Семь способов засолки душ - Богданова Вера (читаем книги онлайн бесплатно без регистрации txt, fb2) 📗

Вера Богданова

Семь способов засолки душ

В одном из темных, из подземных коридоров

Внимательная девочка находит

Чему там находиться не положено:

Оно огромное, его не обойти,

Оно заполнило все место для дыхания,

И для того, чтобы пройти по коридору

(бегом, зажмурившись),

Теперь приходится протискиваться боком:

Там чье-то тело, тело все пространство съело,

Оно замерзло, умерло, ничье.

Мария Степанова. Тело возвращается

Душа первая

выдох первый

— Скоро приедем, — говорит он, выезжая из Новосибирска на трассу. «Староалтайск» написано на синем указателе. Сколько именно километров осталось, Ника рассмотреть не успевает, но число трехзначное. Кажется, не так уж скоро, но ей много чего по жизни кажется, поэтому она не спорит.

Например, ей кажется, что водителя зовут Рома. Переспрашивать и уточнять она не хочет, к тому же сама Ника представилась Мариной — сегодня она чувствует себя как всамделишняя Марина. Рома наверняка знает ее настоящее имя, но тоже не уточняет из вежливости. Возможно, ему просто плевать: его дело довезти ее до пункта назначения, а там пусть она называет себя кем угодно, хоть Изабеллой, как вино.

Рома забрал ее прямо от корпуса. Ему дали заехать на территорию больницы, и он поставил пикап напротив крыльца. Сам курил рядом, щурясь от ветра. Между крыльцом и машиной Ника успела сделать лишь два глотка зимнего воздуха, по одному на шаг: раз, два, дальше Рома распахнул дверь с пассажирской стороны. Эти ледяные глотки Ника вспоминает все одиннадцать часов дороги. Рада она куда-то ехать или нет? Пожалуй, нет: возвращаться в родной город она не собиралась. Но от нее по жизни мало что зависит: за нее планируют, решают, а дальше можно лишь подстраиваться.

На полу заднего сиденья лежит пакет, в нем резиновые сапоги с засохшим наростом грязи на подошвах. Окно Ника приоткрыть не может — стеклоподъемник жужжит вхолостую. Рома говорит, что механизм сломан, и опускает стекло со своей стороны. Воздух с улицы приобретает Ромин привкус: табак, дешевый выветрившийся парфюм, пот, жареное мясо и еще что-то, чего она не может разобрать. Что-то знакомое из детства, вроде прелой травы на осеннем болоте в лесу.

Роме на вид лет тридцать, и он похож на крупного рыжеватого пса. Взгляд у него тоже песий — не той побитой дворняги с помойки, а пристальный взгляд сторожевой собаки, которая неподвижно наблюдает и потом бросается, не лая. В его компании спокойно. У самых страшных людей, которых Ника знала, были добрейшие глаза.

Когда их пикап подрезают на трассе, Рома спокойно набирает скорость, обгоняет подрезавшую их «шкоду», встраивается перед ней и резко тормозит. Затем еще раз. «Шкода» догоняет их по соседней полосе, разбрызгивая жидкий грязный снег. Водитель опускает стекло, что-то кричит, но ветер комкает слова, уносит прочь. Рома молча выворачивает руль, притирает «шкоду» к отбойнику. Та виляет, бьется бортом, отстает.

— Верещатель нужен? — спрашивает он и, заметив Никино недоумение, добавляет: — Ну, радио.

Ника качает головой. Ей интереснее звуки вокруг: влажный шорох шин по грязи на дороге, урчание двигателя, тиканье поворотника, шум ветра, когда он сгибает голые деревья на обочинах. Мутное, как больной глаз, небо всматривается в происходящее внизу, в травинки и петли грунтовок. Оно опускается ниже и скоро сомкнется с плоской землей. До самого горизонта пусто, а дальше землю и облака сшивают горы, подкрашенные закатом, розовым, как клубничный зефир, который Ника помнит с детства. Склоны подтаивают, прячутся за вечерней дымкой.

— Красивые горы, — говорит она.

