рассказываешь вещи, о которых, по-моему, просто нереально знать!
— Почему, Зинуля? Ну, представь, что у короля треф украли корону. Созываем узкое совещание. Здесь те, кто разбирается в жизни короля треф и его дамы. Здесь те, кому ясна конъюнктура в торговле коронами. — Он показывает то на одну, то на другую сторону стола. — Стоит их свести — и готов ответ: корону стащила шестерка пик, загнала ее бубновому тузу, а платил за все червонный валет. Объяснил?
— Лучше некуда! — смеется Кибрит и встает, собираясь уходить. — Пора за микроскоп.
— Паша, не наблюдаю аплодисментов! — Томин тоже поднимается. — Я тебе притащил гору информации…
— Твоя информация касается разового мероприятия, — говорит Знаменский, с сомнением качая головой. — А у Артамонова, по-моему, появилось какое-то занятие. Более-менее регулярное.
— Ладно-ладно, поглядим. Сгоняю в район происшествия: может, кто приметил старенький голубой «Москвич».
— Почему старенький «Москвич», а не новую «Волгу»? — останавливается Кибрит.
— Зинаида, какая «Волга»?
— Серая, двадцатьчетверка.
— Паша, на чем ездил Артамонов?
— Естественно, на «Москвиче». А разбился… Зина?
— По-твоему, я не отличу «Волгу» от «Москвича»?
— Еще и чужая машина! — ахает Томин.
— О чем вы? Документы на его имя. Сама акт подписывала.
— Да что ж ты нам-то не сказала?! Общеизвестно, что у Артамонова допотопный «Москвич», который он собрал по частям своими руками!
— Вы говорили «машина», и я говорила «машина»…
— Ну, сыщики! — веселится Томин. — Ну, пинкертоны! Все-то мы знаем!
— И про Мишеля, и про какого-то Кумоняку, — поддевает Знаменский. — А такой факт, на самой поверхности — эх!.. — Пал Палыч крутит головой. — Побеспокоим семейство, — берется он за телефон. — Не отвечают… — Набирает другой номер: — Будьте добры Антона Петровича Бардина… Прошу прощенья, — кладет трубку. — На похоронах.
Высокий и тощий, философски настроенный сторож ведет Знаменского по территории кооперативных гаражей.
— Все, бывало, шуткой: сообщите, мол, дедушка, когда сто лет стукнет, «Чайку» вам подарю… — Он отпирает гараж запасным ключом, и Знаменский видит горбатенький «москвичок» четыреста первой модели, но аккуратный и очень ухоженный.
Сторож пробирается в угол, где странно притулился зеркальный шкаф, и подзывает Пал Палыча. В шкафу обнаруживается целый набор носильных вещей: кожаное пальто с меховым воротником и шапка, три костюма, рубашки в нераспечатанных полиэтиленовых пакетах, галстуки и даже перчатки, а внизу несколько пар хорошей обуви. Теснятся какие-то свертки, торчат горлышки бутылок с иностранными наклейками.
— Полный гардероб, — поясняет старик. — На разные сезоны. Прикатит, все переменит — и до свидания…
Сторож вспоминает, а мы видим, как Артамонов подъезжает к гаражу на «Москвиче» и выводит «Волгу», а «Москвича» ставит на ее место, оглядывая его при этом бережно и любовно: где-то протрет тряпочкой, поправит коврик на сиденье, готов, что называется, пушинки сдувать.
На приборной доске «Москвича» красуется фотография: голова крутолобой, длинноухой собаки с умными глазами.
Артамонов привычно переодевается. Скидывает скучный свитерок и поношенные ботинки, прихорашивается перед зеркалом и превращается в этакого состоятельного молодого пижона.
Небрежно с маху хлопнув дверцей, он трогает «Волгу» и выезжает на улицу, помахав сторожу на прощанье…
— Вот таким манером, — говорит старик. — А когда вернется, то все, значит, в обратном порядке.
— Вас это не удивляло?
— И-и, товарищ дорогой! Тут ноги протянешь, если на все удивляться, что удивления достойно!
Они беседуют в дверях гаража, и старик оглядывается на «москвичек».
— Та у него была парадная, а этот для души, — глубокомысленно изрекает он. — На этом он бы нипочем не расшибся.
— Конечно, скорость другая, — поддакивает Пал Палыч.
