На свободное место - Адамов Аркадий Григорьевич (книги бесплатно читать без txt) 📗
— Ну, здравствуй, Николай, — через силу спокойно говорю я. — У меня есть что тебе рассказать. А ты не надумал, что рассказать мне?
— Тебе я ничего не расскажу, запомни, — вспыхнув злостью, отвечает Совко. — С тобой я говорить не желаю. Сразу лучше души.
Видно, он, идя на допрос, ожидал увидеть Кузьмича.
— Следователь твой занят сегодня и поручил провести допрос мне, — примирительно говорю я. — Да и не все тебе равно, кто его проведет? Я даже лучше, если хочешь знать. Я все твое дело назубок знаю. — И, не давая ему ответить, вздохнув, добавляю: — Ну, во-первых, Леха погиб. Вот такое дело.
— Врешь! — вскидывает голову Совко.
— К сожалению, не вру.
— Много ты сожалеешь, — кривит пухлые губы Совко. — По тебе бы, так все мы поскорее бы подохли.
— Нет, — говорю я. — Леху мне в самом деле жаль. Ведь и он меня тогда пожалел. Мог убить, а не убил. Рука у него дрогнула.
— Ну и дурак был.
— О покойниках, Николай, плохо не говорят. В крайнем случае, принято молчать. А ведь он вроде бы еще и друг тебе был.
— Как же он… погиб? — хмуро спрашивает Совко и отводит глаза.
Я рассказываю, как погиб Леха.
Совко молча слушает. Видно, что смерть Лехи действует на него угнетающе. Он весь ссутулился на стуле, легкие, как рябь, морщинки проступили на гладком лбу, и глубокая бороздка незаметно пролегла между пшеничными бровями. Нелепая, горькая какая-то судьба Лехи кажется ему, наверное, сейчас похожей на его собственную судьбу, и конец ему мерещится такой же жалкий.
Но мне его не хочется ничем утешить. Нет у меня к нему жалости, что хотите делайте — нет. Я в этот момент почему-то вспоминаю вдруг Хромого и неведомую мне Веру из Новосибирска и только усилием воли подавляю в себе желание напомнить ему об этих людях. Нельзя сейчас, не вовремя.
— Теперь дальше, — говорю я. — Квартирную кражу мы раскрыли. Не замешан ты в ней. Хотя улика против тебя была там железная. Но, оказывается, подстроил ее один мужик.
— Это какая же такая улика? — заинтересованно спрашивает Совко.
— Помнишь, ты перчатку потерял?
— Ага.
— Так вот, нашли мы ее в той квартире, после кражи. Представляешь?
— Ха! — изумился Совко. — Чудеса.
— Все чудеса люди делают. Так и тут. Один мужик из тех, кто кражу совершили, подобрал твою перчатку и нарочно в квартире оставил. Чтобы нас, значит, со следа сбить. Ну, а сейчас сознался.
— Ах, гад…
— И знаешь, где он ее подобрал?
— Ну?
— Во дворе. Ты ведь ее уронил, когда вы с Лехой Гвимара Ивановича убивали. И тот мужик все видел. Своими глазами. И тебя опознать берется хоть сейчас.
Совко, отведя глаза в сторону, молчит. Он даже не спорит со мной. Что-то, видно, он уловил в моем голосе, какую-то властную, суровую убежденность, и сил у него сейчас нет спорить, не находит он в себе прежних сил. Словно лопнула в нем какая-то струна. Здорово его, кажется, подкосило известие о гибели Лехи. Я даже не ожидал. Неужели что-то человеческое еще осталось в нем? И на секунду я даже ощущаю какое-то сочувствие к нему. Всего на секунду, правда, не больше, признаюсь вам.
— И еще видела вас в тот вечер во дворе одна женщина. В красном пальто. Ты ее не заметил?
— В красном пальто… — механически как бы повторяет Совко.
— Ну да. Она тоже может, оказывается, опознать тебя.
И Совко снова молчит, отводит в сторону глаза.
— А еще, — продолжаю я, — мы арестовали Льва Игнатьевича Барсикова. Не забыл, надеюсь, такого?
— Его забудешь! — глухо отвечает Совко.
— Ну, и он тебя не забыл. И, представь себе, признался. «Да, говорит, это я организовал убийство Семанского, я приказал. А они только исполнители». То есть, значит, ты и Леха. «А почему, спрашиваю, вы отдали такой приказ?» — «Конкурента убрал, — отвечает. — На войне как на войне. Только вы этого никогда не докажете, мою вину тут». Понял ты, куда он клонит?
— Понял. Не глиняный, — хмурится Совко. — Хрен только получится это у него.
