Бумеранг - Лаврова Ольга (книги бесплатно без регистрации TXT) 📗
– Как считаешь? – оборачивается Томин к своему спутнику.
– Штаны, я думаю, можно, – серьезно отзывается тот.
– Спасибо… – потерянно благодарит Сеня. Сеня, теперь подследственный Калмыков, относится к той разновидности преступников, которые, коли уж попались и проговорились, не запираются и впредь. Таких, как правило, используют для изобличения сообщников. Потому логично, что мы застаем Калмыкова на очной ставке с Тутаевым.
Тутаев мрачен и воспринимает поведение своего тезки как предательское.
– Деньги мы поделили по дороге обратно. Заехали в кусты, там пересчитали, понимаешь, и поделили… на три части, поровну. – Калмыков ловит взгляд Тутаева, моргает – обрати внимание – и повторяет: – Поровну, значит, на троих… Вот так было совершено преступление… По глупости, конечно.
– Что скажете? – спрашивает Пал Палыч Тутаева.
– Плетет незнамо что! Псих какой-то…
– Кому принадлежала идея бросить в универмаге чужие вещи? Тутаев?
– Не понимаю вопроса.
– Калмыков?
– Кому принадлежала… забыл, кому первому. Но вещи я взял случайно в квартире у тетки… то есть у соседа.
– Совсем случайно?
– Ну, точней, с целью ввести в заблуждение товарищей из милиции.
– Понятно. Как, Тутаев, все никак не припоминаете этого гражданина?
– Первый раз вижу! – глупо упорствует тот.
– Хотя полгода работали в одном цеху радиозавода и считались приятелями. По какой причине уволились? – Снова оборачивается Пал Палыч к Калмыкову.
– Мы с Семой…
– За себя говори!
– Поскольку на очной ставке, я должен за обоих. Правильно понимаю, гражданин следователь?
– Правильно.
– ОТК часть контактов бракует, отправляет на свалку. А на каждом контакте – чуток серебра. Если паяльничком пройтись – можно снять. Мы с Семой и занялись… для одного ювелира. Нас, гражданин следователь, бесхозяйственность толкнула, – поспешно добавляет Калмыков. – Серебро, понимаешь, на помойку!
– Отчего же прекратилось ваше… хм… общественно полезное занятие?
– Ювелир сел. Если б не это несчастье, разве б я поднял руку на кассу? Что вы! У вас обо мне превратное мнение!
Не дослушав, Пал Палыч обращается к Тутаеву:
– Подтверждаете показания Калмыкова?
Тот злобно смотрит на закадычного дружка:
– Знал бы, какое ты дырявое трепло, – я бы от тебя на другой гектар ушел!
А Сеня Калмыков окончательно вошел в роль «чистосердечника», и ему уже рисуется обвинительное заключение, где черным по белому записано, как его показания помогли следствию.
Теперь он взывает к Илье Колесникову:
– Я, Илюша, во всем признался: как втроем забрались в магазин, втроем выручку делили в кустах… не помню, сколько отъехали… как на даче у тебя гуляли… втроем, после дела. Семе я сказал и тебе говорю: чего, понимаешь, темнить…
У Колесникова шкура потоньше тутаевской и нервы пожиже. Он уже, собственно, «готов», но Сеня еще не исчерпал запас красноречия:
– Вот суд будет, а статья-то, она резиновая. Есть верх, есть низ. Надо адвокату чего-то подбросить, понимаешь, для защиты. Мы молодые, первый раз, по глупости… Пожалеют…
В сарайчике у Ильи опрокинут набок ИЖ – так, чтобы колясочное колесо свободно крутилось и было доступно для осмотра. Кибрит медленно вращает его, сравнивая с увеличенной фотографией слепка, снятого со следа у шоссе.
– Вот это место отпечаталось! Узор в точности совпадает: расположение трещин, потертости… Да, Шурик, безусловно, он!
– Отлично! – восклицает Томин. – Нужно быстренько оформить это для Паши.
– Разрешите присутствовать на очной ставке? – Томин входит и кладет на стол перед Пал Палычем заключение экспертизы.
Сеня зябко вздрагивает (видно, вспомнилось задержание на пляже), но с подобием радостной улыбки говорит Томину:
– Здрасте! (Смотрите, переродился с той минуты, как рука закона ухватила меня за плечо!)
