Наркомафия - Леонов Николай Иванович (бесплатные онлайн книги читаем полные .TXT) 📗
– Обязательно, должен видеть своими глазами. Такой дорогой друг уезжает не каждый день.
Вот и все. Осталось дождаться завтрашнего дня. Сейчас надо думать, как заснуть. Было время, когда он засыпал мгновенно, стоило лишь положить голову на подушку. В жизни сыщика много чего было, да прошло, он чувствовал – предстоит бессонная ночь. Он выпил большую фаянсовую кружку горячего чая с медом, принял две таблетки родедорма, лег и уставился в потолок.
Не спал в эту ночь и Виктор Жеволуб. Как и Гуров, Жеволуб залег на подмосковной даче, двое суток без просыпа пил, потом сходил в баньку, пришел в себя, начал думать. Он и во время пьянки искал выход, но пьяные мысли легкие, прозрачные. А утром и не помнишь, о чем рассуждал с вечера, стакан примешь, что-то новое в голове крутится.
Он скрылся и залег на даче потому, что не нашел иного выхода.
Гонец у Жеволуба появился под утро, разбудив, извинился вежливенько, поручкался. Виктор гонца знал, пригласил к столу, ни о чем не спрашивал, раз человек явился в такое время, значит, припекло, все сам изложит. Так и вышло, гонец присел на кухне, засмолил сигаретку и сказал:
– Мой хозяин к тебе просьбу имеет. Свалил бы ты из города на недельку? А?
– Думать надо, – Жеволуб почесал широкую волосатую грудь. – Я, как и ты, служивый.
– Мы знаем, – согласился гонец, – «зеленью» получаешь. Однако твои хозяева приезжают, уезжают, а мои тут живут.
– Я тебя понял. Поклон передай. – Жеволуб проводил гонца до порога, запер за ним дверь, начал собирать вещички.
Если тебя просит один из отцов города, следует просьбу выполнить. Виктор знал, что, откажи он, никто бы слова не сказал, пальцем не тронул, но память у людей не хуже компьютерной, надежно хранит и свои долги, а чужие особенно. Становиться должником Виктор Жеволуб никак не желал.
Сообщив, что заболел, и обустроившись у дружка на даче, он запил. Но даже во хмелю Виктор понимал, что решение он принял, может, и правильное, но только на сей момент. На завтра следует искать выход, так как отказываться от долларов он не хотел. Отложив решение на завтра, затем на послезавтра, неожиданно протрезвев, он почувствовал, что время истекло.
«Меня попросили съехать, я послушался, – рассуждал Жеволуб, усаживаясь в электричку. – О моем послушании уже сообщили, мне никто не говорил, что нельзя вернуться в Москву даже на час». Он лукавил, прекрасно понимал это, но считал, что такая ложь во спасение. С вокзала он позвонил, признался, что из больницы его выгнали за пьянку. Жеволуб не зря работал опером, знал, в такой момент нельзя рядиться в белое, надо показать грязные подштанники, будут ругать, но поверят. Его не ругали, «диспетчер» отнесся к объяснению равнодушно, спросил, когда Виктор закончит работу, имея в виду ликвидацию Еланчука.
– Непременно выполню, – заверил Жеволуб, – но быстро хорошо не бывает.
«Диспетчер» ответил не по-русски, затем попросил перезвонить на следующий день.
Виктор позвонил, тогда ему и предложили проводить поезд Москва – Париж, который уходит завтра, присмотреться к пятому вагону. Жеволуб не понял и честно в этом признался.
– У нас в этом вагоне уезжает друг, – терпеливо объяснил «диспетчер». – Нам нужны ваши профессиональные навыки. Проверьте, не провожает ли данный вагон спецслужба.
– Родненьких я узнаю за сто метров против ветра, – похвастался Жеволуб.
– Отлично, проводите поезд, перезвоните, – сказал «диспетчер». – Независимо от результата получаете тысячу. Если вы в своем заключении ошибетесь… это будет ваша последняя ошибка.
Понятно, почему Виктор Жеволуб не спал. Получить тысячу «зеленых» за час работы заманчиво, только условия негодящиеся. Кто не ошибается? Жеволуб не сомневался, что легко засечет наружку, если таковая появится на перроне. Ментов, оперативников углядеть нетрудно, но если иностранца «провожает» женщина, то можно враз лопухнуться. И цветы, и поцелуйчики, и слезу пустит, сам черт не разберет, – бабы народ хитрющий.