— Смотри сам. Но это еще не все, — продолжаю я. — Есть еще один человек, который тоже, возможно, несет ответственность за это убийство. И тогда твоя вина еще немного уменьшится. Это — Гелий Станиславович Ермаков. Ты его знаешь.
Совко резко вскидывает голову и напряженно смотрит мне в глаза, словно проверяя, не ослышался ли, действительно ли я назвал это имя.
— Добрались? — хрипло спрашивает он и откашливается.
— Пока на свободе, — отвечаю я. — Вокруг работаем. Пока он еще на своей синей «Волге» разъезжает.
— Уйдет, — криво усмехается Совко. — Кто-кто, а этот уже точно уйдет. Как раз на синей «Волге» и уйдет.
— На такой красавице далеко не уйдешь, — возражаю я.
— А ему далеко и не надо, — загадочно усмехается Совко. — Только до Гусиного озера. А там — будь здоров.
— Там у него что, тайный аэродром? — я тоже усмехаюсь. — Как у Гитлера?
— Там у него дядя Осип. Лучше всякого аэродрома. Схоронит так, что вовек не найдешь. Это уж точно.
Я качаю головой.
— Не такой человек Гелий Станиславович, чтобы весь век прятаться. Да и чего ему прятаться? Все кругом него спокойно. Про убийство он, конечно, знает. Да что ему-то? Если даже ты про его участие в этом деле не подозреваешь.
— А чего мне подозревать? — резко спрашивает Совко. — Я точно знаю. Он мне про это сам сказал.
— Когда в Москву посылал?
— Ага.
— Как же он вам это сказал?
— Он мне сказал. Леха не знал ничего.
Ишь ты! Кажется, сейчас только все и валить на Леху. Ведь на первом допросе Совко так и делал. И вдруг… Что это, совесть? Или растерянность? Или злость на всех? Нет, совесть отпадает, совести у него нет. Да и растерянности не чувствуется. Подавленность только какая-то в нем. Ну, и, видимо, злость. Но тут другое. Совко хочет хоть на сколько-нибудь, но снять с себя вину, уменьшить ее.
— Ну, и как он тебе это сказал? — повторяю я свой вопрос.
— Так и сказал. Завалить, мол, одного придется. Лев покажет кого. Сделаешь — в деньгах купаться будешь. Его слова, гад буду.
Все-таки незаметно-незаметно, но проговаривается Совко, признает убийство Семанского. Значит, правильно я построил допрос. Ошеломил, подавил, увел в сторону его мысли, в нужную мне сторону. Сейчас надо вести его дальше и не дать опомниться. Темп и напряжение — вот главное сейчас. Гусиное озеро какое-то выплыло, дядя Осип…
— Как же он вас отослал? — спрашиваю я. — Вы же ему там нужны.
— Остался при нем человек, — угрюмо отрезает Совко, снова глядя куда-то в сторону. — За него не бойся.
— Славка?
— Нет, — презрительно машет рукой Совко.
— Жук, Рыжий?
Он настороженно, с какой-то опаской, недоверчиво смотрит на меня.
— Ты откуда их знаешь?
— Познакомились.
— Неужто и их замели? Во потеха!
— За что их заметать? Гуляют. Так кто же у Гелия остался, — Жук, Рыжий?
— Это все мелочь, — снова машет небрежно рукой Совко.
— Кто ж тогда?
— Ну, ну. Кого ты не знаешь, того и я не знаю. Понял?
Он насмешливо смотрит на меня светлыми злыми глазами.
Конечно, он признает только то, что ему выгодно или уж деться некуда будет. Вот, например, продать своего бывшего хозяина — это ему сейчас выгодно.
— И ты не побоишься все это Гелию в глаза сказать?
— А чего мне теперь бояться, интересно? — ощеривается в усмешке Совко, и под пухлой губой видны сейчас мелкие, треугольные, волчьи зубы. — Если за него как следует ухватитесь, он загремит так, что я до пенсии его не встречу.
— Ладно. Тогда я твои слова занесу в протокол, насчет задания в Москве. Ничего, подпишешь или как?
— Ну и подпишу. Дело какое.
— А вот Барсиков, боюсь, не подпишет, — вздыхаю я, как бы сочувствуя Совко.
— Подпишет! — с угрозой говорит он, наливаясь новой злостью. Подпишет, гад! Не то я… Он что думает, мне одному мокрое на себя брать? Не-ет, не пойдет. Один я не буду. И Лехи тут мало. Леха что! Они пойдут! Всех потащу!
Он уже срывается на крик. На впалых щеках проступают красные пятна, и губы начинают мелко дрожать.