— В Республике Алтай? Красивые, да, — отзывается Рома. — Хочешь съездить? До Горно-Алтайска от нас часа четыре, в принципе реально одним днем.

Ника закручивает вязаный край отрезанного пальца на своей перчатке. Дурная привычка, из-за которой край лохматится быстрее и перчатки чаще приходится менять.

— Я про вот эти, — она кивает на клубничные склоны на горизонте. Те приветственно подрагивают, как мягкий живот.

Рома всматривается в ту сторону, переводит взгляд обратно на Нику.

— Ясно, — говорит.

Темнеет. Из зимних сумерек выпрыгивают крупные, будто надутые буквы, складывающие слово «Староалтайск». Машина летит по длинному четырехполосному мосту над Обью, крутится на развязке, едет вдоль реки, прочь от центра города.

— Пробки, — поясняет Рома.

Ника следит, как панельные дома сменяются домами частными, деревенский частокол — низкими заборами промзон, заправками, полем. Они выезжают к городку-сателлиту и кирпичным хрущевкам, на перекрестке их встречает стела с гигантским профилем Ленина. Ниже по стеле вьется широкая металлическая лента красного цвета, совсем как на советских открытках в честь Дня Победы. Стела, город и перекресток, углы и свет, ложащийся на них, очень знакомы. Ника-Марина никак не может ухватить воспоминание и рассмотреть подробнее: где и когда она была здесь?

За перекрестком Рома сворачивает в лес. Фонари заканчиваются. Сосны и ели растут близко к дороге, кажется, еще немного, и начнут чесать крышу машины ветками. Далеко впереди, за призрачной границей света фар, что-то перебегает трассу.

Они проезжают под остатками пешеходного моста, на нем растянут баннер «Трасса здоровья» и пожелание многих километров. Узнавание нарастает, как гудок приближающегося поезда. Голова пульсирует, мигрень наползает неотвратимо, как грозовая туча, Нику вот-вот стошнит. В больнице ей выписали таблетки на этот случай, блистер лежит в нагрудном кармане куртки.

— Останови здесь, — просит она, и Рома съезжает на обочину, хрустит коробкой передач. Он поворачивается к Нике. Половина его лица освещена, а половина откушена тьмой — совсем как у Ленина на стеле. Только глаз поблескивает.

— Укачало?

Она хочет сказать нет, потом кивает. Иногда проще соврать, чем объяснять, в чем дело.

— Сейчас вернусь. Дай сигарету.

Рома делится «пэл мэлом» из мятой пачки.

Сначала Ника курит, стоя на снегу в ярко-желтом свете фар, будто на него разлили масло. Мысы ее ботинок тоже будто в масле. Она рассматривает Ромин пикап: потрепанный, двери поцарапаны, открытый кузов, в который можно положить лося. Мимо проносятся машины, поднимают воздушные волны, и те бьют Нику в бок, толкают к лесу. Она не курила, пока была в больнице, и мир слегка плывет. Боль в затылке усиливается.

Докурив, Ника находит в кармане блистер с обезболивающим, глотает таблетку. Натягивает шапку, заправляет под нее пряди коротких вьющихся волос. После включает фонарик на телефоне, лезет через сугроб на обочине. Ты куда, кричит вслед Рома из машины. Ника кричит, что в туалет, обходит покосившуюся беседку для пикника. Она заходит в лес медленно, как в ледяную воду, и трогает пальцами ног невидимое дно. Тьма намерзает на лицо слоями. В раструбы высоких ботинок забился снег и теперь тает, отчего щиколоткам холодно.

Свет фонарика ложится на указатель лыжной трассы. Ника погружает руку в снег под ним, и пальцы упираются в голую кость, ниже проваливаются в пустые глазницы. Череп косули — все еще на месте, надо же. Ника выключает телефон. Достает блистер с обезболивающим, проглатывает таблетку.

Ветер свистит, и что-то звенит, как подвески на качающейся люстре. Глаза привыкают к ночи, та светлеет. Проступают контуры деревьев, пульсируют в такт сердцебиению.

За деревьями движется тень — коренастая, большая, на холке горб.