Иначе — смерть! - Булгакова Инна (читаем книги онлайн бесплатно без регистрации .txt) 📗
— Смотри, Дуня. Вчера на урок не явилась.
— А, это и есть прелестная Дунечка? — Вадим внимательно вглядывался в девичье лицо, отрешенное, угрюмое; пошутил, — на отравительницу явно не тянет.
— Да ну тебя, в самом деле!
— Эх, жаль, не могу ее допросить, на лекцию пора.
— Счастливчик ты, Дима. Грамматические упражнения — так далеко и абстрактно, так не волнует.
— Русский язык? Еще как волнует!
Он взял ее руку, поцеловал, пальцы приятно ожег холодок золота. Его привычный жест, привычный холодок.
— Дим, а почему ты обручальное кольцо не носишь?
— Которое? (Вадим был женат во второй раз.) Вот поженимся, радость моя… не спорь — ты вчера намекала… надену — навсегда, до гроба. В гробу буду лежать, в вечности гореть — с памятью только о тебе, сестренка.
Вадим рассмеялся мягко и весело; так он называл ее редко, в минуты особой душевной близости.
— Мрачноватые шутки у тебя, братец.
Мертвые переговариваются
Когда они уселись за обеденный стол друг напротив друга, и Катя раскрыла «Грозовой перевал» (история, рассказанная женщиной, о событиях странных, иностранных и таких давних, но берущих за сердце), Дунечка сказала просительно:
— Екатерина Павловна, давайте просто поговорим, а?
— Из вас никто не желает заниматься! — отчеканила Катя, досадуя скорее на себя: «я сама не желаю, я сама захвачена историей отнюдь не иностранной» — Ладно. Ты ведь о Глебе хочешь говорить, да?
На лице Дуни промелькнул страх.
— Нет!
Катя смягчилась.
— Ну и не надо, все пройдет. Время пройдет — забудешь.
— Нет!.. Екатерина Павловна, он действительно псих? Или у меня чердак поехал?
— Ты же не хочешь об этом…
— Не хочу. Вы мне только скажите: кто он?
— Хотела бы я это знать, — Катя вздохнула. — Что ты подумала, когда он тебя на дачу позвал?
— Ничего… весело было… ну, влекло.
— К Глебу?
— В нем была тайна. И осталась. Вот этот высказывался тут… — Дуня кивнула на диван, подразумевая, видимо, Алексея. — Ликер. Ну, пусть ликер. Я обожаю свободу… ото всего. Но мне с самого начала было с ним интересно, до всякого ликера.
— С Глебом?
— Ну. Он еще во дворе подошел, говорит: «Ты к англичанке идешь?»
— Откуда же он мог знать?
— А он раз видел, как я из вашей квартиры выходила.
— Как это? У вас разные дни.
Глеб и Алексей приходили заниматься по понедельникам и четвергам; по вторникам и пятницам — Агния, Мирон и Дуня.
— Ну, не знаю. Он внизу на площадке стоял и смотрел.
— Куда?
— Вверх. В общем, он посмотрел на меня и к окну отвернулся. Там и этот был, — Дуня опять кивнула на диван.
— Алексей Кириллович? — удивилась Катя. — На площадке?
— Нет, он по двору шел… уходил. Когда я во двор вышла, обернулся. Я их обоих потом в пятницу вспомнила.
— А Мирон тебя во дворе в машине ждал?
— Ага.
— Когда это было, Дунечка, не помнишь?
— Сейчас… на позапрошлой неделе.
Катя порылась на письменном столе, нашла маленький разноцветный календарь с евангельской символикой: Преображение Господне, праведники в белых одеждах устремлены ввысь, в нездешний свет, грешники падают в геенну огненную, обращаясь в прах.
— На позапрошлой неделе ты была у меня третьего, во вторник, и шестого, в пятницу.
— Третьего… точно! Я как раз подстриглась. — Дуня встряхнула безволосой головкой.
— Ничего, отрастут, — пробормотала Катя. — Как раз третьего Глеб пришел ко мне по объявлению. И Алексей Кириллович… но после Глеба. Странно. Ну ладно. Зачем все-таки он тебя на дачу пригласил?
— Просто так. Выпил, повеселел… нет, не то чтобы… в общем, как-то переменился, голова, наверное, прошла после анальгина. Мы танцевали…
— Присутствующие могли слышать про Герасимово?
— Не знаю. Мы не шептались. Он все про вас расспрашивал.
— Про меня? Что именно?
— Ну, замужем ли вы, есть ли у вас кто-нибудь…
— Господи, зачем ему это?
Дунечка улыбнулась снисходительно.
