Выстрелы в темноте - Савельев Владимир (читать полностью бесплатно хорошие книги .TXT) 📗
– Почему заявился только теперь?
– А что?
– Раньше надо было.
– Надо! Мне свою голову на плечах уберечь тоже надо! Да и у шефа она, как тебе известно, не на шелковой ленточке держится.
– Говори яснее.
– Ну чистый цирк с тобой! Куда ж еще яснее! Слишком благополучно, Чудак, проходит стадия твоего вживления в чужеродную среду… Ты рули, рули! Не у тещи пока за миской сметаны, а за баранкой сидишь!
– Это твое личное мнение? Или шеф тоже так полагает?
– Насчет сметаны-то?
– С огнем играешь, однокашник! Смотри, ты меня должен знать…
– Здесь останови, коли шуток не понимаешь, – Циркач выпрыгнул на дорогу, сразу же ощутив и лицом, и руками какое-то необычное движение воздуха вокруг. – Природа, Чудак, сегодня с тобой заодно серьезно настроена: кажись, гроза будет. – И тут же зачастил, мелко кланяясь: – Спасибочки, что по старой дружбе подвез за бесплатно. До скорого радостного свиданьица!
Сверху вниз смотрел Чудак из кабины на юродствующего Циркача, слыша, как у ног этого опасного посланца шуршит на дороге песок, перекатывается вдаль издалека, то свиваясь в желтые жгуты, то вскидываясь вверх тугими и недолговечными фонтанчиками. А потом, через минуту-другую, самосвал, послушный лишь чуть подрагивавшим рукам водителя, двинулся мимо Циркача вперед, туда, где, клубясь от края и до края, вздыбливаясь и разрастаясь от земли и до неба, казалось, все поглощала собою линяло-медная туча в черном обрамлении. Некоторое время, перебарывая грозовые запахи, еще доносился в кабину сухой запах земли, и в зеркальце заднего обзора было видно, как ветер, тоже набирая скорость, налетал сбоку и ударял Циркача по лицу, которое тот даже и не пытался отвернуть… Но вот Чудак поднял боковое стекло, поерзал, устраиваясь поудобнее, на скрипучем сиденье и стал смотреть только прямо перед собой.
Конечно, появления связника следовало ожидать не просто со дня на день, а даже с часу на час. Естественно. Но Циркач? Почему именно он? Впрочем, не все ли равно? В конце концов с какой стати на пустынном участке дороги сегодня непременно должен был «проголосовать» кто-нибудь другой, снабженный сложными и довольно обременительными паролями? Чудак напряженно смотрел вперед (Циркач так Циркач!) и все-таки видел, как, резко забирая в сторону от обочины, и властно, и накатисто, и неодолимо гнул к земле ветер вялые, низкорослые колосья пшеницы.
Действительно, Циркач так Циркач. Кто же спорит, пора, давно уже пора приниматься за дело, ради которого на каждого воспитанника было затрачено там, за кордоном, столько средств и усилий и ради которого (дела, черт возьми, дела!), собственно, он, Чудак, и оказался здесь* в этой серой степи, за этой черной баранкой. В конце концов не за шоферским же заработком пожаловал он сюда и не для расширения круга знакомств, хотя при мысли о своих основных функциях как разведчика хотелось Чудаку бросить все и всех, с профессиональным мастерством запутать следы и, оторвавшись от преследования, постучать тихим утром в окошко скромного домика для специалистов. А потом уехать бы вдвоем с «представительницей расширенного круга знакомств» куда-нибудь далеко-далеко и там снова работать заправским шофером, и возвращаться по будням домой за полночь после шести-восьми утомительных ездок в общей колонне, когда твои фары освещают пляшущий кузов передней машины, в то время как собственная кабина – в свою очередь – наполнена светом фар идущего сзади грузовика.
– А я тебя тут жду не дождусь!
– Что-нибудь страшное случилось?
