Последняя улика - Поляков Борис (читать онлайн полную книгу txt) 📗
— Да-а, — глухо, в растяжку, произнес председатель сельсовета, когда Ульянов опустил трубку на рычаг аппарата. — Видно, верно говорят: чужая душа — потемки.
Игнат Матвеевич поднялся и, прихрамывая, направился к выходу.
— Не стану мешать. Если понадоблюсь, позовете. Буду в соседней комнате.
По наступившей тишине Александр понял: начинать допрос не имеет смысла. У Крутинина было такое выражение лица, что было ясно — сейчас он ничего не скажет. Надо дать ему возможность прийти в себя, трезво оценить положение.
— Я пойду, пожалуй, — сказал Александру Артемьев, — не терпится проверить твою гипотезу. Как говорится, одна пара глаз хорошо, а две — лучше. Компанию не составишь? А Николая Ивановича мы бы попросили остаться здесь. Не возражаете, товарищ лейтенант?
— Валяйте, — махнул рукой Фроликов.
В деревне об аресте Крутинина уже знали многие. У некоторых домов, обсуждая новость, судачили женщины. Мальчишки и девчонки то и дело заглядывали в окна сельсовета, чем-то возмущались.
Пока Ульянов и Артемьев шли по деревне, их то и дело окликали, спрашивали о Крутинине: «Неужели правда, что он ограбил заготовителя?»
— Он не арестован, а задержан до выяснения обстоятельств. И вообще до суда человека нельзя считать преступником, — терпеливо пояснял Артемьев.
— Нет, теперь Федьке крышка! — донеслось до работников милиции. — Ничего не докажет! — Ульянов и Артемьев замедлили шаги, повернули головы на голос.
Возле ближнего дома, дымя сигаретами, стояли несколько мужчин и щуплый, похожий на подростка, древний дед в огромном, не по голове, картузе. Говорил он:
— Теперь Потешка возрадуется. Как же: засадят Федьку, не отвертится. Вот помяните мое слово!
Ульянов и Артемьев подошли к демьяновцам, поздоровались. Оживленный разговор, происходивший между ними, тут же прекратился. И, точно избегая возможных вопросов, многие начали расходиться.
— Что же вы? — пытаясь удержать мужиков, произнес Артемьев с укором. — Почему уходите, не хотите помочь следствию?
— А мы, граждане начальники, вам нашего полпреда, дедушку Глеба, оставим, — сказал высокий, худой, как жердь, мужчина с красивым смуглым лицом и улыбнулся. — Он у нас как ходячая энциклопедия, на любой вопрос ответ найдете.
— А ваша хата с краю? — поддел его Александр.
— Почему с краю? Вон моя хата, по соседству с крутининской и дедушки Глеба. Нам, как некоторым, жаться в лесу не надо. На свой трудовой рубль живем. Стыдить нас нечего.
— Тогда почему не хотите побеседовать? — удивился Артемьев.
— Дедушка Глеб объяснит, — уклонился худой мужчина от прямого ответа. — А я, извините, тороплюсь: уборка. И так задержался.
С усмешкой, замершей на губах, он театрально вскинул руку к виску и, повернувшись, зашагал прочь, по-журавлиному высоко поднимая ноги. За ним потянулись остальные. «Разбежались, — недовольно подумал Александр. — Что это они?»
— В ногах правды нет, присядем, — смущенно потоптавшись, предложил дедушка Глеб и первым опустился на лавочку, стоявшую у дома.
Ульянов и Артемьев уселись рядом.
— Итак, товарищ полпред, вам слово, — улыбнулся Александр.
— Ась? — дедушка Глеб приложил ладонь к уху.
— Ты, папаша, дедом Щукарем не прикидывайся, не хитри, — проговорил Артемьев. — Нас время поджимает. К тому же сам понимаешь: не на посиделки приехали.
— Ась? — повторил дедушка Глеб. Лицо его было серьезным, а в синих и ясных, как небо, глазах под вислыми кусочками белесых бровей искрилось веселое лукавство.
— Зачем же ты так? — с досадой шепнул Артемьеву Александр и мягко дотронулся до рукава дедушкиного пиджака:
— Рады познакомиться. Вы, говорят, человек знающий. Вот и помогите нам разобраться...
— Лестью тропку устилаешь, — заметил, улыбнувшись, дедушка Глеб.
— Святая правда! — не моргнув глазом, сказал Александр. — Даже председатель сельсовета Карев и тот говорил: без помощи дедушки Глеба вам, ребята, в этой истории не разобраться.
