Дочь банкира - Карасик Аркадий (книга бесплатный формат TXT) 📗
Снова помог Окурок. Договариваться об очередной встрече — терять дорогое время. Поэтому Родимцев решил рискнуть — позвонил из будки телефона-автомата. В левой руке — прижатая у уху трубка, правая — в кармане, греет оружие. Взгляды фиксируют прохожих и проезжающие мимо легковушки.
— Слушай, Семка, имеется маленькая просьба. Выполнить тебе её не трудно, а у меня нет другого выхода.
— Говори, — щедро разрешил Окурок. — Сегодня я добрый.
— Постарайся узнать у Наташки, где трахаются Антон и Симка. Скорей всего, на стороне — мент побоится светиться в её квартире.
— И спрашивать не стану — Наташка все мне рассказала, — радостно провозгласил Семка, будто одержал немыслимую победу. — Лярва похвасталась: Антон снял однокомнатную берлогу. Запиши адрес…
— Говори!
Окурок внятно продиктовал название улицы, номера дом и квартиры. Николай торопливо записал на сигаретной пачке. Удача, самая настоящая удача! Если все пойдет и дальше так, он на глазах Симки пристрелит дерьмового её хахаля. Девушку не тронет — достаточно убрать фээсбэшника.
В это время Родимцев не думал ни о том, что Симка выдаст его уголовке, ни о грозящем немалом сроке за убийство. Все это отодвинулось в туманную даль. Он не собирается сидеть и ожидать появления сыскарей — после расправы над Антоном соберет вещи и махнет куда подальше. Россия, слава Богу, велика, в таежной глухомани — ни оперативников, ни омоновцев. Отсидится, а там — амнистия, либо смена власти.
Главное — отомстить Антону!
Дома Николай, отказавшись от предложенного матерью обеда, принялся вдумчиво загружать многострадальную сумку с множеством кармашков, застегнутых на молнии. В первую очередь — нижнее белье и туаленые принадлежности. По натуре Родимцев — излишне чистоплотный человек, Ольга Вадимовна частенько подсмеивается над сыном, именуя его «барышней». Поэтому отдельный кармашек отдан под духи и дезодоранты, его сосед — под наглаженные носовые платки. Рядом — бритвенные принадлежности.
— Куда ты собираешься, сын? — встревоженно спросила мать. — Снова — на пикник? Зачем тогда нижнее белье?
По её твердому убеждению, кстати, подкрепленному участковым терапевтом и неврапатологом, у Николая — сложное заболевание, связанное с огнестрельным ранением головы. Поэтому его нельзя раздражать, приходится следить за своевременным приемом рекомендованных лекарств.
— Решил на самом деле поехать на Север, подзаработать. Один дружок предложил составить ему компанию… Сколько можно сидеть на твоей шее?
— Но ты ведь болен, Коленька, тебе нужен режим…
— Начну работать — сразу выздоровею! Ну, и лечиться, конечно, не перестану… Правда, лекарств маловато, но ничего, с первой же получки закуплю.
Демонстрируя заботу о своем здоровьи, хитрый парень положил в особое отделение сумки целофановый пакет, набитый коробочками и флакончиками. Покосился на мать. Неужели тонкий намек не дойдет до нее?
Дошел. Ольга Вадимовна достала из-под стопки постельного белья потертый кошелек, поколебавшись, отложила несколько бумажек, все остальное протянула сыну.
— Когда ещё будет твоя получка, а есть-пить надо ежедневно… Возьми, я как-нибудь перебьюсь, подзайму.
— Спасибо, мама, — засовывая деньги в карман джинсов, вежливо, как и подобает воспитанному человеку, поблагодарил Николай. — Не сомневайся — вышлю. И вообще, возьму тебя на иждивение. Хватит тебе горбатиться в дерьмовом институте!
Ольга Вадимовна прослезилась. Все окружающие считают её этакой железобетонной надолбой, из которой, сколько не жми, слез не выдавшь. Никто никогда не слышал от неё даже намека на жалобу — всегда все в порядке, никаких проблем. А вот при общении с тридцатилетним «больным мальчиком» она позволяла себе поплакать.
— Хотя бы адрес оставь… Мало ли что…
— Как же я оставлю тебе адрес, которого пока сам не знаю? — картинно развел в стороны руки парень. — Устроюсь — напишу…
— И все же — в Мурманск или в Архангельск?
