Золотой выстрел - Незнанский Фридрих Евсеевич (серии книг читать бесплатно txt) 📗

Фридрих Незнанский

Золотой выстрел

Пролог

ИНВАЛИД НА НАБЕРЕЖНОЙ

По набережной Невы в сторону причальной стенки, где возле широких гранитных ступеней, сбегавших к воде, покачивался пустой прогулочный теплоход «Невский-21», попросту называемый речным трамвайчиком, медленно двигался инвалид на костылях.

Хотя в Петербург, можно сказать, недавно пришла настоящая весна, полдень был жарким и солнце палило совсем уже по-летнему.

Инвалид чувствовал себя неважно: пот струился по его лбу, время от времени он останавливался и, привалившись задом к гранитному парапету, подносил спичку к окурку, будто приклеенному к его нижней губе. Сделав одну-другую затяжку, инвалид двигался дальше, постукивая тяжелыми костылями и волоча правую ногу.

На нем была камуфляжная форма, которую нынче носит кто ни попадя, на голове – застиранный, когда-то, видно, голубой берет десантника. И форма и берет сидели на инвалиде неуклюже, мешковато, как на всяком непрофессиональном нищем, работающем под «афганца» либо участника первой чеченской. Волосы были нечесаные, густо прошитые сединой, такой же неряшливой выглядела и нестриженая бородка.

Подойдя к спуску на крохотную пристань, он остановился, огляделся и стал неловко спускаться к теплоходу, рубка которого возвышалась над парапетом набережной, надеясь, вероятно, чем-нибудь поживиться у сердобольной буфетчицы. Теплоход старой постройки, и на нем должен обязательно быть буфет для любителей продолжительных прогулок на невском ветру.

Напротив стоянки, метрах примерно в трехстах, высилось здание, выстроенное в классическом стиле – с лепным фронтоном и колоннами. Заканчивалась реставрация особняка какого-то известного графа, который переоборудовали под новую гостиницу для богатеньких буратин и назвали вполне в духе времени – «Новый Питер». С фасада рабочие снимали строительные леса. Ветер поднимал с неубранной площади перед фасадом клубы пыли и, взвихривая, кидал в сторону Невы. Скорее всего эта пыль и была причиной того, что народ предпочитал пока здесь не появляться.

Между тем инвалид, приковыляв к борту теплохода, осторожно ступил на палубу и, скрытый высоким бортом, неожиданно ловкими, почти кошачьими движениями, прокрался к высокой рубке рулевого, сжимая костыли в одной руке и напрочь забыв о своей инвалидности. Еще миг – и он оказался бы в рубке, но... Скрипя, приотворился железный люк единственной крохотной каюты, служившей одновременно и подсобкой закрытого сейчас буфета.

Семейный экипаж частного теплохода состоял из трех человек: молодого капитана (он же рулевой), его супруги-буфетчицы и совсем еще не старого механика, папаши капитана. Сам капитан в настоящий момент находился в отсутствии, и его бойкая супружница, пользуясь случаем, охотно принимала незамысловатые ласки своего свекра, рыжего механика, упираясь пышной, давно не девичьей грудью в упаковки с минералкой, поставленные одна на другую. Это ей вдруг почудились шаги по пустынной палубе, о чем она испуганно шепнула сопящему сзади механику.

Тот недовольно оторвался от важного дела, пятерней подхватил портки и высунул взлохмаченную голову наружу. Его глаза встретились со взглядом мнимого инвалида. С полминуты они разглядывали друг друга, после чего механик сплюнул через борт комочком жвачки – рекламируемый по телику «дирол-вайт» определенно придавал процессу особый цимус – и захлопнул люк.

– Тебе показалось, – равнодушно сказал он, шлепком водворяя разомлевшую буфетчицу в прежнюю устойчивую позу. Она не возражала: никого так никого, – значит, просто послышалось. Тут вокруг все постоянно скрипит и стонет и вода громко хлюпает за бортом старой посудины. Но мысли эти у нее были пустяковые, мимолетные, поскольку, оборванный на самом интересном, механик с ходу взял такой темп, что буфетчице стало не до посторонних впечатлений. И когда несколько минут спустя палуба стала ускользать из-под ее широко расставленных ног, Катерине почудилось, что это и впрямь рыжий механик, жарко дышащий ей в затылок, раскачивает теплоход. А вовсе не по-весеннему беспокойная Нева...