— Говоришь, Игнат Матвеевич вас послал? — дедушка Глеб положил руки на колени, пожал плечами. — Тогда ладно. Но что я могу сказать? Попала в силок птичка, да не та. Зазря вы Федора арестовали. Не убивал он этого прилипалу. Я Федора вот с таких знаю, — дедушка Глеб наклонился и провел над землей рукой. — Отец его, Лука, правильный, серьезный был мужик. Федор весь в него. По чести-совести живет. На чужое не зарится.
Дедушка Глеб помолчал, собираясь с мыслями, затем снял картуз, и Александр удивился, увидев, какая у того, будто парик, шапка седых волос. Положив картуз на колени, старик сокрушенно покачал головой, вздохнул:
— Да-а, вот как оно обернулось! Нехорошо, очень даже нехорошо. Он ведь у нас агрономом был, уважаемый человек, да вы про это знаете. А теперь такой позор на его голову!
— Почему же вы считаете, что мы задержали Крутинина зря? — спросил Артемьев.
— Для нас, сынок, тут дело ясное, а для вас — темный лес, — рассудительно произнес дедушка Глеб. — Федор сейчас сам на себя не похож стал. А почему? Потому что в Насте, покойнице, души не чаял. Трудная ему досталась в жизни любовь. И большая, красивая. Перед такой любовью надо шапку снимать... Раньше Федор был спокойный, трезвый мужик, а посадил у Настиного холмика рябинку — запил. Иной раз запрется в избе и все ее, Настю, на бумаге изображает. Однажды случайно я эти портреты видел. Очень похоже она у него вышла. Все забыть свою женку не может. Со школы они дружили. Еще тогда мелюзга голопузая их женихом и невестой дразнила.
Артемьев несколько раз негромко кашлянул, давая Ульянову знак закруглять беседу. Этой, мол, болтовне конца не видно... Но Александр продолжал внимательно слушать старика. Не даром демьяновские мужики назвали его своим полпредом и ходячей энциклопедией. Может, что путного и скажет. Надо запастись терпением. Но старик все гнул свое:
— А уж когда Настя заневестилась, к ней со всех деревень женихи сбежались, Федька совсем покоя лишился. Голову потерял. Что ни вечер, глядишь, очередного жениха к обрыву провожает, в реке «раков ловить» учит. Перед самой войной за драки эти чуть было в кутузку не загремел... А еще был у Федьки талант с самого детства. Так тебя на бумаге изобразит — лучше, чем на фотографии получается. Но большей частью он свою Настю рисовал. Место у них было одно: на том же обрыве по-над Окой. Березы там страсть как хороши. Настя сидит — глаз с него не сводит, а он — с нее. Как-то появился у нас художник заезжий. Из самой Калуги. Увидел он Настю с Федором на обрыве и рот раскрыл — такая она была красавица. Начал ее красками на холстине рисовать. Федору это, конечно, нож в сердце. Сидит, губы покусывает, хмурится... На следующий день этот приблуда заявляется к Насте домой: пойдемте к Оке — просит — я вас получше Федора нарисую! А на третий день стал ей в чувствах своих объясняться. Федор и турнул его с кручи в реку. Тот же, бедолага, плавать не умел. Еле потом выловили, откачали...
— Дедуня, вы нас в сторону уводите, — прервал его Артемьев. — Ближе к сути дела, пожалуйста.
— А мне торопиться некуда, — с обидой в голосе произнес старик. — Не хочешь слушать — неволить не стану.
Он замолчал, лицо его в одно мгновение окаменело. Глаза сделались скучными, потускнели, резче обозначились складки морщин вокруг рта.
— Извините, что перебили, — стараясь сгладить неловкость товарища по работе, сказал Александр. — Вы назвали ограбленного заготовителя прилипалой. Почему?
— Прилипала и есть, — думая о чем-то своем, отчужденно ответил дедушка Глеб. Обиженный невниманием к своему рассказу и тем, что его перебили, не дав досказать о Федькиной любви, он угрюмо насупился, ушел в себя. «С характером лесовичок, самолюбивый, — отметил Александр. — А торопыга Артемьев суетится, как на пожаре. Теперь из этой «ходячей энциклопедии» клещами слова не вытянешь».
— Раз уж вас ко мне Карев послал, то я вам вот что посоветую, — произнес, поднимаясь, дедушка Глеб. — Вон тот кособокий терем видите? Знатная петушиная резиденция. Загляните.