— А то вы не знаете, Екатерина Павловна.
— Про что?
— Про то, что вы плотно окружены.
Катя вдруг испугалась и спросила шепотом:
— Кем?
— Мужиками — кем.
— Какими мужиками?
— Всякими, наверное. Знаете, что Мирон сказал: «В этой женщине столько соблазна, что я даже подступиться боюсь».
— Да, Мирон твой великий знаток женщин, — Катя усмехнулась; страх слегка отпустил. — И такую ерунду ты про меня Глебу наговорила?
— Ничего я не наговаривала, он сам говорил: очень опасная женщина. И говорит: «Я должен себя пересилить, доказать, что я мужчина». Я говорю: «Катерине, что ль, доказать?» — «Нет, себе, у меня сегодня подъем… или упадок?., словом, восторг. Давай оторвемся в одно жуткое место».
— В какое?
— Так он выразился. И более жуткого места нет нигде. — Лицо Дуни застыло. — Там разговаривают.
— Кто? — спросила Катя опять почему-то шепотом, и Дунечка так же прошептала:
— Мертвые общаются… ну, души.
— На даче? Голубчик, успокойся!
— Я сама слышала!
— Кто тебе внушил такую идею?
— Ведь известно, что души не умирают.
— Это ты по телевизору слыхала?
— Ну и пусть по телевизору. Вы верите, что не умирают?
— Я… надеюсь.
— Ну вот. А мне никто не верит. Этот дундук решил, что я психопатка. Представляете?
— Кто?
— Следователь этот.
— Да что же случилось?
— Я постучалась в окно…
— Погоди. Я должна представить. Опиши мне дачу.
Дуня отвлеклась от мистики и неожиданно толково и подробно, проявляя наблюдательность (ну да, она ведь провела там ночь со следственной группой), описала место происшествия.
Дача — дощатая постройка всего в одну комнату, не больше пятнадцати метров — расположена напротив калитки глухой длинной стеной. Единственное окно — в стене справа, если стоять лицом к дому, а дверь — слева. Нет ни крыльца, ни ступенек, ни веранды. В комнате круглый плетеный садовый стол и два таких же кресла, две кровати у стен друг против друга и вешалка с одеждой. Присборенные занавески в пестрых попугайчиках в листве, уточнила Дуня, отделяют что-то вроде кухоньки, метра четыре, где находятся стол с электроплитой, полки с посудой, умывальник, табурет и лавка с ведрами. На окне прозрачная тюлевая занавеска. В правом углу участка — шесть соток — с молодыми деревцами и кустами, сарай и уборная.
— В общем, все просматривается насквозь, спрятаться негде, — заключила Дуня.
— Под кроватями?
— Нет, я посмотрела, когда упали ящики.
— Какие ящики?
— Это было уже потом.
— Чердак есть?
— Установлено, что там никто не бывал, наверное, со дня основания. И ничьих посторонних следов и отпечатков… кроме моих, конечно.
Дунечка замолчала надолго, словно всматриваясь куда-то… в жуткое место, где «общаются мертвые».
— Я вошла в раскрытую калитку и пошла на свет… он падал сбоку на куст. Смотрю — Глеб сидит прямо напротив и улыбается. Я постучалась, он не шелохнулся. Ну, думаю, допился. И вот тут я заметила первую странность, — Дуня замолчала.
— Что? Ну что?
— Его тень шевельнулась.
— Этого не может быть!
— Не может? А помните: «Какая-то тень скользит в каком-то ином измерении»? Нет, вы представьте: он сидит совершенно неподвижно, а за спиной на занавеске вздрогнула тень. Я закричала, как идиотка, от неожиданности: «На помощь! Сюда! Скорее!»
— Там кто-то был! — воскликнула Катя. — И убежал, пока ты нашла дверь.
— Это невозможно. В ту же секунду я выглянула за угол: просматривалась кирпичная дорожка от калитки к двери — и я пошла туда. Я подумала: вдруг он жив?
— Дунечка, в то же время кто-то мог обогнуть дом сзади и ускользнуть, когда ты была уже в комнате.
— Я бы так и подумала… потом, конечно, — подтвердила Дуня каким-то взрослым, новым голосом. — Но слушайте дальше. Дверь, как и калитка, была распахнута. В кухоньке этой — никого. Я бросилась к Глебу и поняла, что он мертвый, и опять закричала: «На помощь!» А все-таки сомнение: вдруг ему просто плохо, ведь он был совсем теплый, не застывший… Схватила стакан с водой, плеснула ему в лицо… схватила с коньяком, хотела в рот ему влить… ну, оживить чтобы!.. но поставила назад.