— Скорей всего — в Воркуту… Да ты не растраивайся преждевременно, может быть из этой затеи ничего не выйдет. Как тогда — с пикником. Собираюсь на всякий случай. Встретимся с другом, побазарим, обсудим. Потом уже заскочу за багажом… Ты завтра работаешь?
Ольга Вадимовна вздохнула. Именно на этот обычный вопрос она не находила ответа. В институте — ни расходных материалов, ни пригодного для работы оборудования, электричество отключено, вентиляция — тоже. О какой работе можно говорить? Разве — в насмешку.
— Вечером должны позвонить… Но если ты уезжаешь — я непременно провожу. В случае чего Надежда Викторовна подменит.
— Никаких провожаний! — категорически приказал Родимцев. — К тому же, я сам не знаю, когда и каким видом транспорта. Сказал уже: напишу с места! — помолчал и негромко добавил. — Пока меня не будет, никому не открывай. Поменьше выходи из дому и старайся не отвечать по телефону. Учти, мама, и мне будет спокойней, и тебе.
Ольга Вадимовна, глотая слезы, покорно кивала. Да, буду сидеть в темноте, нет, трубку не сниму, никому не открою… Возражать, доказывать свое, настаивать — нельзя, перед ней — больной ребенок.
Набитая до бочкообразного положения сумка поставлена в прихожей, под висящие куртки и плащи.
— Если можно, сооруди мне, пожалуйста, утром парочку бутербродов с колбаской. Уйду рано на весь день, вдруг проголодаюсь.
Дом, в котором фээсбэшник снял для любовницы однокомнатную берлогу, ничем не отличался от своих соседей. Стандартные пять этажей, панельный, четырехпод»ездный. Особо светиться Родимцев не решился, отлично помнил, что его внешность зафиксирована и у преследующих его бандитов, и у нацеленных шестерок Антона. Неважно из какой они службы: уголовки или госбезопасности.
С независимым видом прогулялся по улице. Ранее утро, добрая половина жителей, в основном, пенсионеры, либо дремлет, либо завтракает.
Выскочит мужик из под»езда, взбаламошено глянет на часы и — рысью к остановке автобуса. Это тебе не прежние времена, когда можно и опоздать и вообще не появиться — хозяин выгонит без согласия профсоюза и предварительных выговоров.
Бабка проковыляет в магазин, прижимая к животу хозяйственную сумку с полупустым кошельком.
На балконе старичок усердно размахивает руками — продлевает при помощи физзарядки короткий жизненный путь.
Дворничиха лениво сметает в кучу мусор.
Детишки торопятся в школу.
Короче, обычное московское утро.
Если бы не подстерегающие Николая опасности, он не обратил бы внимание ни на старичков, ни на детишек. Сейчас все по другому. Замшелые деды и бабки вполне могут подрабатывать слежкой, детишки озадачены местным участковым. Даже на дворняг он поглядывает с опаской — не ищейки ли ментовских пастухов?
Ежеминутно сверяясь с записанными на сигаретной пачке сведениями, Родимцев, убедившись, в кажущейся безопасности, вошел в под»езд. Поднялся на третий этаж, мельком оглядел четыре двери. Три — обшарпанные, с облупленной краской на филенках, одна — Симкина — свежевыкрашенная. Николай ожидал увидеть стальное полотно, обшитое кожей либо дермантином — ничего подобого, обычная дверь нищего жителя.
Вышел на улицу, разочарованно поморщился. Дескать, дали адрес, да не тот.
— От ворот поворот? — смешливо спросила дворничиха, опершись на метлу. — Или — дома никого нет?
— Ни то и не другое. Продиктовали по телефону: дом пятьдесят шестой, а этот — сорок седьмой. Только время зря потерял.
— Так и бывает: не оглядишься поперву — сядешь заместо стула в грязь. Как же ты так опростоволосился, дружище, а?
Женщина снова принялась за работу. Мела, скоблила, не переставая говорить. Николай постоял — отрицательно помотал головой, охотно посмеялся над очередным предположением болтливой бабы.
— Извините, тороплюсь.
— Шагай, шагай, милый. Зазноба, небось, ожидаючи тебя, третью ванну принимает…
Неподалеку от дома — уличное кафе. Ловкий предприниматель выставил прямо на тротуар два столика и восемь стульев. По западному образцу. Авось, поленятся прохожие обходить неожиданно возникшее препятствие, присядут к столику. А юркий официант уже наготове — мигом подаст чашечку кофе, сдобную, собственного производства, булочку, а то и поднесет рюмку горячительного.
