Большая расплата (ЛП) - Пенни Луиз (книги хорошего качества .TXT) 📗

— Найдено очень много совершенно разных ДНК, — начал Бовуар, вернувшись к отчёту на планшете. — Чтобы их обработать, потребуется некоторое время.

— А ещё довольно много отпечатков пальцев, — заметил Желина, просматривая отчет. — И не только в гостиной.

— Верно, — согласился Бовуар, снова щёлкнув по экрану планшета.

На экранах появилась схема расположения комнат ЛеДюка — план этажа с расположением мебели и положением тела. Тап по экрану, и изображение покрылось разноцветными точками. Точек было так много, что они почти закрыли само изображение.

— Красные точки — отпечатки самого ЛеДюка, — сказал Бовуар, снова ткнув в экран. Красные точки исчезли, уступив место черным. Таких было гораздо меньше.

— Как вы можете видеть, остальные отпечатки в основном в гостиной, но некоторые найдены в ванной и немного есть в спальне.

— Уже определили, кому они принадлежат? — уточнила Лакост.

— Не все, только большую часть. Большинство принадлежит одному человеку. Мишелю Бребефу.

— Хм, — Гамаш склонился ниже над своим экраном, поднеся его ближе к глазам. — Можешь показать нам только его отпечатки?

Бовуар ткнул в планшет, рисунок на экране изменился. Точки покрывали гостиную, ванную. Спальню.

Гамаш рассматривал изображение.

Желина дотронулся до иконки на своем экране и на план гостиной сменился отчетом судмедэкспертизы. Компьютерное изображение он посчитал ограниченным. Визуализации это помогало, но в то же время сбивало с толку — тут было слишком много информации, но она была слишком узкого плана.

Он предпочёл почесть отчёт.

— Там отпечатки и других преподавателей, я вижу, — сообщил он. — Профессора Годбута, например. Похоже, эти трое — ЛеДюк, Годбут и Бребёф — провели некоторое время вместе.

— Так и есть, — согласился Бовуар. — Но, конечно же, мы не можем сказать, оставлены ли эти отпечатки одновременно или в разное время.

— Как часто в комнатах убирали? — задал вопрос офицер КККП.

— Раз в неделю, — ответил Бовуар. — В комнатах ЛеДюка уборка была за три дня до убийства.

— Но может быть этого недостаточно, чтобы стереть все отпечатки, — сказал Гамаш. — Поэтому некоторые из этих отпечатков могут быть довольно старыми.

— Я понял, что ЛеДюк и Годбут дружили, — сказал Желина. — Но каким боком тут Мишель Бребёф? Честно, мне трудно представить его в компании ЛеДюка, распивающего пиво под просмотр матча.

Гамаш, представив описанное, улыбнулся. Рафинированный Бребеф и такой браток, каким был ЛеДюк, расслабляются под пивко. Потом он припомнил тот вечер в своих апартаментах в прошлом семестре. Рейн-Мари, студенты. Огонь камина, выпивка по кругу. Снежная буря за окном, в нескольких сантиметрах от места, где они расположились.

Первая неофициальная вечеринка с кадетами. Как это было давно, хотя прошла всего пара месяцев.

Мишель Бребёф припозднился и Серж ЛеДюк подошёл к нему в благоговении, почти на полусогнутых. Он, определённо узнал Мишеля, и восхищался им, несмотря на его позор, а ещё вернее, благодаря скандалу.

Жан-Ги тоже это заметил, и побоялся, что присутствует при зарождении какого-то порочного альянса. Возможно, он не ошибался.

— Мне показалось, они приятельствовали, — сказал Гамаш, — хотя друзьями их не назовёшь. Я поговорю с ним об этом.

— Возможно, будет лучше, если поговорю я, — сказал Желина.

Подтекст был очевиден, Гамаш вскинул брови, но возражать не было смысла. Ради этого и приглашали человека со стороны — обеспечить честность расследования. Общеизвестно, что у Гамаша и Бребёфа общее прошлое — лучшие друзья, коллеги и теперь почти смертельные враги.

— С вашего позволения, я бы хотел присутствовать, — попросил Гамаш, и когда Желина заколебался, продолжил. — Я буду полезен — я хорошо его знаю.

Желина согласился, коротко кивнув.

Бовуар и Лакост переглянулись и Лакост спросила:

— Что насчет мэра? Есть его отпечатки?

— Нет, ни одного.

— Тогда, кому принадлежат остальные отпечатки? — спросила она, указывая на точки в ванной и спальне.