Оказавшийся в рубке человек с костылями быстро задернул на всех окнах, кроме одного, выходящего на площадь, занавески, после чего стал решительно и ловко избавляться от лишнего. А этим лишним были мешковатая и поношенная камуфляжная форма, большие, растоптанные кеды, борода вместе с париком и беретом. Все было немедленно туго свернуто и засунуто в небольшой холщовый мешок с привязанной к нему пудовой гирей, который этот светловолосый, стройный мужчина достал из угла рубки.

«Мне еще ни разу в жизни не помешало чтение художественной литературы, – с беглой улыбкой на губах подумал он, развинчивая костыли, из которых тут же извлек детали снайперской винтовки и прицельного устройства. – Как там поступал в подобных случаях знаменитый Шакал из бессмертного романа Фредерика Форсайта, более напоминающего руководство для повышения квалификации киллеров?.. Именно так Шакал и поступал», – удовлетворенно закончил он мысль, закрепляя рукояти костылей, превратившиеся в приклад и упор для стрельбы.

Затем он приспустил боковое стекло, сел на вращающийся стульчик и закурил сигарету «ява» из пачки, лежавшей на рулевой стойке.

Хотя до входа в новую гостиницу было никак не менее трехсот метров, через оптический прицел можно было четко рассмотреть замысловатые узоры на бронзовых ручках высоких входных дверей. Заказчик, поручивший финской фирме реставрационные работы, не желал видеть здесь никаких новшеств – раз здание старинное, то, значит, и весь антураж должен соответствовать. Натуральный мрамор, полированное дерево, хрусталь, бронза и соответственно усатый швейцар с галунами.

Мужчина, время от времени прижимавший глаз к окуляру, меньше всего думал обо всех этих деталях. Он был на работе. Точно так же, как и рано лысеющий сорокалетний господин, завершавший в данный момент совещание с руководством финской фирмы. Там, внутри здания. Через некоторое время он выйдет из этой высокой, украшенной бронзой двери на площадь перед гостиницей. Шагнет из темного проема в залитое солнцем пространство. И это будет его последний шаг. Так должно быть, поскольку человек, докуривавший чужую сигарету, производил лишь один выстрел.

Один-единственный...

Недаром же его так ценили!

Колебание палубы под ногами совсем не волновало его. Во время постоянных, изнурительных чаще всего тренировок он привык стрелять с раскачивающихся качелей, лежа в гамаке, прыгая с четырехметровой высоты... И всегда в стволе его оружия, пристрелянного лично, находился только один патрон. Конечно, здесь было немножечко позы, но таков уж его стиль. Своеобразный вызов судьбе, не лишенный определенного изящества. Пока промахов не случалось, а следовательно, не было и причины менять свой стиль работы.

Один выстрел. Еще его называли золотым. Он и в самом деле стоил дорого. Иногда очень дорого. Получаемые суммы этот человек никогда не пересчитывал, полагая, что отлично исполненная работа и должна добросовестно оплачиваться...

Скорее интуитивно он почувствовал невидимое ему движение за закрытыми дверями гостиницы. Аккуратно положив недокуренную сигарету на ящик у стены рубки, он взял в руки свое оружие и, выставив в узкую щель между приспущенным стеклом и оконной рамой самый кончик глушителя, навинченного на ствол винтовки, прильнул к окуляру.

Обе створки дверей распахнулись. Стали выходить люди, облаченные в синюю с красным форму строителей, в традиционных касках на головах. Сейчас должен был выйти из тьмы на свет тот, на ком судьба уже поставила свой жирный крест.

Он вышел. Невысокий, поглаживающий крупной ладонью пробивающуюся свою лысину, которой уже не дано ею стать. Он повернул голову к спутнику, собираясь что-то сказать. Но в этот миг указательный палец человека, привставшего со стульчика в рулевой рубке, мягко, но решительно нажал на спуск.