Глава 14
Белорусский вокзал
(продолжение)
Состав подали вовремя. Гуров и Крячко подошли к пятому вагону с противоположной платформы, откуда не было посадки. Готовился к отправке поезд с соседнего пути, так что по платформе бежали опаздывающие, изнывали последними минутами провожающие. На сыщиков никто и внимания не обратил. В тамбуре их поджидал проводник, который, открыв дверь, тут же запер ее, проводил сыщиков в служебное купе, заторопился в другой конец вагона, откуда уже доносились возбужденные голоса.
Они сели напротив друг друга, сдвинули шторку к центру окна, так что у каждого образовалась смотровая щель. Гуров видел непосредственно посадку, Крячко разглядывал людей, подходивших к поезду. У пятого вагона суетилась лишь молодая пара, которую сопровождал носильщик с горой чемоданов. Видимо, супруги уезжали надолго, на вокзал прибыли загодя, чтобы первыми втащить свой скарб в привилегированный вагон.
– Могли бы для господ сыщиков окно и получше вымыть, – бурчал недовольно Крячко. – И свет хреноватенький.
– Они же не знали, что господин Крячко пожалует самолично, – сказал Гуров, оглядывая чистое купе. – Проводнику приказали открыть противоположную дверь и впустить двух штатских, человек решил, что прибудут обыкновенные филеры.
– А вот и наш извозчик…
– Не упоминай святое имя всуе, – перебил Гуров, похлопывая по мягкому сиденью. – Имеющий глаза да услышит, имеющий уши…
– А ты в святой храм не ходишь? – Крячко приглядывался к Депутату, чьи приметы изучил досконально.
Сыщики нервничали, старались волнения не показывать, загораживались словами.
Депутат был невысок, фигурой плотен, одет неброско и солидно, как требовал протокол, выглядел на свои тридцать четыре, улыбка словно приклеилась к его русопятому лицу. Он держал в руке пучок алых гвоздик и явно не знал, куда их девать. Газетчики и телевидение Депутата не осаждали, уезжал он тихо и скромно, провожали его молоденькая женщина и двое парней в кожаной амуниции.
– Ни свастики, ни портрета фюрера, никаких прибабахов, – разочарованно произнес Крячко. – К чему бы такая скромность?
– Положение обязывает. Я знал, как это звучит по-французски, да подзабыл. Вот будет номер, если я все придумал и никакой носильщик не появится. – Гуров достал сигареты, но не закурил.
Крячко перегнулся через столик, хлопнул друга по плечу.
– Здесь носильщик, я его вижу.
– Ты сукин сын, я давно это знал!
– Нервы, господин сыщик, в Ессентуки, на воды…
– Стоп! – Гуров схватил Крячко за руку, сжал так, что Станислав чуть не вскрикнул. – Мы же договорились, чтобы служба тут не околачивалась! Кретины, что они вытворяют?
По платформе шли двое мужчин, они покачивались, изображали пьяных, один размахивал шикарным букетом, что-то весело говорил.
– Не может быть! – решительно сказал Крячко. – Так плохо быть не может!
Мужчины с цветами прошли мимо вагона, затерялись в толпе. Гуров утерся ладонью, достал носовой платок, криво улыбнулся.
Жеволуб приехал на Белорусский загодя, прошел через зал ожидания, покурил у входа в кассовый зал, хотел пообвыкнуть, присмотреться к людям. Некогда, будучи молоденьким опером, он частенько работал на вокзалах, задерживал карманников, доставлял в отделение спекулянтов, которых в те годы преследовали, так как ничего не знали о частной собственности и мелком бизнесе. Виктор был честным парнем, лишь на второй год работы узнал, что мелких спекулянтов, которых он со скандалом таскал, из отделения вскоре отпускали, получив с людей мзду.
Белорусский вокзал всегда считался одним из самых спокойных и чистых вокзалов. Жеволуб на них давно не бывал, сравнивать не мог, отметил лишь, что публика в основном чистая, пьяные встречаются, но в собственном соку, никто посреди зала не лежит. Минут двадцать он стоял у холодной стеночки, смотрел людей, восстанавливал навыки.
Естественно, что публика в основном приезжая, москвичей мало, их определить легко по деловой несуетливости и конкретности поведения. Москвич, даже если и не знает, куда идти, оглядывается спокойно, не пристает с вопросами к окружающим, ищет нужную надпись, указатель, а если и подойдет с вопросом, то выборочно, не к первому попавшемуся. Жеволуб привык к вокзалу быстро, все как было, словно пятнадцати лет и не минуло. Ну, киоски сверкают иностранными товарами, люди одеты наряднее, разнообразнее, нет однородной серости толпы, почти каждый сам по себе. Но отличить приехавшего от уезжающего, один встречает, а другой ждет, – дело нехитрое, как и прежде, люди на вокзале, как блюда в меню, расписаны и отделены друг от друга достаточно четко, человек грамотный разберется.