— С некоторыми ещё не определились, — сказал Бовуар. — Но большая часть принадлежит кадетам.

— В профессорской спальне и ванной? — удивился. — Не совсем обычно, вы не согласны?

— Я поощрял неформальные встречи профессоров со студентами, — сообщил Гамаш.

— Насколько неформальные?

— К сожалению, это правильный вопрос, — согласился Гамаш. — Если следовать моим рекомендациям, то они должны были встречаться группами.

— Вы боялись, что что-то может произойти?

— Мне казалось, это разумно, — ответил коммандер. — Так каждый защищён.

— Они следовали инструкциям?

— Oui, — сказа Бовуар. — Большинство встречались со студентами раз в неделю. Моя группа собиралась по средам. Сэндвичи, пиво и разговоры.

— Наставничество? — спросил Желина.

— Такова была задумка, — ответил Гамаш.

— Состав группы назначался или студенты сами выбирали профессора?

— Выбирали.

— И некоторые выбрали Сержа ЛеДюка? — недоверчиво уточнил Желина, посмотрев на чёрные точки на экране Лакост.

— Ожидаемо, — сознался коммандер Гамаш. — Особенно для старшекурсников, ведь он был их лидером.

— Он не был лидером, он был бандитом, — высказал мнение Желина. — И уж конечно они пожелали бы воспользоваться возможностью сорваться с его короткого поводка.

— Когда полиция стала вникать в случаи жестокого обращения с детьми, — заговорила Лакост, — практиковался простой тест. Часто совершенно ясно, что ребёнок подвергается насилию, но при этом непонятно, кто из родителей тому виной. Итак, они помещали ребёнка в один конец комнаты, а родителей в другой. И наблюдали, к кому из родителей ребёнок побежит. Другой родитель, очевидно, был обидчиком.

— Можно ближе к предмету разговора? — попросил Желина.

— Понадобилось время, чтобы понять, что тест неверен, — спокойно продолжила Лакост. — Ребёнок бежал к обидчику.

Сказанное повисло в комнате как призрак, откровение комфортно угнездилось среди фотографий убитого.

— Как такое могло произойти? — наконец спросил Желина. — Не должны ли дети сломя голову бежать прочь от родителя, который делает им больно?

— Это вы так думаете. А подвергшиеся насилию дети постараются сделать всё, чтобы угодить обидчику, успокоить того. Они быстро и с малолетства учатся, что если не угодят, то заплатят за это. Ни один ребенок не рискнёт расстроить родителя, который его бьёт.

— С ЛеДюком именно это и происходило? — спросил Желина у Гамаша.

— Я так думаю. Некоторые кадеты, несомненно, тянулись к нему, потому что сделаны из одного с ним теста. Он предлагал свободный доступ к жестокости. Но многих гнал к нему страх.

— Но они же далеко не дети, — возмутился Желина.

— Они молоды, — возразил Гамаш. — И потом возраст тут ни при чём. Известно, что среди взрослых такое происходит сплошь и рядом. Среди тех, кто отчаянно нуждается во властной, и даже подавляющей личности. Дома. На работе. В спортивных клубах. В вооруженных силах, и уж точно в полиции. Сильная жестокая личность берёт над ними верх, выстраивая отношения на страхе, а не уважении и преданности.

— А в замкнутой школьной среде такой человек становится образцом для подражания, — добавила Лакост.

— Но это же прекратилось, когда вы вступили в должность, — обратился Желина к Гамашу. — Вы же должны были свергнуть Дюка. И попытаться научить кадетов Служению, Чести, Правосудию.

Он постарался, чтобы процитированный им девиз Сюртэ не прозвучал насмешкой над Сюртэ, или коммандером.

— Oui, — сказал Гамаш. — Совершенно верно.

Офицер КККП не часто встречал тех, кто знает девиз, не говоря уж о тех, кто искренне в него верит. Но он был хорошо знаком с досье Гамаша, и знал, что тот зачастую интерпретирует этот девиз по-своему.

Девиз Канадской Королевской Конной полиции был гораздо прозаичнее.

Maintiens le droit. «На страже закона».

Поль Желина не был полностью доволен этим девизом. Ему было хорошо известно, что закон не всегда то же самое, что правосудие. Однако признавал, что закон достаточно прямолинеен. В то время как правосудие — субстанция неуловимая, изменяемая, зависящая от ситуации. Это вопрос интерпретации. И восприятия.