– Пока еще нет, но должно ведь когда-нибудь случиться и такое…
Вадька Кирясов, проследив за тем, как Чудак подкатил к гаражу и поставил самосвал на место, подступил к приятелю и, сунув потрепанную книгу за пояс, стал морщить лоб, чесать затылок, шевелить бровями, изображая с помощью таких и подобных им ухищрений крайнюю степень своей озабоченности. Васька имел право на определенное внимание: уже почти неделя прошла, как был он назначен в напарники к Ломунову и они, подменяя друг друга, круглосуточно возили камень на плотину
– Так что там у тебя все-таки грянуло?
– Видишь ли, Федя, самые обыкновенные животные, эти наши братья меньшие, и те в определенных условиях подвержены грозным людским заболеваниям. Так охотничьей собаке, привыкшей к быту городской квартиры, при первой стремительной пробежке на воле угрожает не что иное, как настоящий инфаркт. А у немецких овчарок, испытывающих при жесткой дрессировке нервные перегрузки, нередко встречается бич века – рак. Или взять, к примеру…
– А недержание речи тоже встречается в животном мире? Или это привилегия лишь человеческих особей?
– У животных речи вообще не наблюдается.
– И на том слава Богу.
– Ты извини, Федя, за вынужденную присказку, но понимаешь… Словом, одна моя знакомая приобрела на сегодняшний концерт в клубе два случайных билета… Ну, куда мне было деваться? Ты не сомневайся, я за тебя потом вдвойне отработаю!
– Да ладно тебе со своим «вдвойне!» Это только в заключении один день идет за два, – сдержанно отмахнулся Чудак, снова забираясь в пропахшую бензином кабину. – И то не всем и не всегда.
– Спасибо, друг! Я сам не знаю почему, но вот верил, что ты согласишься! Ты же такой…
– Передавай привет своей знакомой приобретательнице случайных билетов. Да заодно поведай ей в красках о том, что кабанов ловят, не опасаясь погубить зверя, а когда пытаются связать лося, тот почти всегда погибает. Это, юный натуралист, в дополнение к твоим собачьим присказкам.
Честно говоря, Чудак даже обрадовался непредвиденной просьбе своего напарника и, выехав за ворота гаража, газанул так, что лобовое стекло, в которое хлестал насыщенный песком ветер, потеряло обычную прозрачность, и ослепленный водитель только чудом не опрокидывался вместе с машиной в придорожный кювет. Правда, ожидающийся ливень все еще не начинался, и поэтому благоразумней было включить не «дворники», а фары (что, кстати, Федором и было сделано), но и в их напряженном свете мало что удавалось разглядеть впереди. В конце концов, пришлось сбавить скорость – тем не менее снаружи по-прежнему что-то мелкое, но единое в своем устремленье шуршало раздраженно, что-то царапало о стекло и о металл, просачиваясь в кабину удушливым маревом и ложась на сиденье, на брюки, на полы пиджака серым слоем обескрылевшей пыли.
К вечеру мало-помалу все-таки начался дождь. Нет, он не барабанил по крышам, и потоки воды не хлестали из сточных труб в запенившиеся лужи, но через сотню-другую шагов под открытым небом пешеходы чувствовали, как тяжелеет и оттого обвисает на них одежда. Сквозь эту обманчивую, сквозь эту похожую на осеннее ненастье морось по неширокой, но оживленной набережной проносились мимо пристани машины разных марок, цветов, форм и скоростей. Расторопные трофейные малолитражки, союзные «форды» и «студебеккеры», отечественные «эмки», «победы» и даже сверкающий лаком ЗИС-110 покачивались на крупном булыжнике, мелко подскакивая, дергались на диабазовой брусчатке, чтобы дальше, дальше, уже за горбатым мостиком, плавно и ходко рассекать лужи, кипящие под колесами на ровной ленте асфальта.
– Это вы напрасно меня в таких махинациях подозреваете, – возразил женщине милицейский сержант. – Если б все было так, как вы думаете, то и разговоры наши ни к чему.