– Ну вот, Колесников, на дороге остался след вашего мотоцикла. Подтверждаете вы показания Калмыкова?
Илья Колесников прерывисто вздыхает и выдавливает:
– Подтверждаю…
– Теперь по порядку. Где познакомились? – Это к Калмыкову.
– В бане. Когда ювелир сгорел и нас поджало, мы Илюхе в бане и предложили: давай махнем одно дело… втроем.
– Правильно, Колесников?
– Дда… правильно.
– Прошу прощенья, не понял, – подает голос Томин. – Вы случайно мылись, что ли, вместе? Один намыленный другому намыленному говорит: айда что-нибудь ограбим? Что позволило вам и Тутаеву обратиться к незнакомому человеку с подобным предложением? Можно такой вопрос, Пал Палыч?
Тот кивает.
– Почему ж незнакомый? – возражает Калмыков. – Мы с Семой попариться уважали, а Илюха всегда там находился, на месте.
– Работал в бане? – уточняет Томин.
– В общем, да, – говорит Калмыков.
– По моим сведениям, Колесников ушел из лаборантов, жил на даче, полученной в наследство от родителей, городскую квартиру сдавал, тем и подкармливался. Верно я говорю?
– Все верно, – подтверждает Пал Палыч. – Вы, Александр Николаич, не в курсе банных тонкостей…
– Где уж нам! На службу бежишь – бани закрыты. Домой – хорошо бы на метро успеть. Извините за серость, моюсь в ванне.
– А есть люди, которые имеют досуг, в баньку ходят ради удовольствия. И желают, Александр Николаич, получить все двадцать четыре. И пар, и веничек, и кваску, и пивка, а к пивку воблочки.
– Гм… – выразительно произносит Томин.
– Тут и нужен молодец на все руки. Со своим запасом напитков и прочего. Без должности, конечно. Просто за определенную мзду Колесников со товарищи допускаются к обслуживанию посетителей. Как обстояло с нетрудовыми доходами?
– В среднем… трояк с клиента, – сиротским голосом сообщает Колесников.
– А бани не пустуют, – добавляет Пал Палыч. – Так вас не удивило предложение двух… намыленных?
– Нне очень… У голых, знаете, все проще. Чего надо, то и спрашивают. Принесешь пива, а он, к примеру, говорит: «Как тут насчет валюты?»
– Вспомнил! – вклинивается Калмыков. – Вот почему мы к Илюше: он помянул, что у него, понимаешь, есть мотоцикл, а у нас уже универмаг был на прицеле!
Успел Сеня добавить заключительный штрих к картине сговора, в которой не должно быть места для Марата!
А что Марат? Как он относится к провалу своих подручных?
Он как раз звонит:
– Сему, будьте добры. – Ответ приводит его в замешательство. Буркнув «извините», он поспешно нажимает рычаг аппарата. После короткой паузы вновь набирает номер: – Сеню можно? – И уже не дослушав, бросает трубку. – Влипли!.. Надо посоветоваться с умным человеком… – медленно произносит он. Выходит в переднюю, зажигает свет над большим зеркалом. Пристально вглядывается в себя. – Что будем делать?.. – спрашивает у отражения. – Успокойся, успокойся, Марат… – приказывает он сам себе, сгоняя тревогу с лица и постепенно обретая обычный невозмутимый вид. – Это не твой просчет. Их подвела какая-нибудь глупость. Тебя это не касается. Все к лучшему. Людей надо менять. Тебя не назовут… Ты им нужен на свободе. У тебя их деньги. Ты их надежда. Никто не выдаст. Все к лучшему… Ты человек умный. Ты поступаешь, как хочешь… Ты выше преград. Преград нет…
С улицы появляется сильно взволнованная Вероника Антоновна.
– Марик! Нам необходимо поговорить!
– Матушка, я сосредоточен на важной мысли. Будь добра…
– Нет, я не буду добра! – перебивает она и весь дальнейший разговор проводит сурово и с достоинством, не пасуя, как обычно, перед сыном.
– Что на тебя накатило? – недоумевает Марат.
– Всю жизнь я гордилась тобой. А сегодня мне было стыдно! Многое могу простить, но нечистоплотность – никогда! Час назад я встретила Антипова.
– Кого? А-а, сам играет, сам поет? – пренебрежительно вспоминает Марат, еще под впечатлением, что он «выше преград».
